Александр Грин (Гринев Александр Степанович)

   - Вы любите танцы?
   - Люблю конфеты и танцы. В это время подошел Тоббоган и встал сзади, засунув руки в карманы.
   - Лучше бы ты научила меня, - сказал он, - как танцевать.
   
   Что бы, как-то отвлечься от повседневных забот, нужна разрядка. Желательно резкая смена жительства, на время конечно. Можно заказать экскурсионные туры в Испанию. В стране темпераментных людей, получить разрядку очень легко. Да и насладиться красотами Испании полезно.
   
   - Это ты так теперь говоришь. Ты не можешь: уже я учила тебя.
   - Не знаю, отчего, - согласился Тоббоган, - но, когда держу девушку за талию, а музыка вдруг раздастся, ноги делаются точно мешки. Стою: ни взад, ни вперед.
   Постепенно собрались опять все, но ужин был кончен, и разговор начался о пароходе, в котором Проктор узнал "Лео".
   - Он из Австралии; это рейсовый пароход Тихоокеанской компании. В нем двадцать тысяч тонн.
   - Я говорю, что на "Лео" лучше, чем у нас, - сказала Дэзи
   - Я рад, что попал к вам, - возразил я, - хотя бы уж потому, что мне с тем пароходом не по пути.
   Проктор рассказал случай, когда пароход не остановился принять с шлюпки потерпевших крушение. Отсюда пошли рассказы о разных происшествиях в океане. Создалось словоохотливое настроение, как бывает в теплые вечера, при хорошей погоде и при сознании, что близок конец пути.
   Но как ни искушены были эти моряки в историях о плавающих бутылках, встречаемых ночью ледяных горах, бунтах экипажей и потрясающих шквалах, я увидел, что им неизвестна история "Марии Целесты", а также пятимесячное блуждание в шлюпке шести человек, о котором писал М. Твен, положив тем начало своей известности.
   Как только я кончил говорить о "Целесте", богатое воображение Дэзи закружило меня и всех самыми неожиданными догадками. Она была чрезвычайно взволнована и обнаружила такую изобретательность сыска, что я не успевал придумать, что ей отвечать.
   3!4
   - Но может ли быть, - говорила она, что это произошло так...
   - Люди думали пятьдесят лет, - возражал Проктор, но кто бы ни возражал, в ответ слышалось одно:
   - Не перебивайте меня! Вы понимаете: обед стоял на столе, в кухне топилась плита! Я говорю, что на них напала болезнь! Или, может быть, не болезнь, а они увидели мираж! Красивый берег, остров или снежные горы! Они поехали на него все...
   - А дети? - сказал Проктор. - Разве не оставила бы ты детей, да при них, скажем, ну хотя двух матросов?
   - Ну что же! - Она не смущалась ничем - Дети хотели больше всего. Пусть мне объяснят в таком случае!
   Она сидела, подобрав ноги, и, упираясь руками в палубу, ползала от возбуждения взад-вперед.
   - Раз ничего не известно, понимаешь? - ответил Тоббоган
   - Если не чума и мираж, - объявила Дэзи без малейшего смущения, - значит, в подводной части была дыра. Ну да, вы заткнули ее языком; хорошо. Представьте, что они хотели сделать загадку...
   Среди ее бесчисленных версий, которыми она сыпала без конца, так что я многие позабыл, слова о "загадке" показались мне интересны; я попросил объяснить.
   - Понимаете - они ушли, - сказала Дэзи, махнув рукой, чтобы показать, как ушли, - а зачем это было нужно, вы видите по себе. Как вы ни думайте, решить эту задачу бессильны и вы, и я, и он, и все на свете. Так вот, - они сделали это нарочно. Среди них, верно, был такой человек, который, может быть, любил придумывать штуки. Это - капитан. "Пусть о нас останется память, легенда, и никогда чтобы ее не объяснить никому!" Так он сказал. По пути попалось им судно. Они сговорились с ним, чтобы пересесть на него, и пересели, а свое бросили.
   - А дальше? - сказал я, после того как все уставились на девушку, ничего не понимая.
   - Дальше не знаю. - Она засмеялась с усталым видом, вдруг остыв, и слегка хлопнула себя по щекам, наивно раскрыв рот.
   - Все знала, а теперь вдруг забыла, - сказал Проктор - Никто тебя не понял, что ты хотела сказать.
