Сведения от Ольги, видимо, поступили в Управление МГБ: как раз об этом самом нагане меня и спрашивали. Я, естественно, сказал, что он был негодный и я его выбросил в уборную.
Была ли Ольга преднамеренно, специально подселена в квартиру Ю. Киселева для наблюдения? Не исключено. После нашего возвращения, после публикаций в Воронеже моих стихов один из работавших в районе молодых литераторов, поэт, сказал, что у них в школе преподает русский язык и литературу Ольга Андреевна Яблокова, которая мучается совестью и многим говорила, что очень виновата в трагической судьбе Жигулина и других невиновных людей; сама она одинока, несчастна и часто плачет.
Жива ли она? Где она сейчас? Я хочу сказать вам. Ольга, что я вас прощаю за то, что касается лично меня. За других прощать не уполномочен. Почему прощаю? За раскаяние, за слезы. Но это только за себя, а не за всю КПМ и дальнейшую вашу деятельность. Ибо какая у вас была другая работа в ВГУ и в последующем, - я не знаю.
Пока А. Чижов не начал нас изобличать, нас не только мучили, но еще и уговаривали. Например, так:
- Вы стремились к захвату власти в стране!
- Ни в коем случае!
- Ну вот, подумай, ведь вы все поступили в вузы, ее временем окончили бы их, многие из вас вступили бы в ВКП (б), многие избрали бы своим поприщем партийную работа, или (из окончивших высшие военные учебные заведения) военную карьеру, или иную государственную важную службу Секретарь райкома ВКП (б), директор крупного завода, командир полка и так далее - это ведь тоже власть! Значит, вы стремились к ней.
- Что ж, по вашей логике, получается так. Результатом такого "убеждения" и многодневной насильственной бессонницы (спать не давали неделями!) и появлялся в протоколе мой ответ в такой вот редакции следователя:
- Да, я признаю, что КПМ стремилась к захвату государственной власти в стране.
Я протестовал против подобных редакций моих ответов, но майор Белков (или Харьковский) ласково спрашивал:
- Хочешь еще один "пятый угол"?
И я подписывал. Ведь не умирать же здесь, в тюрьме!
Из лагеря можно попытаться бежать. Такая светлая надежда впереди!
Но когда в полную меру "заработал" Аркадий Чижов, нас перестали уговаривать. Суд нам протоколы допросов Чижова (а его почерк и подпись я хорошо знал), на нас бешено орали:
- Вы готовили вооруженное восстание против Советской власти, готовили террористические акты, занимались антисоветской агитацией! Расскажите обо всем этом подpoбнo. Где находится, где спрятано ваше оружие?
Слава богу, все члены КПМ надежно спрятали или выбросили оружие! А вот Борис - какая оплошность! - не спрятал и не выбросил свое, вернее - наше общее оружие. В его комнате в ящике письменного стола хранилось шесть-семь разных пистолетов и револьверов. Лена, старшая сестра Бориса, знала об этом оружии - Борис часто стрелял в комнате и во дворе. Узнав, что Борис арестован, она обыскала комнату брата и сложила все это оружие, обоймы, даже стреляные гильзы в большую женскую сумку. Наблюдение за домом после ареста Бориса было временно снято. У ворот дежурил еще Степан Михайлович Киселев. И поздним сентябрьским вечером (числа 20-22) Лена вышла с этой сумкой погулять. Она рассказывала мне после нашего возвращения:
Я очень боялась, что какой-нибудь из пистолетов выстрелит. Там был один большой и тяжелый, я его никак не могла просунуть через решетку.
Она еще днем облюбовала местечко - крупнорешетчатый люк для стока воды на углу улиц Студенческой и Университетской. К нему она и пошла и с большой опаской (вдруг выстрелит!) выбросила туда все оружие, высыпала патроны и гильзы. Лена, в сущности, снасла нас от статьи 58 - 2 УК РСФСР. Ибо орали следователи:
"Вооруженное восстание!" Но если готовилось восстание, да еще вооруженное, где же оружие? Пистолет "вальтер" принадлежал В. П. Батуеву. А обгорелый ствол малокалиберной винтовки, найденный в сарае у кого-то из группы Подмолодина или Широкожухова, никак на оружие для восстания потянуть не мог. Он был детально изучен, и в протоколе технической экспертизы было с печалью написано, что экспериментального выстрела из ствола винтовки ТОЗ-8 № такой-то произвести не удалось.
