Джэк Лондон (Джон Гриффит)

   В ее взгляде вспыхнуло негодование, и на этот раз потупиться пришлось мне; я чувствовал, что у меня горят щеки. Я вел себя, как трус, но другого выхода не было.
   - Ну, тут мистеру Ван-Вейдену и карты в руки, - рассмеялся Волк Ларсен.
   Я кивнул, а мисс Брустер уже овладела собой и молча ждала, что последует дальше.
   - Нельзя сказать, чтобы он стал здоровяком, - продолжал Волк Ларсен, - но он изменился к лучшему, поразительно изменился. Посмотрели бы вы на него, когда он только появился на шхуне. Жалкий, щупленький человечишко - смотреть не на что. Верно, Керфут?
   Керфут был так захвачен врасплох этим неожиданным обращением к нему, что уронил на пол нож "и промычал в знак согласия что-то маловразумительное.
   - Чистка картофеля и мытье посуды пошли ему впрок. Так, что ли, Керфут?
   Сей достойный муж, снова что-то промычал.
   - Поглядите на него сейчас. Силачом его, правда, не назовешь, но все же у него появились мускулы, чего раньше и в помине не было. И теперь он довольно твердо стоит на ногах. А вначале, поверите ли, совершенно не мог обходиться без посторонней помощи.
   Охотники посмеивались, но сочувственный взгляд девушки вознаградил меня с лихвой за все издевательства Волка Ларсена. По правде говоря, я так давно не встречал ни в ком участия, что теперь оно глубоко тронуло меня, и я сразу стал ее добровольным рабом. Но на Волка Ларсена я был зол. Своими оскорблениями он бросал вызов моему мужскому достоинству, как бы подстрекая меня доказать, насколько твердо я стою на ногах, - ведь этим, по его словам, я был обязан ему.
   - Возможно, что стоять на ногах я уже научился, - отпарировал я, - а вот попирать людей ногами- к этому еще не привык.
   Он пренебрежительно поглядел на меня.
   - Значит, ваше перевоспитание еще далеко не закончено, - сухо обронил он и повернулся к мисс Брустер: - Мы здесь на "Призраке" очень гостеприимны. Мистер Ван-Вейден уже убедился в этом. Мы идем на все, лишь бы наши гости чувствовали себя как дома. Не так ли, мистер Ван-Вейден?
   - Даже разрешаете им чистить картофель и мыть посуду, не говоря уже о том, что порой хватаете их за горло в знак особого дружеского расположения.
   - Боюсь, что со слов мистера Ван-Вейдена вы можете составить себе превратное представление о нас, - с притворным беспокойством перебил меня Волк Ларсен. - Заметьте, мисс Брустер, что он носит на поясе тесак, а это, гм, вещь довольно необычная для помощника капитана. Вообще мистер Ван-Вейден человек, достойный всяческого уважения, но иногда он, как бы это сказать, бывает довольно неуживчив, и тогда приходится прибегать к крутым мерам. Впрочем, в спокойные минуты он достаточно рассудителен и справедлив, как, например, сейчас, и, вероятно, не станет отрицать, что лишь вчера грозил убить меня.
   Я чуть не задохнулся от возмущения, и глаза мои, верно, пылали. Ларсен указал на меня.
   - Вот, посмотрите на него! Он еле сдерживается, даже в вашем присутствии. Конечно, он не привык к женскому обществу! Придется и мне вооружиться, иначе я не рискну выйти вместе с ним на палубу.
   - Прискорбно, прискорбно, - помолчав, пробормотал он, в то время как охотники покатывались со смеху.
   Осипшие от морского ветра голоса этих людей и раскаты их грубого хохота звучали зловеще и дико. Да и все кругом было диким. И, глядя на эту женщину, такую далекую и чуждую всем нам, я впервые осознал, насколько сам я сжился с этой средой. Я успел хорошо узнать этих людей, узнать их мысли и чувства; я стал одним из них, жил их жизнью-жизнью морских промыслов, питался, как все на морских промыслах, и был погружен в те же заботы. И это уже не казалось мне странным, как не казалась странной эта грубая одежда и грубые лица, дикий смех, ходившие ходуном переборки каюты и раскачивающиеся лампы.