   - Мне все равно, - объявила Дэзи - Но вы - поняли!
   Я сказал "да" и прибавил:
   - Случай этот так поразителен, что всякое объяснение, как бы оно ни было правдоподобно, остается бездоказательным.
   - Темная история, - сказал Проктор. - Слышал я много басен, да и теперь еще люблю слушать. Однако над иными из них задумаешься. Слышали вы о Фрези Грант?
   - Нет, - сказал я, вздрогнув от неожиданности.
   - Нет?
   - Нет? - подхватила Дэзи тоном выше - Давайте расскажем Гарвею о Фрези Грант. Ну, Больт, - обратилась она к матросу, стоявшему у борта, - это по твоей специальности. Никто не умеет так рассказать, как ты, историю Фрези Грант Сколько раз ты ее рассказывал?
   - Тысячу пятьсот два, - сказал Больт, крепкий человек с черными глазами и ироническим ртом, спрятанным в курчавой бороде скифа.
   - Уже врешь, но тем лучше. Ну, Больт, мы сидим в обществе, в гостиной, у нас гости. Смотри отличись.
   Пока длилось это вступление, я заставил себя слушать, как посторонний, не знающий ничего.
   Больт сел на складной стул. У него были приемы рассказчика, который ценит себя. Он прочесал бороду пятерней вверх, открыл рот, слегка свесив язык, обвел всех отсутствующим взглядом, провел огромной ладонью по лицу вниз, крякнул и подсел ближе.
   - Лет сто пятьдесят назад, - сказал Больт, - из Бостона в Индию шел фрегат "Адмирал Фосс". Среди других пассажиров был на этом корабле генерал Грант, и с ним ехала его дочь, замечательная красавица, которую звали Фрези. Надо вам сказать, что Фрези была обручена с одним джентльменом, который года два уже служил в Индии, и занимал важную должность. Какая была должность, - стоит ли говорить? Если вы скажете - "стоит", вы проиграли, так как я этого не знаю. Надо вам сказать, что когда я раньше излагал эту занимательную историю, Дэзи всячески старалась узнать, в какой должности был жених-джентльмен, и если не спрашивает теперь...
   - То тебе нет до того никакого дела, - перебила Дэзи. - Если забыл, что дальше, - спроси меня, я тебе расскажу.
   - Хорошо, - сказал Больт. - Обращаю внимание на то, что она сердится Как бы то ни было, "Адмирал Фосс" был в пути полтора месяца, когда на рассвете вахта заметила огромную волну, шедшую при спокойней море и умеренном ветре с юго-востока. Шла она с быстротой бельевого катка. Конечно, все испугались в были приняты меры, чтобы утонуть, так сказать, красиво, с видимостью, что погибают не бестолковые моряки, которые никогда не видали, вала высотой метров в сто. Однако ничего не случилось. "Адмирал Фосс" пополз вверх, стал на высоте колокольни св. Петра и пошел вниз так, что, когда опустился, быстрота его хода была тридцать миль в час. Само собою, что паруса успели убрать, иначе встречный, от движения, ветер перевернул бы фрегат волчком.
   Волна прошла, ушла и больше другой такой волны не было. Когда солнце стало садиться, увидели остров, который ни на каких картах не значился; по пути "Фосса" не мог быть на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные трубы, капитан увидел, что на нем не заметно ни одного дерева. Но был он прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее на синий бархат и смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты.
   Капитан тотчас записал в корабельный журнал, что произошло, но к острову не стал подходить, потому что увидел множество рифов, а по берегу отвес, без бухты и отмели. В то время как на мостике собралась толпа и толковала с офицерами о странном явлении, явилась Фрези Грант и стала просить капитана, чтобы он пристал к острову - посмотреть, какая это земля. "Мисс, - сказал капитан, - я могу открыть новую Америку и сделать вас королевой, но нет возможности подойти к острову при глубокой посадке фрегата, потому что мешают буруны и рифы. Если же снарядить шлюпку, это нас может задержать, а так как возникло опасение быть застигнутыми штилем, то надобно спешить нам к югу, где есть воздушное течение".
   Фрези Грант, хотя была доброй девушкой, - вот, скажем, как наша Дэзи... Обратите внимание, джентльмены, на ее лицо при этих моих словах. Так я говорю о Фрези. Ее все любили на корабле. Однако в ней сидел женский черт, и если она что-нибудь задумывала, удержать ее являлось задачей.