Да, не удалось пришить нам вооруженное восстание, но зато пришили нам террор - 8-й пункт 58-й статьи. И вот как это случилось.
Рядом с моим четырехэтажным домом, построенным еще в 30-х годах, стоял на Студенческой улице дом 34, грязно-кирпичный, в готическом стиле коридорной сие темы. Там жил Юра Киселев. До 1943 года Юра вместе со своей семьей жил в селе Хвощеватка, село дальнее, глухое черноземье. До сих пор там говорят еще "идеть", "чаво" и т. д. Рязанско-воронежский говор. И вот Юркиному отцу-милиционеру предложили службу в городе, дали комнату на Студенческой. И стали мы с Юркой соседями, а потом и друзьями. Юра Киселев - единственный из оставшихся в живых моих самых близких друзей, последний настоящий друг по КПМ. Я посвятил ему в 1973 году стихотворение "Дорога":
Все меньше друзей
Остается на свете.
Все дальше огни,
Что когда-то зажег...
Юрка - высокий, стройный, сильный, но очень добрый, отзывчивый; светло-голубоглазый, красивый лицом и душою человек. В то, послевоенное время он всегда, как и я в военные и послевоенные годы, - осенью, зимой и весной ходил в армейской шинели с широким ремнем. Только его шинель была серой, а моя - зеленой, тонкого сукна и застегивающейся на левый бок - девичьей шинелью - такую купили на толкучке. Вся Россия ходила тогда в военных шинелях...
Приехавший из деревни, Юра заметно отставал от нас по образованности, по начитанности, но за какие-нибудь три-четыре года сделал гигантский скачок. Читал он фантастически много. Заметно повлиял на развитие его личности Борис.
Юра и сейчас может сказать "гром гремить". Но если я умру, а он будет жив, он первый приедет на мои похороны. И березу у моей могилы посадит именно Юрий Киселев. Он всегда был предельно честен и справедлив и в самом серьезном деле, и в самых мелких мелочах жизни.
1949 года. День рождения Юры - 8 августа (20 лет ему), день рождения моего брата Славы - 6 августа (18 лет ему). А идет день 7 августа, и мы празднуем сразу два дня рождения. Родители и сестренка Юрки в Хвощеватке; студентка, точнее, пока еще абитуриентка, Ольга где-то гуляет.
Нас всего четверо: два именинника, я и Борис. Мы пребываем еще в том возрасте, о котором точно сказал А. Твардовский:
Ты водку пьешь еще для славы,
Не потому, что хороша.
И водка на столе. И огурчики с капустой - из Хвощеватки. И выпили мы уже как следует. И весело нам. А напротив меня - прикрепленный кнопками к стене портрет Сталина в маршальском мундире. И весело, и хорошо у меня на душе, и солнышко за прозрачными занавесками светит. Но Сталин моему хорошему настроению мешает. Все хрупают огурчики, а я вдруг спросил:
- Юра! Зачем ты этого людоеда на стене держишь?
Затем я вынул из кармана наган и... бах, бах по генералиссимусу...
Ребята всполошились. Но, однако, не беда. Выглянули во двор - никого. Отворили окошки, чтобы пороховой дымок вышел. Портрет сняли и сожгли в печке, пули легко извлекли из кирпича, ибо стрелял я в стену под углом примерно 40 градусов. Дом старинный, все стены - кирпичные, толстые. В маленькой прихожей (она же кухня с печью) нашли и чугунок с разведенной глиняной подмазкой, и щетку для побелки, и мел. За пятнадцать минут стена стала как новая. А Славка принес совершенно такой же портрет Сталина. Мы его купили, но еще не успели повесить. (Кстати, за подобные фразы люди нередко попадали в те времена в тюрьму. Например, "Все портреты повешены, осталось только Сталина повесить". Донос - десять лет!) В конце работы по реставрации стены, которой руководил, конечно, Кисель, он сказал:
- Я думаю, говорить нечего. Нас здесь всего четверо. Все ясно без слов. Пули и гильзы, прошу прощения, - в сортире за сараем - опустились уже глубоко. Портрет через печную трубу улетел в маленький город Гори. У Жигулина, то есть у товарища Раевского, наган отобрать! И лишить следующей рюмки.
Я стал возражать:
- Со всем согласен, кроме последнего. Это не было хулиганством. Это была техническая проба. Наган мне дал Хариус для ремонта самовзводного механизма. Я его починил. И проверил. Механизм работает отлично, - и отдал наган Борису.
