Булгаков Михаил Афанасьевич

    Тут наступила полная тишина, и толстая женщина, утром ухаживавшая за Иваном, благоговейно поглядела на профессора, а Иван еще раз подумал: "Положительно умен".
   
   В игры любят играть не только дети. У взрослых тоже есть свои игрушки. Казино, игровые автоматы, покер, рулетка и многое другое. Что важно получить взрослому человеку от игры – удовлетворение. А что его привлекает в игре – азарт. Вот эти два составляющих являются самым сильным магнитом в жизни взрослого «игрока».
   
    Предложение профессора ему очень понравилось, однако прежде чем ответить, он очень и очень подумал, морща лоб, и, наконец, сказал твердо:
    - Я - нормален.
    - Ну вот и славно, - облегченно воскликнул Стравинский, - а если так, то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день, - тут он повернулся, и ему немедленно подали Иванов лист. - В поисках неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие действия, - тут Стравинский стал загибать длинные пальцы, поглядывая то в лист, то на Ивана, - повесили на грудь иконку. Было?
    - Было, - хмуро согласился Иван.
    - Сорвались с забора, повредили лицо? Так? Явились в ресторан с зажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то. Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Так? Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? И если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте-с. Но позвольте вас спросить, куда вы направитесь отсюда?
    - Конечно, в милицию, - ответил Иван уже не так твердо и немного теряясь под взглядом профессора.
    - Непосредственно отсюда?
    - Угу.
    - А на квартиру к себе не заедете? - быстро спросил Стравинский.
    - Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, он улизнет!
    - Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь?
    - Про Понтия Пилата, - ответил Иван Николаевич, и глаза его подернулись сумрачной дымкой.
    - Ну, вот и славно! - воскликнул покоренный Стравинский и, обратившись к тому, что был с бородкой, приказал: - Федор Васильевич, выпишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимать, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданин Бездомный опять будет здесь. Ну что же, - обратился он к поэту, - успеха я вам желать не буду, потому что в успех этот ни на йоту не верю. До скорого свидания! - И он встал, а свита его шевельнулась.
    - На каком основании я опять буду здесь? - тревожно спросил Иван.
    Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся опять и заговорил:
    - На том основании, что, как только вы явитесь в кальсонах в милицию и скажете, что виделись с человеком, лично знавшим Понтия Пилата, - как моментально вас привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате.
    - При чем здесь кальсоны? - растерянно оглядываясь, спросил Иван.
    - Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь казенное же белье мы с вас снимем и выдадим вам ваше одеяние. А доставлены вы были к нам в кальсонах. А между тем на квартиру к себе вы заехать отнюдь не собирались, хоть я и намекнул вам на это. Далее последует Пилат... и дело готово!
    Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля как будто раскололась, и он почувствовал, что слаб, что нуждается в совете.
    - Так что же делать? - спросил он на этот раз уже робко.
    - Ну вот и славно! - отозвался Стравинский, - это резоннейший вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера кто-то вас сильно напугал и расстроил рассказом про Понтия Пилата и прочими вещами. И вот вы, разнервничавшийся, издерганный человек, пошли по городу, рассказывая про Понтия Пилата. Совершенно естественно, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасение сейчас только в одном - в полном покое. И вам непременно нужно остаться здесь.
    - Но его необходимо поймать! - уже моляще воскликнул Иван.
    - Хорошо-с, но самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все ваши подозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще, как переслать ваше заявление куда следует, и если, как вы полагаете, мы имеем дело с преступником, все это выяснится очень скоро. Но только одно условие: не напрягайте головы и старайтесь поменьше думать о Понтии Пилате. Мало ли чего можно рассказать! Не всему надо верить.
    - Понял! - решительно заявил Иван, - прошу выдать мне бумагу и перо.
    - Выдайте бумагу и коротенький карандаш, - приказал Стравинский толстой женщине, а Ивану сказал так: - Но сегодня советую не писать.
    - Нет, нет, сегодня же, непременно сегодня, - встревоженно вскричал Иван.
    - Ну хорошо. Только не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня, выйдет завтра.
    - Он уйдет!