   - Слушайте! Слушайте - вскричала Дэзи, подпирая подбородок рукой и расширяя глаза. - Сейчас начинается!
   - Совершенно верно, Дэзи, - сказал Больт, обкусывая свой грязный ноготь. - Вот оно и началось, как это бывает у барышень. Иначе говоря, Фрези стояла, закусив губу. В это время, как на грех, молодой лейтенант вздумал ей сказать комплимент. "Вы так легки, - сказал он, - что при желании могли бы пробежать к острову по воде и вернуться обратно, не замочив ног". Что же вы думаете? "Пусть будет по-вашему, сэр, - сказала она. - Я уже дала себе слово быть там, и я сдержу его или умру". И вот, прежде чем успели протянуть руку, вскочила она на поручни, задумалась, побледнела и всем махнула рукой. "Прощайте! - сказала Фрези. - Не знаю, что делается со мной, но отступить уже не могу". С этими словами она спрыгнула и, вскрикнув, остановилась на волне, как цветок. Никто, даже ее отец, не мог сказать слова, так все были поражены. Она обернулась и, улыбнувшись, сказала: "Это не так трудно, как я думала. Передайте моему жениху, что он меня более не увидит. Прощай и ты, милый отец! Прощай, моя родина!"
   Пока это происходило, все стояли, как связанные. И вот, с волны на волну, прыгая и перескакивая, Фрези Грант побежала к тому острову. Тогда опустился туман, вода дрогнула, и, когда туман рассеялся, не видно было ни девушки, ни того острова: как он поднялся из моря, так и опустился снова на дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.
   - Всегда плачу, когда доходит до этого места, - сказала Дэзи, сердито сморкаясь в вытащенный ею из кармана Тоббогана платок.
   - Вот и вся история, - закончил Больт. - Что было на корабле потом, конечно, не интересно, а с тех пор пошел слух, что Фрезн Грант иногда видели то тут, то там, ночью или на рассвете. Ее считают заботящейся о потерпевших крушение, между прочим. И тот, кто ее увидит, говорят, будет думать о ней до конца жизни.
   Больт не подозревал, что у него не было никогда такого внимательного слушателя, как я. Но это заметила Дэзи и сказала:
   - Вы слушали, как кошка мышь. Не встретили ли вы ее, бедную Фрези Грант? Признайтесь!
   Как ни был шутлив вопрос, все моряки немедленно повернули головы и стали смотреть мне в рот.
   - Если это была та девушка, - сказал я, естественно, не рискуя ничем, - девушка в "кружевном платье и золотых туфлях, с второй я говорил на рассвете, - то, значит, это она и была.
   - Однако! - воскликнул Проктор - Что, Дэзи, вот тебе задача.
   - Именно так она и была одета, - сказал
   Больт. - Вы раньше слышали эту сказку?
   - Нет, я не слышал ее, - сказал я, охваченный порывом встать и уйти. - Но мне почему-то казалось, что это так.
   На этом разговор кончился, и все разошлись. Я долго не мог заснуть: лежа в кубрике, прислушиваясь к плеску воды и храпу матросов, я уснул около четырех, когда вахта сменилась. В это утро все проспали несколько дольше, чем всегда. День прошел без происшествий, которые стоило бы отметить в их полном развитии. Мы шли при отличном ветре, так что Больт сказал мне:
   - Мы решили, что вы нам принесли счастье. Честное слово. Еще не было за весь год такого ровного рейса.
   С утра уже овладело мной нетерпение быть на берегу. Я знал, что этот день - последний день плавания, и потому тянулся он дольше других дней, как всегда бывает в конце пути. Кому не знаком зуд в спине? Чувство быстроты в неподвижных ногах? Расстояние получает враждебный оттенок. Существо наше усиливается придать скорость кораблю; мысль, множество раз побывав на воображаемом - берегу, должна неохотно возвращаться в медлительно ползущее тело. Солнце всячески уклоняется подняться к зениту, а достигнув его, начинает опускаться со скоростью человека, старательно метущего лестницу. После обеда, то уходя на палубу, то в кубрик, я увидел Дэзи, вышедшую из кухни вылить ведро с водой за борт.