Борис сказал:
- Очень жаль, что это был всего лишь портрет. Наутро, несмотря на то, что шли вступительные экзамены в институт и нужно было заниматься, я рано вышел из дому и встретил на улице Комиссаржевской Володю Радкевича, моего близкого друга. Мы три года учились в одном классе, вместе состояли в КПМ. Вовка Радкевич был младше всех нас. Ему было 16 лет, когда он окончил школу. Сохранилась фотография: я и Володя летом 1949 года возле нашей школы. У меня уже пробивались усики, а он был совершенно ребенком. Юное, прекрасное, почти детское лицо. Сейчас смотрю и думаю: да мог ли быть преступником этот мальчик (а ведь через месяц возьмут и его!), этот птенчик, этот воробышек? Боже мой, что творилось на свете!
Володька Радкевич был самым юным и самым маленьким в классе, но прозвище у него было, просто чудовищное. Даже произносить сейчас противно: "Харя". Жуть! Потом, впрочем, уже в 10-м классе, это прозвище мы смягчали: Харюня, Хариус, Харькони... Это о нем написал я юмористические шуточные поэмы "Бессмертная баллада о необыкновенных приключениях моего друга-бандита Владимира Радкевича" и "Необыкновенные приключения моего друга-бандита Владимира Радкевича за Полярным кругом" ("Во льдах"). Страшно даже думать об этом, но тогда, весною 47 года, в шуточной поэме я предсказал ему все: и тюрьму, и лагеря, и стальные браслеты, и даже самоубийство...
В классе эти поэмы имели потрясающий успех Подросток - да какой там подросток - мальчик с почти ангельской душой и лицом! - был написан жестоким бандитом-авантюристом. "Бессмертная баллада..." объемом в две общие ученические тетради с блестящими рисунками главного героя (Володька прекрасно рисовал) обошла всю школу.
Володька Радкевич - судьба особая. Родился и воспитывался в интеллигентнейшей семье: мама - Ольга Александровна Стиро - заведовала литературным отделом Воронежского драматического театра. Очень талантливая и очень красивая женщина. А ее мама - Володина бабушка - худенькая и неслышная, словно тень, тихо вышедшая из Ветхого завета. Володька все время воровал у нее тонкие-тонкие папиросы: "Ракета". Теперь таких не делают. Они были очень дешевы, и о них сложилось такое фольклорное произведение:
Если денег нету -
Закурю "Ракету"
Сразу видно - бедный человек.
Или еще:
Закурим "Мечту Циолковского"!
Володин отчим - Николай Ипполитович Данилов - был художником из того же театра Ютились они в двух крохотных комнатках прямо в здании театра. С отцом Володи. И Радьевичем, тоже художником или артистом, я познакомился в туберкулезном санатории "Хреновое" в 1958 году. Но Володька не знал его ни в раннем, ни в позднем детстве. Ему было достаточно отчима, которого он всю жизнь называл Никой. Потом (в больших уже квартирах) была в их семье домработница Ульяна. И кот Умка, с которым Володька любил играть, надевая боксерские перчатки.
Володя Радкевич вступил в КПМ осенью 1948 года, но на другой же день потерял партийный билет. Его сразу же исключили. Об этом А. Чижов знал. Но Чижов не знал, что вскоре Бюро (Борис, Кисель и я) тайно восстановило Радкевича-Стиро в КПМ, и он стал работать в нашей маленькой службе безопасности - особом отделе, которым заведовали, последовательно сменяя друг друга, Ю. Киселев, я и В. Рудницкий. Володька работал и связным, и следил за Злотником, Хлыстовым, Загораевым, выполнял и всякие иные задания.
В предарестные дни следил В. Радкевич и за Чижовым - не ходил ли тот в "большую фанзу". Не ходил и даже и не предполагал, что за ним присматривает Хариус, пробывший, как был уверен Чижов, в КПМ всего лишь полтора дня. Кстати, этим лишь и объясняется, почему Володька получил смехотворно малый по тем временам срок - всего три года.
Не огорчайся, читатель, что увожу твое внимание в разные стороны и времена, когда идет изнурительное следствие. Оно было тягучим и долгим. Я рассказываю тебе о своих друзьях в перерывах между допросами и пятыми углами.