    - О нет, - уверенно возразил Стравинский, - он никуда не уйдет, ручаюсь вам. И помните, что здесь у нас вам всемерно помогут, а без этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? - вдруг многозначительно спросил Стравинский и завладел обеими руками Ивана Николаевича. Взяв их в свои, он долго, в упор глядя в глаза Ивану, повторял: - Вам здесь помогут... Вы слышите меня?.. Вам здесь помогут... вам здесь помогут... Вы получите облегчение. Здесь тихо, все спокойно. Вам здесь помогут...
    Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смягчилось.
    - Да, да, - тихо сказал он.
    - Ну вот и славно! - по своему обыкновению заключил беседу Стравинский и поднялся, - до свиданья! - он пожал руку Ивану и, уже выходя, повернулся к тому, что был с бородкой, и сказал: - Да, а кислород попробуйте... и ванны.
    Через несколько мгновений перед Иваном не было ни Стравинского, ни свиты. За сеткой в окне, в полуденном солнце, красовался радостный и весенний бор на другом берегу реки, а поближе сверкала река.
   
    Глава 9. Коровьевские штуки
   
    Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества дома N 302-бис по Садовой улице в Москве, где проживал покойный Берлиоз, находился в страшнейших хлопотах, начиная с предыдущей ночи со среды на четверг.
    В полночь, как мы уже знаем, приехала в дом комиссия, в которой участвовал Желдыбин, вызвала Никанора Ивановича, сообщила ему о гибели Берлиоза и вместе с ним отправилась в квартиру N 50.
    Там было произведено опечатание рукописей и вещей покойного. Ни Груни, приходящей домработницы, ни легкомысленного Степана Богдановича в это время в квартире не было. Комиссия объявила Никанору Ивановичу, что рукописи покойного ею будут взяты для разборки, что жилплощадь покойного, то есть три комнаты (бывшие ювелиршины кабинет, гостиная и столовая), переходят в распоряжение жилтоварищества, а вещи покойного подлежат хранению на указанной жилплощади, впредь до объявления наследников.
    Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою-то сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к Босому начали звонить по телефону, а затем и лично являться с заявлениями, в которых содержались претензии на жилплощадь покойного. И в течение двух часов Никанор Иванович принял таких заявлений тридцать две штуки.
    В них заключались мольбы, угрозы, кляузы, доносы, обещания произвести ремонт на свой счет, указания на несносную тесноту и невозможность жить в одной квартире с бандитами. В числе прочего было потрясающее по своей художественной силе описание похищения пельменей, уложенных непосредственно в карман пиджака, в квартире N 31, два обещания покончить жизнь самоубийством и одно признание в тайной беременности.
    Никанора Ивановича вызывали в переднюю его квартиры, брали за рукав, что-то шептали, подмигивали и обещали не остаться в долгу.
    Мука эта продолжалась до начала первого часа дня, когда Никанор Иванович просто сбежал из своей квартиры в помещение управления у ворот, но когда увидел он, что и там его подкарауливают, убежал и оттуда. Кое-как отбившись от тех, что следовали за ним по пятам через асфальтовый двор, Никанор Иванович скрылся в шестом подъезде и поднялся на пятый этаж, где и находилась эта поганая квартира N 50.
    Отдышавшись на площадке, тучный Никанор Иванович позвонил, но ему никто не открыл. Он позвонил еще раз и еще раз и начал ворчать и тихонько ругаться. Но и тогда не открыли. Терпение Никанора Ивановича лопнуло, и он, достав из кармана связку дубликатов ключей, принадлежащих домоуправлению, властной рукою открыл дверь и вошел.
    - Эй, домработница! - Прокричал Никанор Иванович в полутемной передней. - Как тебя? Груня, что ли? Тебя нету?
    Никто не отозвался.
    Тогда Никанор Иванович освободил дверь кабинета от печати, вынул из портфеля складной метр и шагнул в кабинет.
    Шагнуть-то он шагнул, но остановился в изумлении в дверях и даже вздрогнул.
    За столом покойного сидел неизвестный, тощий и длинный гражданин в клетчатом пиджачке, в жокейской шапочке и в пенсне... Ну, словом, тот самый.
    - Вы кто такой будете, гражданин? - Испуганно спросил Никанор Иванович.
    - Ба! Никанор Иванович, - заорал дребезжащим тенором неожиданный гражданин и, вскочив, приветствовал председателя насильственным и внезапным рукопожатием. Приветствие это ничуть не обрадовало Никанора Ивановича.