   - Вот, вы мне нужны, - сказала она, застенчиво улыбаясь, а затем стала серьезной. - Зайдите в кухню, как я вылью это ведро, у борта нам говорить неудобно, хотя, кроме глупостей, вы от меня ничего не услышите. Мы ведь не договорили вчера. Тоббоган не любит, когда я разговариваю с мужчинами, а он стоит у руля и делает вид, что закуривает.
   Согласившись, я посидел на трюме, затем прошел в кухню за крылом паруса.
   Дэзи сидела на табурете и сказала: "Сядьте", при чем хлопнула по коленям руками. Я сел на бочонок и приготовился слушать.
   - Хотя это невежливо, - сказала девушка, - но меня почему-то заботит, что я не все знаю. Не все вы рассказали нам о себе. Я вчера думала. Знаете, есть что-то загадочное. Вернее, вы сказали правду, но об одном умолчали. А что это такое - одно? С вами в море что-то случилось. Отчего то мне вас жаль. От чего это?
   - О том, что вы не договорили вчера?
   - Вот именно. Имею ли я право знать? Решительно - никакого. Так вы и не отвечайте тогда.
   - Дэзи, - сказал я, доверяясь ее наивному любопытству, обнаружить которое она могла, конечно, только по невозможности его укротить, а также - ее проницательности, - вы не ошиблись. Но я сейчас в особом состоянии, совершенно особом, таком, что не мог бы сказать так, сразу. Я только обещаю вам не скрыть ничего, что было на море, и сделаю это в Гель-Гью.
   - Вас испугало что-нибудь? - сказала Дэзи и, помолчав, прибавила: - Не сердитесь на меня. На меня иногда находит, так что все поражаются; я вот все время думаю о вашей истории, и я не хочу, чтобы у вас осталась обо мне память, как о любопытной девчонке.
   Я был тронут. Она подала мне обе руки, встряхнула мои и сказала:
   - Вот и васе. Было ли вам хорошо здесь?
   - А вы как думаете?
   - Никак. Судно маленькое, довольно грязное, и никакого веселья. Кормеж тоже оставляет желать многого. А почему вы сказали вчера о кружевном платье и золотых туфлях?
   - Чтобы у вас стали круглые глаза, - смеясь, ответил я ей - Дэзи, есть у вас отец, мать?
   - Были, конечно, как у всякого порядочного человека. Отца звали Ричард Бенсон. Он пропал без вести в Красном море. А моя мать простудилась насмерть лет пять назад. Зато у меня хороший дядя; кисловат, правда, но за меня пойдет в огонь и воду. У него нет больше племяшей. А вы верите, что была Фрези Грант?
   - А вы?
   - Это мне нравится! Вы, вы, вы! - верите или нет?! Я безусловно верю и скажу - почему.
   - Я думаю, что это могло быть, - сказал я.
   - Нет, вы опять шутите. Я верю потому, что от этой истории хочется что-то сделать. Например, стукнуть кулаком и сказать: "Да, человека не понимают".
   - Кто не понимает?
   - Все. И он сам не понимает себя.
   Разговор был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для трубки. "Скоро ваш отдых", - сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел, заметив, как пристально смотрела на меня девушка, когда я уходил. Что это было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени дня, а другая - в свете ночи?
   - Перед прибытием в Гель-Гью я сидел с матросами и узнал от них, что никто из моих спасителей ранее в этом городе не был. В судьбе малых судов типа "Нырка" случаются одиссеи в тысячу и даже а две и три тысячи миль - выход в большой свет. Прежний капитан "Нырка" был арестован за меткую стрельбу в казино "Фортуна". Проктор был владельцем "Нырка" и половины шкуны "Химена". После ареста капитана он сел править "Нырком" и взял фрахт в Гель-Гью, не смущаясь расстоянием, так как хотел поправить свои денежные обстоятельства.
   
   ГЛАВА XXI
   В десять часов вечера показался маячный огонь; мы подходили к Гель-Гью.
   Я стоял у штирборта с Проктором и Больтом, наблюдая странное явление. По мере того как усиливалась яркость огня маяка, верхняя черта длинного мыса, отделяющего гавань от океана, становилась явственно видной, так как за ней плавал золотистый туман - обширный световой слой. Явление это, свойственное лишь большим городам, показалось мне чрезмерным для сравнительно небольшого Гель-Гью, о котором я слышал, что в нем пятьдесят тысяч жителей. За мысом было нечто вроде желтой зари. Проктор принес трубу, но не рассмотрел ничего, кроме построек на мысе, и высказал предположение, не есть ли это отсвет большого пожара.