Возвратимся к утру 8 августа 1949 года, на улицу Комиссаржевской, в теплое утро. Радкевич радостно воскликнул:
- Привет, Толич! Ну как? Починил мой наган?
- Привет и салют! Починил, и в самом лучшем виде.
- А опробовал?
- Да, опробовал. Два выстрела сделал.
- Где? На крыше?
- Гм... Да, на крыше. Там собачка, передвигающая барабан, немного источилась, укоротилась. Старый ведь наган. Но я собачку чуть-чуть легкой ковкой вытянул. На наш век хватит.
- Ну, давай. Он с тобой?
- Нет, у Фири получишь.
А на крыше моего четырехэтажного дома был у нас почти настоящий полигон. С фасада, справа и слева над крышей возвышались стены, и получились уютные и просторные чаши, совершенно не просматриваемые ни снизу, ни из соседних домов - ниоткуда. (Даже с крыш соседних четырехэтажных зданий: они были вдалеке). Выстрелы были слышны совершенно одинаково в большой округе и исходили как бы прямо с неба.
Очень жаль, конечно, но я все-таки рассказал Хариусу, как и где я опробовал наган. Но - предупредил я - никогда и никому! Он поклялся.
Володю Радкевича арестовали недели на две-три позже нас: припомнил Аркаша Володькин казусный случай не сразу. Володьку взяли и посадили в одиночку. Был он, в сущности, бесперспективен для следствия, и о нем забыли. И сидел он, бедняга, один недели две. Курева у него не было, а курить очень хотелось, хотелось так сильно, что, как говорили тогда в лагерях и тюрьмах, аж уши опухли. И тоска одному сидеть то.
Но как-то вдруг в неурочный час открылась железная дверь и в камеру впустили еще одного человека (кроватей было две).
- Здравствуйте!
- Здравствуйте!
Володька несказанно обрадовался новому жильцу., Хотя был октябрь, пришедший был в зимней желтой меховой шапке. Уже в лагерях Володя узнал, что это - японские, военные зимние шапки - все, что осталось от Квантунской армии.
- Ты за что же, сынок, сидишь? Сколько тебе дали?
- Мне еще ничего не дали и не дадут. А вас-то за что?
- Меня, сынок, без всякой вины осудили - за плен. Да и был то в плену я полтора месяца. Бежал и воевал потом, до Берлина дошел. Но осудили меня как изменника Родины - на 25 лет!
- Не может быть!
- Да, сынок, не может быть, а вот случается. Да вот она у меня копия приговора... Хочешь - прочти...
Иван Евсеевич Ляговский оказался добрым и сердечным человеком. Он предложил Володе сигарету, а потом добавил:
- Да ты бери ее всю, пачку-то, и спички возьми. А то вдруг меня сейчас на этап выдернут, и останешься ты без курева. Бери, бери, не стесняйся. Мне старуха моя всего принесла.
Живут вдвоем два, три, четыре дня. Попривыкли, прониклись доверием. Володя рассказал Ивану Евсеевичу о КПМ, о том, что изучали классиков марксизма.
- Ну, ты счастливый человек! За это не судят. Это тебя но ошибке взяли. Выпустят.
- Я тоже думаю, что выпустят. Если не...
- Недослышал я, родимый - если что?
- Да есть у меня опасение. Как бы они не узнали об этом...
- О чем, Володь? Но если секрет - не говори.
- Это не секрет, но кое-кто из моих товарищей об этом знает.
- А что?
- Это, конечно, между нами, но один мой товарищ, его тоже уже взяли, в портрет Сталина выстрелил
- Ай-яй-яй! Глупости ты говоришь, не могло быть такого. Никак не могло быть такого. Ты что - сам видел или просто сплетню услыхал?
- К сожалению, хоть я этого не видел, это было.
- Ну, ничего! Забудь об этом. Раз никто не знает, не спрашивает, никто и не узнает. Вот котлеты бери - еще теплые, домашние. Лишь бы этот твой друг сам сдуру не ляпнул. Хороший товарищ?
- Друг! Толька Жигулин.
- Жигулев, говоришь?
- Нет. Жигулин.
- А то у меня на фронте друг был Федька Жигулев, разведчик, замечательный был человек. Погиб.
Старичка Ляговского и вправду выдернули на этап дня через два 1.
1 Ляговский был знаменитым стукачом-наседкой, уже несколько лет его использовали в таких целях. Он был действительно осужден, но не за плен, а за сотрудничество с немцами, за палачество. Жил он при городской тюрьме, в 020-й колонии, и вызывался в тюрьму УМГБ при необходимости.