    - Я извиняюсь, - заговорил он подозрительно, - вы кто такой будете? Вы - лицо официальное?
    - Эх, Никанор Иванович! - задушевно воскликнул неизвестный. - Что такое официальное лицо или неофициальное? Все это зависит от того, с какой точки зрения смотреть на предмет, все это, Никанор Иванович, условно и зыбко. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает и наоборот, Никанор Иванович. И еще как бывает!
    Рассуждение это ни в какой степени не удовлетворило председателя домоуправления. Будучи по природе вообще подозрительным человеком, он заключил, что разглагольствующий перед ним гражданин - лицо именно неофициальное, а пожалуй, и праздное.
    - Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия? - Все суровее стал спрашивать председатель и даже стал наступать на неизвестного.
    - Фамилия моя, - ничуть не смущаясь суровостью, отозвался гражданин, - ну, скажем, Коровьев. Да не хотите ли закусить, Никанор Иванович? Без церемоний! А?
    - Я извиняюсь, - уже негодуя, заговорил Никанор Иванович, - какие тут закуски! (Нужно признаться, хоть это и неприятно, что Никанор Иванович был по натуре несколько грубоват). - На половине покойника сидеть не разрешается! Вы что здесь делаете?
    - Да вы присаживайтесь, Никанор Иванович, - нисколько не теряясь, орал гражданин и начал юлить, предлагая председателю кресло.
    Совершенно освирепев, Никанор Иванович отверг кресло и завопил:
    - Да кто вы такой?
    - Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе иностранца, имеющего резиденцию в этой квартире, - отрекомендовался назвавший себя Коровьевым и щелкнул каблуком рыжего нечищенного ботинка.
    Никанор Иванович открыл рот. Наличность какого-то иностранца, да еще с переводчиком, в этой квартире явилась для него совершеннейшим сюрпризом, и он потребовал объяснений.
    Переводчик охотно объяснился. Иностранный артист господин Воланд был любезно приглашен директором варьете Степаном Богдановичем Лиходеевым провести время своих гастролей, примерно недельку, у него в квартире, о чем он еще вчера написал Никанору Ивановичу, с просьбой прописать иностранца временно, покуда сам Лиходеев съездит в Ялту.
    - Ничего он мне не писал, - в изумлении сказал председатель.
    - А вы поройтесь у себя в портфеле, Никанор Иванович, - сладко предложил Коровьев.
    Никанор Иванович, пожимая плечами, открыл портфель и обнаружил в нем письмо Лиходеева.
    - Как же это я про него забыл? - тупо глядя на вскрытый конверт, пробормотал Никанор Иванович.
    - То ли бывает, то ли бывает, Никанор Иванович! - затрещал Коровьев, - рассеянность, рассеянность, и переутомление, и повышенное кровяное давление, дорогой наш друг Никанор Иванович! Я сам рассеян до ужаса. Как-нибудь за рюмкой я вам расскажу несколько фактов из моей биографии, вы обхохочетесь!
    - Когда же Лиходеев едет в Ялту?!
    - Да он уже уехал, уехал! - закричал переводчик, - он, знаете ли, уж катит! Уж он черт знает где! - и тут переводчик замахал руками, как мельничными крыльями.
    Никанор Иванович заявил, что ему необходимо лично повидать иностранца, но в этом получил от переводчика отказ: никак невозможно. Занят. Дрессирует кота.
    - Кота, ежели угодно, могу показать, - предложил Коровьев.
    От этого, в свою очередь, отказался Никанор Иванович, а переводчик тут же сделал председателю неожиданное, но весьма интересное предложение.
    Ввиду того, что господин Воланд нипочем не желает жить в гостинице, а жить он привык просторно, то вот не сдаст ли жилтоварищество на недельку, пока будут продолжаться гастроли Воланда в Москве, ему всю квартирку, то есть и комнаты покойного?
    - Ведь ему безразлично, покойнику, - шепотом сипел Коровьев, - ему теперь, сами согласитесь, Никанор Иванович, квартира эта ни к чему?
    Никанор Иванович в некотором недоумении возразил, что, мол, иностранцам полагается жить в "Метрополе", а вовсе не на частных квартирах...