   Намазывая маслом ломоть хлеба, я случайно остановил взгляд на своих руках. Суставы были ободраны в кровь и воспалены, пальцы распухли, под ногтями грязь. Я знал, что оброс густой щетинистой бородой, что рукав моей куртки лопнул по шву, что у ворота грубой синей рубахи не хватает пуговицы. Тесак, о котором упомянул Волк Ларсен, висел в ножнах у пояса. До сих пор это казалось мне вполне естественным, и только сейчас, взглянув на все глазами Мод Брустер, я понял, насколько дикий, должно быть, у меня вид - и у меня и у всех окружающих.
   Она почувствовала насмешку в словах Волка Ларсена и снова бросила мне сочувственный взгляд. Но я заметил, что она смущена. Ироническое отношение ко мне Волка Ларсена заставило ее еще больше встревожиться за свою судьбу.
   - Быть может, меня возьмет на борт какое-нибудь встречное судно? - промолвила она.
   - Никаких судов, кроме охотничьих шхун, вы здесь не встретите, - возразил Волк Ларсен.
   - Но у меня нет одежды, нет ничего необходимого, - сказала она. - Вы, верно, забываете, сэр, что я не мужчина и не привыкла к той кочевой жизни, которую, по-видимому, ведете вы и ваши люди.
   - Чем скорее вы привыкнете к ней, тем лучше, - отвечал Волк Ларсен. - Я дам вам материю, иголку и нитки, - помолчав, добавил он. - Надеюсь, для вас не составит слишком большого труда сшить себе одно-два платья.
   Она криво усмехнулась, давая понять, что не искушена в швейном искусстве. Мне было ясно, что она испугана и сбита с толку, но отчаянно старается не подать виду.
   - Надо полагать, вы, вроде нашего мистера Ван-Вейдена, привыкли, чтобы за вас все делали другие. Думаю все же, что ваше здоровье не пострадает, если вы будете кое-что делать для себя сами. Кстати, чем вы зарабатываете на жизнь?
   Она поглядела на него с нескрываемым изумлением.
   - Не в обиду вам будь сказано, но людям ведь надо есть и они должны как-то добывать себе пропитание. Эти вот бьют котиков, тем и живут, я управляю своей шхуной, а мистер Ван-Вейден, по крайней мере сейчас, добывает свой харч, помогая мне. А вы чем занимаетесь?
   Она пожала плечами.
   - Вы сами кормите себя? Или это делает за вас кто-то другой?
   - Боюсь, что большую часть жизни меня кормили другие, - засмеялась она, мужественно стараясь попасть ему в тон, но я видел, как в ее глазах, которые она не сводила с него, растет страх.
   - Верно, и постель вам стлали другие?
   - Мне случалось и самой делать это.
   - Часто?
   Она покачала головой с шутливым раскаянием.
   - А вы знаете, как поступают в Соединенных Штатах с бедняками, которые, подобно вам, не зарабатывают себе на хлеб?
   - Я очень невежественная, - жалобно проговорила она. - Что же там делают с такими, как я?
   - Сажают в тюрьму. Их преступление заключается в том, что они не зарабатывают на пропитание, и это называется бродяжничеством. Будь я мистером Ван-Вейденом, который вечно рассуждает о том, что справедливо и что нет, я бы спросил вас: по какому праву вы живете на свете, если вы не делаете ничего, чтобы оправдать свое существование?
   - Но вы не мистер Ван-Вейден, и я не обязана отвечать вам, не так ли?
   Она насмешливо улыбнулась, хотя в глазах у нее по-прежнему стоял страх, и у меня сжалось сердце - так это было трогательно. Я чувствовал, что должен вмешаться и направить разговор в другое русло.
   - Заработали вы хоть доллар собственным трудом? - тоном торжествующего обличителя спросил капитан, заранее уверенный в ее ответе.
   - Да, заработала, - отвечала она не спеша, и я чуть не расхохотался, увидев, как вытянулось лицо Волка Ларсена. - Помнится, когда я была совсем маленькой, отец дал мне доллар за то, что я целых пять минут просидела смирно.
   Он снисходительно улыбнулся.
   - Но это было давно, - продолжала она, - и навряд ли вы станете требовать, чтобы девятилетнюя девочка зарабатывала себе на хлеб.
   И, немного помедлив, она добавила:
   - А сейчас я зарабатываю около тысячи восьмисот долларов в год.