   - Однако нет дыма, - сказала подошедшая Дэзи - Вы видите, что свет чист; он почти прозрачен.
   В тишине вечера я начал различать звук, неопределенный, как бормотание; звук с припевом, с гулом труб, и я вдруг понял, что это - музыка. Лишь я открыл рот сказать о догадке, как послышались далекие выстрелы, на что все тотчас обратили внимание.
   - Стреляют и играют! - сказал Больт. - Стреляют довольно бойко.
   В это время мы начали проходить маяк.
   - Скоро узнаем, что оно значит, - сказал Проктор, отправляясь к рулю, чтобы ввести судно на рейд. Он сменил Тоббогана, который немедленно подошел к нам, тоже выражая удивление относительно яркого света и стрельбы.
   Судно сделало поворот, причем паруса заслонили открывшуюся гавань. Все мы поспешили на бак, ничего не понимая, так были удивлены и восхищены развернувшимся зрелищем, острым и прекрасным во тьме, полной звезд.
   Половина горизонта предстала нашим глазам в блеске иллюминаций. В воздухе висела яркая золотая сеть; сверкающие гирлянды, созвездия, огненные розы и шары электрических фонарей были как крупный жемчуг среди золотых украшений. Казалось, стеклись сюда огни всего мира. Корабли рейда сияли, осыпанные белыми лучистыми точками. На барке, черной внизу, с освещенной, как при пожаре, палубой вертелось, рассыпая искры, огненное алмазное колесо, и несколько ракет выбежали из-за крыш на черное небо, где, медленно завернув вниз, потухли, выронив зеленые и голубые падучие звезды. В то же время стала явственно слышна музыка; дневной гул толпы, доносившийся с набережной, иногда заглушал ее, оставляя один лишь стук барабана, а потом отпускал снова, и она отчетливо раздавалась по воде, - то, что называется "иГраст в ушах". Играл не один оркестр, а два, три... может быть, больше, так как иногда наступало толкущееся на месте смешение звуков, где только барабан знал, что ему делать. Рейд и гавань были усеяны шлюпками, полными пассажиров и фонарей. Снова началась яростная пальба. С шлюпок звенели гитары; были слышны смех и крики.
   - Вот так Гель-Гью, - сказал Тоббоган. - Какая нам, можно сказать, встреча!
   Береговой отсвет был так силен, что я видел лицо Дэзи. Оно, сияющее и пораженное, слегка вздрагивало. Она старалась поспеть увидеть всюду; едва ли замечала, с кем говорит, была так возбуждена, что болтала не переставая.
   - Я никогда не видала таких вещей, - говорила она. - Как бы это узнать? Впрочем... О! о! О! Смотрите, еще ракета! И там; а вот - сразу две. Три! Четвертая! Ура! - вдруг закричала она, засмеялась, утерла влажные глаза и села с окаменелым лицом.
   Фок упал. Мы подошли с приспущенным гротом, и "Нырок" бросил якорь вблизи железного буя, в кольцо которого был поспешно продет кормовой канат. Я бродил среди суматохи, встречая иногда Дэзи, которая появлялась у всех бортов, жадно оглядывая сверкающий рейд.
   Все мы были в несколько приподнятом, припадочном состоянии.
   - Сейчас решили, - сказала Дэзи, сталкиваясь со мной. - Все едем; останется один матрос. Конечно, и вы стремитесь попасть скорее на берег?
   - Само собой.
   - Ничего другого не остается, - сказал Проктор. - Конечно, все поедем немедленно. Если приходишь на темный рейд и слышишь, что бьет три склянки, ясно - торопиться некуда, но в таком деле и я играю ногами.
   - Я умираю от любопытства! Я иду одеваться! A! 0! - Дэзи поспешила, споткнулась и бросилась к борту. - Кричите им! Давайте кричать! Эй! Эй! Эй!
   Это относилось к большому катеру, на корме и носу которого развевались флаги, а борты и тент были увешаны цветными фонариками.