    - Говорю вам, капризен, как черт знает что! - зашептал Коровьев, - ну не желает! Не любит он гостиниц! Вот они где у меня сидят, эти интуристы! - Интимно пожаловался Коровьев, тыча пальцем в свою жилистую шею, - верите ли, всю душу вымотали! Приедет... и или нашпионит, как последний сукин сын, или же капризами все нервы вымотает: и то ему не так, и это не так!.. А вашему товариществу, Никанор Иванович, полнейшая выгода и очевидный профит. А за деньгами он не постоит, - Коровьев оглянулся, а затем шепнул на ухо председателю: - миллионер!
    В предложении переводчика заключался ясный практический смысл, предложение было очень солидное, но что-то удивительно несолидное было и в манере переводчика говорить, и в его одежде, и в этом омерзительном, никуда не годном пенсне. Вследствие этого что-то неясное томило душу председателя, и все-таки он решил принять предложение. Дело в том, что в жилтовариществе был, увы, преизрядный дефицит. К осени надо было закупать нефть для парового отопления, а на какие шиши - неизвестно. А с интуристовыми деньгами, пожалуй, можно было и вывернуться. Но деловой и осторожный Никанор Иванович заявил, что ему прежде всего придется увязать этот вопрос с интуристским бюро.
    - Я понимаю, - вскричал Коровьев, - как же без увязки, обязательно. Вот вам телефон, Никанор Иванович, и немедленно увязывайте. А насчет денег не стесняйтесь, - шепотом добавил он, увлекая председателя в переднюю к телефону, - с кого же взять, как не с него! Если б вы видели, какая у него вилла в Ницце! Да будущим летом, как поедете за границу, нарочно заезжайте посмотреть - ахнете!
    Дело с интуристским бюро уладилось по телефону с необыкновенной, поразившей председателя, быстротою. Оказалось, что там уже знают о намерении господина Воланда жить в частной квартире Лиходеева и против этого ничуть не возражают.
    - Ну и чудно! - орал Коровьев.
    Несколько ошеломленный его трескотней, председатель заявил, что жилтоварищество согласно сдать на неделю квартиру N 50 артисту Воланду с платой по... - Никанор иванович замялся немножко и сказал:
    - По пятьсот рублей в день.
    Тут Коровьев окончательно поразил председателя. Воровски подмигнув в сторону спальни, откуда слышались мягкие прыжки тяжелого кота, он просипел:
    - За неделю это выходит, стало быть, три с половиной тысячи?
    Никанор Иванович подумал, что он прибавит к этому: "Ну и аппетитик же у вас, Никанор Иванович!" - Но Коровьев сказал совсем другое:
    - Да разве это сумма! Просите пять, он даст.
    Растерянно ухмыльнувшись, Никанор Иванович и сам не заметил, как оказался у письменного стола, где Коровьев с величайшей быстротой и ловкостью начертал в двух экземплярах контракт. После этого он слетал с ним в спальню и вернулся, причем оба экземпляра оказались уже размашисто подписанными иностранцем. Подписал контракт и председатель. Тут Коровьев попросил расписочку на пять...
    - Прописью, прописью, Никанор Иванович!.. тысяч рублей, - и со словами, как-то не идущими к серьезному делу: - эйн, цвей, дрей! - выложил председателю пять новеньких банковских пачек.
    Произошло подсчитывание, пересыпаемое шуточками и прибаутками Коровьева, вроде "денежка счет любит", "свой глазок - смотрок" и прочего такого же.
    Пересчитав деньги, председатель получил от Коровьева паспорт иностранца для временной прописки, уложил его, и контракт, и деньги в портфель, и, как-то не удержавшись, стыдливо попросил контрамарочку...
    - О чем разговор! - взревел Коровьев, - сколько вам билетиков, Никанор Иванович, двенадцать, пятнадцать?
    Ошеломленный председатель пояснил, что контрамарок ему нужна только парочка, ему и Пелагее Антоновне, его супруге.
    Коровьев тут же выхватил блокнот и лихо выписал Никанору Ивановичу контрамарочку на две персоны в первом ряду. И эту контрамарочку переводчик левой рукой ловко всучил Никанору Ивановичу, а правой вложил в другую руку председателя толстую хрустнувшую пачку. Метнув на нее взгляд, Никанор Иванович густо покраснел и стал ее отпихивать от себя.