   Все, как по команде, оторвали глаза от тарелок и уставились на нее. На женщину, зарабатывающую тысячу восемьсот долларов в год, стоило посмотреть! Волк Ларсен не скрывал своего восхищения.
   - Это жалованье или сдельно? - спросил он.
   - Сдельно, - тотчас ответила она.
   - Тысяча восемьсот. Полтораста долларов в месяц, - подсчитал он. - Ну что ж, мисс Брустер, у нас здесь на "Призраке" широкий размах. Считайте себя на жалованье все время, пока вы остаетесь с нами.
   Она ничего не ответила. Неожиданные выверты этого человека были для нее еще внове, и она не знала, как к ним отнестись.
   - Я забыл спросить о вашей профессии, - вкрадчиво продолжал он. - Какие предметы вы изготовляете? Какие вам потребуются материалы и инструменты?
   - Бумага и чернила, - рассмеялась она. - Ну и, разумеется, пишущая машинка!
   - Так вы - Мод Брустер! - медленно и уверенно проговорил я, словно обвиняя ее в преступлении. Она с любопытством взглянула на меня.
   - Почему вы так думаете?
   - Ведь я не ошибся? - настаивал я.
   Она кивнула. Теперь уже Волк Ларсен был озадачен. Это магическое имя ничего не говорило ему. Я же гордился тем, что мне оно говорило очень много, и впервые за время этой томительной беседы почувствовал свое превосходство.
   - Помнится, мне как-то пришлось писать рецензию на маленький томик... - начал я небрежно, но она перебила меня.
   - Вы? - воскликнула она. - Так вы... Она смотрела на меня во все глаза. Я кивком подтвердил ее догадку.
   - Хэмфри Ван-Вейден! - закончила она со вздохом облегчения и, бросив невольный взгляд в сторону Волка Ларсена, воскликнула: - Как я рада!..
   Ощутив некоторую неловкость, когда эти слова сорвались у нее с губ, она поспешила добавить:
   - Я помню эту чересчур лестную для меня рецензию...
   - Вы не правы, - галантно возразил я. - Говоря так, вы сводите на нет мою беспристрастную оценку и ставите под сомнение мои критерии. А ведь все наши критики были согласны со мной. Разве Лэнг не отнес ваш "Вынужденный поцелуй" к числу четырех лучших английских сонетов, вышедших из-под пера женщины?
   - Но вы сами при этом назвали меня американской миссис Мейнелл!1
   ' Мейнелл Алиса (1847-1922)-английская поэтесса и литературный критик.
   - А разве это неверно?
   - Не в том дело, - ответила она. - Просто мне было обидно.
   - Неизвестное измеримо только через известное, - пояснил я в наилучшей академической манере. - Я, как критик, обязан был тогда определить ваше место в литературе. А теперь вы сами стали мерой вещей. Семь ваших томиков стоят у меня на полке, а рядом с ними две книги потолще - очерки, о которых я, если позволите, скажу, что они не уступают вашим стихам, причем я, пожалуй, не возьмусь определить, для каких ваших произведений это сопоставление более лестно. Недалеко то время, когда в Англии появится никому не известная поэтесса, и критики назовут ее английской Мод Брустер.
   - Вы, право, слишком любезны, - мягко проговорила она, и сама условность этого оборота и манера, с которой она произнесла эти слова, пробудили во мне множество ассоциаций, связанных с моей прежней жизнью далеко, далеко отсюда. Я был глубоко взволнован. И в этом волнении была не только сладость воспоминаний, но и внезапная острая тоска по дому.
   - Итак, вы - Мод Брустер! - торжественно произнес я, глядя на нее через стол.
   - Итак, вы - Хэмфри Ван-Вейден! - отозвалась она, глядя на меня столь же торжественно и с уважением. - Как все это странно! Ничего не понимаю. Может быть, надо ожидать, что из-под вашего трезвого пера выйдет какая-нибудь безудержно романтическая морская история?
   - О нет, уверяю вас, я здесь не занимаюсь собиранием материала, - отвечал я. - У меня нет ни способностей, ни склонности к беллетристике.
   - Скажите, почему вы погребли себя в Калифорнии? - спросила она, помолчав. - Это, право, нелюбезно с вашей стороны. Вас, нашего второго "наставника американской литературы", почти не было видно у нас на Востоке.