   - Эй! на катере! - крикнул Брльт так громко, что гребцы и дамы, сидевшие там веселой компанией, перестали грести. - Приблизьтесь, если не трудно, и объясните, отчего вы не можете спать!
   Катер подошел к "Нырку"; на нем кричали и хохотали.
   Как он подошел, на палубе нашей стало совсем светло, мы ясно видели их, они - нас.
   - Да это карнавал! - сказал я, отвечая возгласам Дэзи. - Они в масках; вы видите, что женщины в масках!
   Действительно, часть мужчин представляла театральное сборище индейцев, маркизов, шутов; на женщинах были шелковые и атласные костюмы различных национальностей. Их полумаски, лукавые маленькие подбородки и обнаженные руки несли веселую маскарадную жуть,
   На шлюпке встал человек, одетый в красный камзол с серебряными пуговицами и высокую шляпу, украшенную зеленым пером.
   - Джентльмены! - сказал он, неистово скрежеща зубами, и, показав нож, потряс им. - Как смеете вы явиться сюда, подобно грязным трубочистам к ослепительным булочникам? Скорее зажигайте все, что горит. Зажгите ваше судно! Что вы хотите от нас?
   - Скажите, - крикнула, смеясь и смущаясь, Дэзи, -; почему у вас так ярко и весело? Что такое произошло?
   - Дети, откуда вы? - печально сказал пьяный толстяк в белом балахоне с голубыми помпонами.
   - Мы из Риоля, - ответил Проктор. - Соблаговолите сказать что-либо дельное.
   - Они действительно ничего не знают! - закричала женщина в полумаске. - У нас карнавал, понимаете?! Настоящий карнавал и все удовольствия, какие хотите!
   - Карнавал! - тихо и торжественно произнесла Дэзи. - Господи, прости и помилуй?
   - Это карнавал, джентльмены, - повторил красный камзол. Он был в экстазе. - Нигде нет; только у нас по случаю столетия основания города. Поняли? Девушка недурна. Давайте ее сюда, она споет и станцует. Бедняжка, как пылают ее глазенки! А что, вы не украли ее? Я вижу, что она намерена прокатиться.
   - Нет, нет! - закричала Дэзи.
   - Жаль, что нас разъединяет вода, - сказал Тоббоган, - я бы показал вам новую красивую маску.
   - Вы, что же, не понимаете карнавальных шуток? - спросил пьяный толстяк. - Ведь это шутка!
   - Я... я... понимаю карнавальные шутки, - ответил Тоббоган нетвердо, после некоторого молчания, - но понимаю еще, что слышал такие вещи без всякого карнавала, или как там оно называется.
   - От души вас жалеем! - закричали женщины - Так вы присматривайте за своей душечкой!
   - На память! - вскричал Красный камзол. Он размахнулся, я серпантинная лента длинной спиралью опустилась на руку Дэзи, схватившей ее с восторгом. Она повернулась, сжав в кулаке ленту, и залилась смехом.
   Меж тем компания на шлюпке удалилась, осыпая нас причудливыми шуточными проклятиями и советуя поспешить на берег.
   - Вот какое дело! - сказал Проктор, скребя лоб. Дэзи уже не было с нами.
   - Конечно. Пошла одеваться, - заметил Больт. - А вы, Тоббоган?
   - Я тоже поеду, - медленно сказал Тоббоган. размышляя о чем-то. - Надо ехать. Должно быть, весело, а уж ей будет совсем хорошо.
    - Отправляйтесь, - решил Проктор, - а я с ребятами тоже посижу в баре. Надеюсь, вы с нами? Помните о ночлеге. Вы можете ночевать на "Нырке", если хотите.
   - Если будет надобность, - ответил я, не зная еще, что может быть, - я воспользуюсь вашей добротой. Вещи я оставлю пока у вас.
   - Располагайтесь, как дома, - сказал Проктор. - Места хватит.
   После того все весело и с нетерпением разошлись одеваться. Я понимал, что неожиданно создавшееся, после многих дней затерянного пути в океане, торжественное настроение ночного праздника требовало выхода, а потому не удивился единогласию этой поездки. Я видел карнавал в Риме и Ницце, но карнавал поблизости тропиков, перед лицом океана, интересовал и меня. Главное же, я знал и был совершенно убежден в том, что встречу Биче Сениэль, девушку, память о которой лежала во мне все эти дни светлым и неясным движением мыслей.