    - Этого не полагается... - бормотал он.
    - И слушать не стану, - зашипел в самое ухо его Коровьев, - у нас не полагается, а у иностранцев полагается. Вы его обидите, Никанор Иванович, а это неудобно. Вы трудились...
    - Строго преследуется, - тихо-претихо прошептал председатель и оглянулся.
    - А где же свидетели? - шепнул в другое ухо Коровьев, - я вас спрашиваю, где они? Что вы?
    И тут случилось, как утверждал впоследствии председатель, чудо: пачка сама вползла к нему в портфель. А затем председатель, какой-то расслабленный и даже разбитый, оказался на лестнице. Вихрь мыслей бушевал у него в голове. Тут вертелась и вилла в Ницце, и дрессированный кот, и мысль о том, что свидетелей действительно не было, и что Пелагея Антоновна обрадуется контрамарке. Это были бессвязные мысли, но в общем приятные. И тем не менее где-то какая-то иголочка в самой глубине души покалывала председателя. Это была иголочка беспокойства. Кроме того, тут же на лестнице председателя, как удар, хватила мысль: "А как же попал в кабинет переводчик, если на дверях была печать?! И как он, Никанор Иванович, об этом не спросил?" Некоторое время председатель, как баран, смотрел на ступеньки лестницы, но потом решил плюнуть на это и не мучить себя замысловатым вопросом.
    Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся низкий голос:
    - Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил?
    - Мессир, вам стоит это приказать!.. - отозвался откуда-то Коровьев, но не дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом.
    И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку:
    - Алло! Считаю долгом сообщить, что наш председатель жилтоварищества дома номер триста два-бис по Садовой, Никанор Иванович Босой, спекулирует валютой. В данный момент в его квартире номер тридцать пять в вентиляции, в уборной, в газетной бумаге четыреста долларов. Говорит жилец означенного дома из квартиры номер одиннадцать Тимофей Квасцов. Но заклинаю держать в тайне мое имя. Опасаюсь мести вышеизложенного председателя.
    И повесил трубку, подлец.
    Что дальше происходило в квартире N 50, неизвестно, но известно, что происходило у Никанора Ивановича. Запершись у себя в уборной на крючок, он вытащил из портфеля пачку, навязанную переводчиком, и убедился в том, что в ней четыреста рублей. Эту пачку Никанор Иванович завернул в обрывок газеты и засунул в вентиляционный ход.
    Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой столовой. Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку, густо посыпанную зеленым луком. Никанор Иванович налил лафитничек, выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки... И в это время позвонили, а Пелагея Антоновна внесла дымящуюся кастрюлю, при одном взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, - мозговая кость.
    Проглотив слюну, Никанор Иванович заворчал, как пес:
    - А чтоб вам провалиться! Поесть не дадут. Не пускай никого, меня нету, нету. Насчет квартиры скажи, чтобы перестали трепаться. Через неделю будет заседание...
    Супруга побежала в переднюю, а Никанор Иванович разливательной ложкой поволок из огнедышащего озера - ее, кость, треснувшую вдоль. И в эту минуту в столовую вошли двое граждан, а с ними почему-то очень бледная Пелагея Антоновна. При взгляде на граждан побелел и Никанор Иванович и поднялся.
    - Где сортир? - озабоченно спросил первый, который был в белой косоворотке.
    На обеденном столе что-то стукнуло (это Никанор иванович уронил ложку на клеенку).
    - Здесь, здесь, - скороговоркой ответила Пелагея Антоновна.
    И пришедшие немедленно устремились в коридор.
    - А в чем дело? - тихо спросил Никанор Иванович, следуя за пришедшими, - у нас ничего такого в квартире не может быть... А у вас документики... я извиняюсь...
    Первый на ходу показал Никанору Ивановичу документик, а второй в эту же минуту оказался стоящим на табуретке в уборной, с рукою, засунутой в вентиляционный ход. В глазах у Никанора Ивановича потемнело, газету сняли, но в пачке оказались не рубли, а неизвестные деньги, не то синие, не то зеленые, и с изображением какого-то старика. Впрочем, все это Никанор Иванович разглядел неясно, перед глазами у него плавали какие-то пятна.
...

---