И остался Володя опять один. Зато его начали вызывать на допросы. Сначала о том о сем, а потом вдруг:
- Что вам известно о расстреле портрета Вождя? Кто стрелял? Где и когда это было?
- Ничего такого не было! Ничего об этом мне неизвестно.
Володька, конечно, понял, что Ляговский его заложил. Но показания таких стукачей к делу не пришьешь - вот они и взялись за меня и за него.
Однажды утром я услышал близкие больные крики, знакомый голос - голос Володи. Его били в соседней камере. Я сразу понял, что из него выбивают. Меня уже спрашивали про портрет и говорили, что на меня показывает Радкевич, но я наотрез все отрицал. Полагаю, они специально избивали Володю рядом: чтобы мне было слышно, в соседней камере была открыта форточка-кормушка.
Я нажал сигнал - над дверью моей камеры вспыхнула красная лампочка. Надзиратель открыл кормушку мгновенно, как будто ждал этого.
- Гражданин начальник, мне срочно нужно к следователю. Рядом бьют моего товарища Владимира Радкевича, а он не виноват. Я виноват! Прекратите избиение!
Избиение прекратилось, и минут через пять я был уже в кабинете Белкова. Прямо с порога я сказал:
- Прикажите не бить Радкевича! Он не виноват. Это я стрелял в портрет
- Я уже позвонил. Садитесь! Из какого оружия?
- Наган!
- Чей? Ваш? Киселева?
- Нет. Мне его просто приносили для починки.
- Кто приносил?
- Васька Фетровый. - Я назвал первое, что мне на ум пришло.
- Кто он?
- Шпана.
- Где он обитает?.. Впрочем, это не главное. Где вы стреляли?
- На квартире Киселева.
- Когда?
- Седьмого августа.
- Кто был?
- Я, Батуев, Киселев.
- Еще?
- Больше никого.
Позже, читая, согласно статье 206-й, все дело, я обнаружил, что ни Киселев, ни Батуев не подтвердили моего признания. Да, сидели втроем, выпивали, но никаких выстрелов не слышали 1.
1 В сталинские годы в следственно-судебной практике так называемая презумпция невиновности не применялась, то есть для осуждения обвиняемого достаточно было одного лишь его признания, даже при наличии фактов, противоречащих признанию даже при полнейшей невозможности совершения самого преступления.
Как следует из документов технического отдела Управления МГБ, в квартире Ю. Киселева ни под портретом Вождя (слева), ни под портретом Мичурина (справа) никаких следов пуль обнаружить не удалось, хотя штукатурка была снята не только под портретами, но и весьма далеко вокруг них. Вероятно, из-за чрезвычайной шаткости позиции следствия в этом вопросе позднее мне дали подписать протокол-признание "о прицеливании в портрет Вождя" при тех же обстоятельствах. В окончательное дело, однако, были включены оба протокола.
После моего признания о стрельбе в портрет наша "антисоветская молодежная организация КПМ" стала еще и "террористической".
Я вполне мог бы держаться, мог бы держаться до конца и не получил бы дополнительно страшный пункт статьи 58-8 (террор). Но Володьку убили бы. Я совершил оплошность, рассказав ему о том, как опробовал его наган. А он поделился своими опасениями с профессиональным стукачом-наседкой. Он потом долго (наверное, до самого конца жизни) горько переживал свою детскую доверчивость, из-за которой повесил на меня страшную статью, страшный 8-й ее пункт.
В. Радкевич был совсем мальчиком, еще растущим подростком! Он в буквальном смысле слова рос в тюрьме, отмечая черточками на стене свой рост. Самый маленький при аресте, он за время разлуки стал на голову выше большинства из нас.
Но я снова забежал вперед. Вернусь к следствию. По мере раскрутки А. Чижова, в ноябре - декабре 1949 года усилилось давление на Б. Батуева, на меня, на В. Рудницкого, на Ю. Киселева. Единственный экземпляр Программы КПМ, как я уже писал, был уничтожен Борисом до ареста. И теперь следственный отдел с помощью А. Чижова решил "воссоздать" основные тезисы пашей программы. Изучение классиков марксизма и т. п. было отброшено, исчезло с листов протоколов. Программной статьей была признана статья Б. Батуева (Анчарского) "О предпосылках, толкнувших нас к созданию КПМ" в журнале "В помощь вооргу". Там они уцепились за ошибочную фразу: "КПМ - фракция ВКП(б)".