   Мне пришлось собираться среди матросов, а потому мы взаимно мешали друг другу. В тесном кубрике, среди раскрытых сундуков, едва было где повернуться. Больт взял взаймы у Перлина. Чеккер у Смита. Они считали деньги и брились наспех, пеня лицо куском мыла. Кто зашнуровывал ботинки, кто считал деньги. Больт поздравил меня с прибытием, и я, отозвав его, дал ему пять золотых на всех. Он сжал мою руку, подмигнул, обещал удивить товарищей громким заказом в гостинице и лишь после того открыть, в чем секрет.
   Напутствуемый пожеланиями веселой ночи, я вышел на палубу, где застал Дэзи в новом кисейном платье и кружевном золотисто-сером платке, под руку с Тоббоганом, на котором мешковато сидел синий костюм с малиновым галстуком; между тем его правильному, загорелому лицу так шел раскрытый ворот просмоленной парусиновой блузы. Фуражка с ремнем и золотым якорем окончательно противоречила галстуку, но он так счастливо улыбался, что мне не следовало ничего замечать. Гремя каблуками, выполз из каюты и Проктор; старик остался верен своей поношенной чесучовой куртке и голубому платку вокруг шеи; только его белая фуражка с черным прямым козырьком дышала свежестью материнской заботы Дэзи.
   Дэзи волновалась, что я заметил по ее стесненному вздоху, с каким оправила она рукав, и нетвердой улыбке. Глаза ее блестели. Она была не совсем уверена, что все хорошо на ней. Я сказал:
   - Ваше платье очень красиво.
   Она засмеялась и кокетливо перекинула платок ближе к тонким бровям.
   - Действительно вы так думаете? - спросила она. - А знаете, я его шила сама.
   - Она все шьет сама, - сказал Тоббоган.
   - Если, как хвастается, будет ему женой, то... - Проктор договорил странно: - такую жену никто не выдумает, она родилась сама.
   - Пошли, пошли! - закричала Дэзи, счастливо оглядываясь на подошедших матросов. - Вы зачем долго копались?
   - Просим прощения, Дэзи, - сказал Больт. - Спрыскивались духами и запасались сувенирами для здешних барышень.
   - Все врешь, - сказала она. - Я знаю, что ты женат. А вы, что вы будете делать в городе?
   - Я буду ходить в толпе, смотреть; зайду поужинать и - или найду пристанище, или вернусь переночевать на "Нырок".
   В то время матросы попрыгали в шлюпку, стоявшую на воде у кормы. Шлюпка "Бегущей" была подвешена к талям, и Дэзи стукнула по ней рукой, сказав:
   - Ваша берлога, в которой вы разъезжали. Как думаешь, - обратилась она к Проктору, - могло уже явиться сюда это судно: "Бегущая по волнам"?
   - Уверен, что Гез здесь, - ответил Проктор на ее вопрос мне. - Завтра, я думаю, вы займетесь этим делом, и вы можете рассчитывать на меня.
   Я сам ожидал встречи с Гезом и не раз думал, как это произойдет, но я знал также, что случай имеет теперь иное значение, чем простое уголовное преследование. Поэтому, благодаря Проктора за его сочувствие и за справедливый гнев, я не намеревался ни торопиться, ни заявлять о своем рвении.
   - Сегодня не день дел, - сказал я, - а завтра я все обдумаю.
   Наконец мы уселись; толчки весел, понесших нас прочь от "Нырка" с его одиноким мачтовым фонарем, ввели наше внутреннее нетерпеливое движение в круг общего движения ночи. Среди теней волн плескался, рассыпаясь подводными искрами, блеск огней. Огненные извивы струились от набережной к тьме, и музыка стала слышна, как в зале. Мы встретили несколько богато разукрашенных шлюпок и паровых катеров, казавшихся веселыми призраками, так ярко были они озарены среди сумеречной волны. Иногда нас окликали хором, так что нельзя было разобрать слов, но я понимал, что катающиеся бранят нас за мрачность нашей поездки. Мы проехали мимо парохода, превращенного в люстру, и стали приближаться к набережной. Там шла, бежала и перебегала толпа. Среди яркого света увидел я восемь лошадей в султанах из перьев, кативших огромное сооружение из башенок и ковров, увитое апельсинным цветом. На платформе этого сооружения плясали люди в зеленых цилиндрах и оранжевых сюртуках; вместо лиц были комические, толстощекие маски и чудовищные очки. Там же вертелись дамы в коротких голубых юбках и полумасках; они, махая длинными шарфами, отплясывали, подбоченясь весьма лихо. Вокруг несли факелы.