   Я ответил на ее комплимент поклоном, но тут же возразил:
   - Тем не менее я однажды чуть не встретился с вами в Филадельфии. Там отмечали какой-то юбилей Браунинга, и вы выступали с докладом. Но мой поезд опоздал на четыре часа.
   Мы так увлеклись, что совсем забыли окружающее, забыли о Волке Ларсене, безмолвно внимавшем нашей беседе. Охотники поднялись из-за стола и ушли на палубу, а мы всё сидели и разговаривали. Один Волк Ларсен остался с нами. Внезапно я снова ощутил его присутствие: откинувшись на стуле, он с любопытством прислушивался к чужому языку неведомого ему мира.
   Я оборвал незаконченную фразу на полуслове. Настоящее, со всеми его опасностями и тревогами, грозно встало предо мной. Мисс Брустер, видимо, почувствовала то же, что и я: она взглянула на Волка Ларсена, и я снова прочел затаенный ужас в ее глазах. Ларсен встал и деланно рассмеялся. Смех его звучал холодно и безжизненно.
   - О, не обращайте на меня внимания! - сказал он, с притворным самоуничижением махнув рукой. - Я в счет не иду. Продолжайте, продолжайте, прошу вас!
   Но поток нашего красноречия сразу иссяк, и мы тоже натянуто рассмеялись и встали из-за стола.
   
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   Волк Ларсен был чрезвычайно раздосадован тем, что мы с Мод Брустер не обращали на него внимания во время нашей застольной беседы, и ему нужно было сорвать на ком-то злобу. Жертвой ее пал Томас Магридж. Кок не изменил своим привычкам, как не сменил он и своей рубашки. Насчет рубашки он, впрочем, утверждал обратное, но вид ее опровергал его слова. Засаленные же кастрюли и сковородки и грязная плита также отнюдь не свидетельствовали о том, что камбуз содержится в чистоте.
   - Я тебя предупреждал, - сказал ему Волк Ларсен. - Теперь пеняй на себя.
   Лицо Магриджа побледнело под слоем сажи, а когда Волк Ларсен позвал двух матросов и велел принести конец, злополучный кок выскочил, как ошпаренный, из камбуза и заметался по палубе, увиливая от матросов, с хохотом пустившихся за ним в погоню. Вряд ли что-нибудь могло доставить им большее удовольствие. У всех чесались руки выкупать его в море, ведь именно в матросский кубрик посылал он самую омерзительную свою стряпню. Погода благоприятствовала затее. "Призрак" скользил по тихой морской глади со скоростью не более трех миль в час. Но Магридж был не из храброго десятка, и купание ему не улыбалось. Возможно, ему уже доводилось видеть, как провинившихся тащат за кормой на буксире. К тому же вода была холодна, как лед, а кок не мог похвалиться крепким здоровьем.
   Как всегда в таких случаях, подвахтенные и охотники высыпали на палубу, предвкушая потеху. Магридж, должно быть, смертельно боялся воды и проявил такую юркость и проворство, каких никто от него не ожидал. Загнанный в угол между камбузом и ютом, он, как кошка, вскочил на палубу рубки и побежал к корме. Матросы бросились ему наперерез, но он повернул, промчался по крыше рубки, перескочил на камбуз и спрыгнул на палубу. Тут он понесся на бак, преследуемый по пятам гребцом Гаррисоном. Тот уже почти настиг его, как вдруг Магридж подпрыгнул, ухватился за снасти, повис на них и, выбросив вперед обе ноги, угодил подбежавшему Гаррисону в живот. Матрос глухо охнул, согнулся пополам и повалился на палубу.
   Охотники приветствовали подвиг кока аплодисментами и взрывом хохота, а Магридж, увернувшись у фок-мачты от доброй половины своих преследователей, опять побежал к корме, проскальзывая между остальными матросами, как нападающий между игроками на футбольном поле. Кок стремительно мчался по юту к корме Он удирал с такой поспешностью, что, заворачивая за угол рубки, поскользнулся и упал. У штурвала стоял Нилсон, и кок, падая, сшиб его с ног. Оба покатились по палубе, но встал один Магридж. По странной игре случая, его тщедушное тело не пострадало, а здоровенный матрос при этом столкновении сломал себе ногу.