В ответ на обычные наши ответы: "борьба с бюрократизмом", "помощь ВКП(б) и ВЛКСМ", "изучение известных трудов" на нас орали:
- Вы врете! Показаниями других участников доказано, что вы в своей программе ставили перед собою антисоветские задачи:
1) Антисоветская агитация.
2) Террористические акты.
3) Вооруженное восстание против Советской власти. Вооруженное восстание не предусматривалось самыми секретными пунктами нашей программы. Да и смешно вообще было такое предполагать. Три десятка мальчишек с пистолетами хотели силою свергнуть Советскую власть?!
Думаю, что версия о подготовке к вооруженному восстанию и к террористическим актам появилась с подсказки следователя в воспаленных от припоминания мозгах А. Чижова. Он же, вероятно, сообщил и об "обожествлении Сталина". К слову сказать, в протоколах имя Сталина никогда и нигде не называлось, оно заменялось словом "Вождь" с большой буквы.
Опять пошли многочасовые и перекрестные допросы. Мне показали протокол о вооруженном восстании, подписанный Борисом. Подпись была очень похожа на Борькину, но я не поверил. Белков сказал (он, как и Харьковский, вел одновременно и меня, и Бориса):
- "Маленький фюрер" признает, а его правая рука не слушается и упирается!
Спустя два-три дня я нашел в уголке прогулочного дворика окурок от "Беломора", сплющенный и почти засыпанный пылью и мелом. В окорке оказалась записка, написанная грифелем: "Признавать все, ради сохранения жизни. На суде мы откажемся и расскажем, какое было следствие. Б. Б." Почерк не вызывал сомнений.
И сочинилось у меня такое стихотворение:
Б Батуеву
Ты помнишь, мой друг? - На окне занавеска.
За черными стеклами - город во мгле
Тень лампы на стенке очерчена резко,
И браунинг тускло блестит на столе
Ты помнишь, мой друг, как в ту ночь до рассвета
В табачном угаре хрипел патефон.
И голос печально вытягивал: "Где ты? "
И таял в дыму, словно сказочный сон
Ты помнишь, мой друг, наши споры горячие?..
Мы счастье народу, найти поклялись!
И кто б мог подумать, что нам предназначено
За это в неволе заканчивать жизнь?!
Конечно, ты помнишь все это, Борис,
Теперь все разбито, исхлестано, смято -
В тридцатом году мы с тобой родились,
Жизнь кончили в сорок девятом...
Ты слышишь меня? Я сейчас на допросе,
Я знаю: ты рядом, хоть, правда, незрим,
И даже в ответах на все их вопросы,
Я знаю, мы вместе с тобой говорим!
Мы рядом с тобою шагаем сквозь бурю,
В которую брошены дикой судьбой.
Тебя называют здесь "маленьким фюрером",
Меня - твоей правой рукой!
Здесь стены глухие, не слышно ни звука.
Быть может, не встретившись, сдохнуть придется.
Так дай же мне, Боря, хоть мысленно руку,
Давай же хоть мысленно рядом бороться!
Борьба и победа! - наш славный девиз!
Борьба и победа! - слова эти святы!
В тридцатом году мы с тобой родились,
Жизнь начали в сорок девятом!
Январь 1950. ВТ УМГБ ВО, камера 2-я левая.
Лет десять или даже больше назад, когда Б. А. Слуцкий был жив и здоров, мы гуляли как-то поздним вечером по темной коктебельской набережной. О моем деле, о КПМ он уже знал - я никогда ни от кого не скрывал сущность нашего дела. И к чему-то Борис Абрамович спросил:
- А стихов не писали там, в тюрьме, в лагерях?
- Сочинял без пера и бумаги. Но печатать их не собираюсь.
- Наизусть помните?
- Да, очень многое помню наизусть.
- Прочтите что-нибудь.
Я прочел только что процитированное стихотворение.
- Эти стихи несут, таят, нет, "таят" не подходит, именно несут в себе тяжкий груз исторической драмы - и лично вашей, и общей для всей страны...
Здесь, пожалуй, стоит сказать о происхождении грифеля, которым была написана найденная мною записка Бориса Батуева.