   - Что они делают? - вскричала Дэзи. - Это кто же такие?
   Я объяснил ей, что такое маскарадные выезды и как их устраивают на юге Европы. Тоббоган задумчиво произнес:
   - Подумать только, какие деньги брошены на пустяки!
   - Это не пустяки, Тоббоган, - живо отозвалась девушка. - Это праздник. Людям нужен праздник хоть изредка. Это ведь хорошо - праздник! Да еще какой!
   Тоббоган, помолчав, ответил:
   - Так или не так, а я думаю, что если бы мне дать одну тысячную часть этих загубленных денег, - я построил бы дом и основал бы неплохое хозяйство.
   - Может быть, - рассеянно сказала Дэзи. - Я не буду спорить, только мы тогда, после двадцати шести дней пустынного океана, не увидели бы всей этой красоты. А сколько еще впереди!
   - Держи к лестнице! - закричал Проктор матросу. - Убирай весла!
   Шлюпка подошла к намеченному месту - каменной лестнице, спускающейся к квадратной площадке, и была привязана к кольцу, ввинченному в плиту. Все повысыпали наверх. Проктор запер вокруг весел цепь, повесил замок, и мы разделились. Как раз неподалеку была гостиница.
   - Вот мы пока и пришли, - сказал Проктор, отходя с матросами, - а вы решайте, как быть с дамой, нам с вами не по пути.
   - До свидания, Дэзи, - сказал я танцующей от нетерпения девушке.
   - А... - начала она и посмотрела мельком на Тоббогана.
   - Желаю вам веселиться, - сказал моряк - Ну, Дэзи, идем.
   Она оглянулась на меня, помахала поднятой вверх рукой, и я почти сразу потерял их из виду в проносящейся ураганом толпе, затем осмотрелся, с волнением ожидания и с именем, впервые, после трех дней, снова зазвучавшим, как отчетливо сказанное вблизи: "Биче Сениэль". И я увидел ее незабываемое лицо.
   С этой минуты мысль о ней не покидала уже меня, и я пошел в направлении главного движения, которое заворачивало от набережной через открытую с одной стороны площадь. Я был в неизвестном городе, - чувство, которое я особенно люблю. Но, кроме того, он предстал мне в свете неизвестного торжества, и, погрузясь в заразительно яркую суету, я стал рассматривать, что происходит вокруг; шея я не торопясь и никого не расспрашивал, так же, как никогда не хотел знать названия поразивших меня своей прелестью и оригинальностью цветов. Впоследствии я узнавал эти названия. Но разве они прибавляли красок я лепестков? Нет, лишь на цветок как бы садился жук, которого уже не стряхнешь.
   
   ГЛАВА XXII
   Я знал, что утром увижу другой город-город, как он есть, отличный от того, какой вижу сейчас, - выложенный, под мраком, листовым золотом света, озаряющего фасады. Это были по большей части двухэтажные каменные постройки, обнесенные навесами веранд и балконов. Они стояли тесно, сияя распахнутыми окнами и дверями. Иногда за углом крыши чернели веера пальм; в другой месте их ярко-зеленый блеск, более сильный внизу, указывал невидимую за стенами иллюминацию. Изобилие бумажных фонарей всех цветов, форм и рисунков мешало различить подлинные черты города. Фонари свешивались поперек улиц, пылали на перилах балконов, среди ковров; фестонами тянулись вдаль. Иногда перспектива улицы напоминала балет, где огни, цветы, лошади и живописная теснота людей, вышедших из тысячи сказок, в масках и без масок, смешивали шум карнавала с играющей по всему городу музыкой.
   Чем более я наблюдал окружающее, два раза перейдя прибрежную площадь, прежде чем окончательно избрал направление, тем яснее видел, что карнавал не был искусственным весельем, ни весельем по обязанности или приказу, - горожане были действительно одержимы размахом, какой получила затея, и теперь размах этот бесконечно увлекал их, утоляя, может быть, давно нараставшую жажду всеобщего пестрого оглушения.
...

---