Николаю Стародубцеву во время подписания протокола допроса удалось украсть со стола следователя длинный простой карандаш, о чем он сразу же мне с радостью сообщил. Николай уничтожил деревянную "рубашку" карандаша (изгрыз и спустил в унитаз). А небольшие кусочки грифельного стержня вскоре нашли в прогулочных двориках, многие члены КПМ, оповещенные с помощью перестукивания и записок, оставляемых в бане, о местах, где следует искать грифель (обычно в правом углу дворика под слоем пыли).
Приказ Бориса Батуева: "Признавать все, ради сохранения жизни" - был получен мною и другими членами КПМ в январе 1950 года. И мы стали давать следственному отделу нужные ему показания. В это время и были оформлены и подписаны компрометирующие нас и КПМ протоколы допросов. Мы утешали себя словами Бориса:
"На суде мы откажемся и расскажем, какое было следствие".
Казалось бы, что все уже закончилось. Однако меня продолжали вызывать на допросы. Бесконечно составлялись все новые и новые редакции моих "признаний". Однажды я обратил внимание на дату протокола, который я подписывал недавно, в январе 50-го. Она была... октябрьской. Да, в начальном графе протокольного листа стояло какое-то число октября 1949 года! Я выразил следователю недоумение. Он ответил:
- Это не имеет никакого значения. Признался ведь. Какая разница, когда признался?..
Спустя значительное время я понял, для чего менялись даты наших "признаний". Следственный отдел не устраивал тот факт, что руководители КПМ (кроме А. Чижова), несмотря на муки и избиения, долгие месяцы не давали необходимых следствию показаний. Вот они и оформили задним числом выбитые из нас поздние "признания". Создали на бумаге стройную, безупречную - без сучка, без задоринки - картину следствия.
О том, что Борис Батуев твердо держался на следствии, как было договорено на Кадетском плану, свидетельствуют, в частности, копии протоколов обысков, произведенных сначала лишь в его комнате, а позднее - во всей квартире Виктора Павловича Батуева. Они сохранились, оба протокола, в семье Батуевых: от 8 октября 1949 года и от 26 ноября 1949 года. Скорее это не копии, а дубликаты, ибо подписи лиц, производивших обыски, сделаны не через копирку, а непосредственно химическим карандашом.
Первый чрезвычайно интересен как документ о КПМ вообще и сравнительно невелик. Я приведу его полностью.
ПРОТОКОЛ ОБЫСКА
1949 года октября 8 дня я, начальник отделения УМГБ Воронежской области майор Белков, в присутствии сотрудников УМГБ Воронежской обл. майора Харьковского и капитана Максимова и хозяйки квартиры Батуевой Ольги Михайловны, на основании ордера № 229 произвел обыск в комнате Батуева Бориса Викторовича по ул. Никитинской д. № 13.
При обыске изъяты следующие обнаруженные документы и предметы:
1. Ученическая резинка с вырезанными на ней буквами "КПМ".
2. Клятвенное подтверждение с оттиском печати "КПМ" с датой 29 июля 1949 года об избрании Киселева Ю. С. хранителем фонда организации.
3. Два листа из блокнота с написанными на них фамилиями: Ренский, Раевский, Светлов, Хлыстов, Киселев. На одном листе два оттиска печати "КПМ" с росписью и датой 26 августа 1949 года.
4. Письмо, начинающееся словами "Здравствуй, Василий", датированное 26 августа 1949 года.
5. Стихотворение, начинающееся словами. "Я жить хочу..." за подписью Анатолия Жигулина, адресованное Б. Батуеву (Анчарскому), дата - 25 августа 1949 года.
6. Дневник ученика 10 "А" класса Батуева Б. В. с изображением на обратной стороне обложки семи эмблем, под рисунками дата - 26 октября 1948 года.
7. Разная переписка на девятнадцати листах.
8. Две брошюры: "Просо", "Разведение серебристо-черных лисиц и уссурийских енотов" - на первых листах которых имеются оттиски печати "КПМ".
9. Шесть тетрадей с разными записями.
10. Конверт, адресованный Батуеву Борису Викторовичу от Комарова Алексея.
11. Открытка почтовая Батуеву Борису Викторовичу от Зябкина.
12. Семь фотографий.
13. Журналы "Большевик" в количестве 3 шт. В № 5 за 1948 год на страницах 7-13 и 15-17 имеются записи, исполненные фиолетовыми чернилами; в журнале № 16 за 1948 год на страницах 21, 25, 27, 29, 31 имеются записи от руки, в журнале .№ 22 за 1948 год, на обороте второго листа обложки написаны слова: "Слава! Этот новый тов. в твою группу. Покажи дисциплину. Когда к тебе прислать?"
14. Журнал "Партийная жизнь" № 4 за 1948 год, на страницах которого имеются записи, исполненные фиолетовыми чернилами.
15. Брошюра "Отчетный доклад XVИ съезду партии о работе ЦК ВКП(б)", на третьем листе которого имеется роспись Б. Батуева красным карандашом. На страницах этой брошюры "№№ 10-12, 14, 16-18, 20, 22, 25 имеются пометки фиолетовыми чернилами в виде вертикальных линий, линий с крестами, вопросительных и восклицательных знаков, скобок.
16. Штык от винтовки иностранного образца. Жалоб на неправильности, допущенные при производстве обыска, на пропажу вещей, ценностей и документов не поступило.
Обыск произвели: Нач. отделения УМГБ ВО майор (Белков)
Нач. отделения УМГБ ВО капитан (Максимов)
Зам. нач. от-я майор (Харьковский)
Хозяйка квартиры Батуева
Этот обыск, как и последующий, произведен без понятых, что является вопиющим нарушением законности. Что они нашли и что находят вообще при подобных обысках, когда владелец комнаты знает, что обыск будет?
Оружие, которое Борис, вероятно, собирался выбросить или спрятать именно 17 сентября, в день, когда нас арестовали (это была суббота), к счастью, до обыска успела выбросить его сестра Лена. "Искатели" нашли случайно потерянное или забытое. Печать КПМ Борис сам не мог найти, она закатилась под глухую тумбу письменного стола, но производившие обыск искали более настойчиво.
Однако даже печать, сделанная из школьной резинки, не могла слишком потянуть, надавить на весы обвинения. Название организации было уже известно и не содержало в себе никакого криминала.
Уже в протоколе первого обыска наметилась тенденция проникнуть в мысли Бориса Батуева путем тщательного изучения того, что он читал и какие записи и пометки делал на полях книг и журналов.
Борис держался крепко, и вовсе не случайно, что в самом конце ноября, когда областной прокурор Руднев дал, наконец, ордер на обыск всей квартиры Виктора Павловича Батуева, а не только комнаты его сына, "искатели" занялись прежде всего и исключительно библиотекой. (Виктор Павлович был уже снят с поста секретаря обкома). Просматривалась каждая страница сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, политических, исторических, философских изданий. Фиксировались все заметки на полях.
Протокол второго обыска многостраничен. Приведу лишь некоторые примеры описания изъятого:
"...2. Сталин, том IX, на стр. 120 - вертикальная черта с тремя восклицательными знаками, на стр. 181 - вертикальная черта, охватывающая 12 строк...
4. Сталин, том 1, на стр. 137 - вертикальная черта, охватывающая 6 строк. Линии проведены синим карандашом. Статья "Две схватки" на стр. 196 поставлено 2 галочки..."
Уже конец ноября 1949 года. В декабре из Бориса (головою о цементный пол) будут еще выбивать, что означали эти галочки. А в готовом, "отретушированном" нашем деле "признания" Бориса о стремлении КПМ добиться власти в стране путем вооруженного восстания будут помечены октябрем 1949 года. Вот таковы были "тонкости" следствия в сталинское время. Примеры можно умножить. Неоспоримые документы - на моем письменном столе.
Особенно пристально изучались пометки и надписи Бориса на полях статей В. И. Ленина "Интернационал молодежи" и "Военная программа пролетарской революции" (том XIX). Приведу для примера начало пункта шестого из длинного перечня изъятой литературы:
"6. Ленин, том XIX на стр. 294 чернилом проведена вертикальная черта на 3 строки, на стр. 295 сверху и в середине проведены 2 вертикальные черты фиолетовыми чернилами, первая на 2 строки, вторая на 6 строк. В тексте слово "преимущественно" подчеркнуто волнообразной чертой, а у слов "а не борьба" на этой строке поставлен карандашом знак вопроса, взятый в скобки. Слово "вперед" в тексте очерчено дугой карандашом". Частично процитированный мною протокол второго обыска подписан уже известными читателю офицерами УМГБ ВО Белковым, Харьковским, Пашковым. Ни подписей понятых, ни даже подписей хозяев квартиры в протоколе нет, хотя соответствующие графы имеются.
...
| Страницы: |
[0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14]
|