   К штурвалу стал Парсонс, и преследование продолжалось. Магридж, обезумев от страха, носился по всему судну - с носа на корму и обратно. Матросы с криками, с улюлюканьем гонялись за ним, а охотники гоготали и подбадривали кока. У носового люка на Магриджа навалились было трое матросов, но он тут же, как угорь, выскользнул из-под этой кучи тел и с окровавленной губой и разодранной в клочья рубахой - виновницей всех его бед - прыгнул на грот-ванты. Он карабкался все выше и выше, на самую верхушку мачты.
   Человек шесть матросов преследовали его до салинга, где часть их и осталась, выжидая, а дальше, по тонким стальным штагам, полезли, подтягиваясь на руках, только двое - Уфти-Уфти и Блэк, гребец Лэтимера.
   Это было рискованное предприятие: они висели в воздухе в ста футах над палубой, и в таком положении им трудно было защищаться от ног Магриджа. А тот лягался, и весьма свирепо. Наконец Уфти-Уфти, держась одной рукой, изловчился и схватил кока за ногу; почти тотчас Блэк схватил его за другую ногу, и все трое, сплетясь в один качающийся клубок и продолжая бороться, начали скользить вниз, пока не свалились прямо на руки поджидавших их на салинге товарищей.
   Борьба в воздухе окончилась, и Томаса Магриджа спустили на палубу. Он визжал и выкрикивал что-то невнятное, на губах у него выступила кровавая пена. Волк Ларсен завязал петлю на конце троса и продел ее под мышки коку. Затем Магриджа потащили на корму и швырнули за борт Трос начали травить: сорок, пятьдесят, шестьдесят футов, - и только тогда Волк Ларсен крикнул:
   - Довольно!
   Уфти-Уфти закрепил трос. "Призрак" качнуло носом вниз, трос натянулся и вытащил кока на поверхность.
   Нельзя было не пожалеть беднягу. Пусть он и не мог утонуть, пусть даже у него, как у кошки, было "девять жизней", но он испытывал все муки утопающего "Призрак" шел медленно; когда волна поднимала корму и судно скользило носом вниз, трос вытаскивал несчастного на поверхность и он мог немного отдышаться; но затем судно начинало лениво взбираться на другую волну, корма опускалась, трос ослабевал, и кок снова погружался в воду.
   Я совсем забыл о существовании Мод Брустер и вспомнил о ней лишь в ту минуту, когда она внезапно появилась рядом со мной. Она подошла так неслышно, что я вздрогнул от неожиданности, увидев ее. Она впервые показывалась на палубе, и команда встретила ее гробовым молчанием.
   - Что тут за веселье? - спросила она.
   - Спросите капитана Ларсена, - холодно ответил я, стараясь сохранить самообладание, хотя вся кровь во мне закипела при мысли, что женщине предстоит стать свидетельницей этой жестокой потехи.
   Мод Брустер повернулась, чтобы последовать моему совету, и взгляд ее упал на Уфти-Уфти. Он стоял в двух шагах от нее, держа в руке конец троса, вся его подобранная, настороженная фигура дышала природным изяществом.
   - Вы ловите рыбу? - спросила она матроса. Он не отвечал. Глаза его, внимательно оглядывавшие море за кормой, внезапно расширились.
   - Акула, сэр! - крикнул он.
   - Тащи! Живо! Берись все разом! - скомандовал Волк Ларсен и сам, опередив других, подскочил к тросу.
   Магридж услыхал предостерегающий крик Уфти-Уфти и дико заорал. Я уже мог разглядеть черный плавник, рассекавший воду и настигавший кока быстрее, чем мы успевали подтаскивать его к шхуне. У нас и у акулы шансы были равны - вопрос решали доли секунды. Когда Магридж был уже под самой кормой, нос шхуны взмыл на гребень волны. Корма опустилась, и это дало преимущество акуле. Плавник скрылся, в воде мелькнуло белое брюхо. Волк Ларсен действовал почти столь же стремительно. Всю свою силу он вложил в один могучий рывок. Тело кока взвилось над водой, а за ним высунулась голова хищника. Магридж поджал ноги. Акула, казалось, едва коснулась одной из них и тут же с всплеском ушла под воду. Но в этот миг Томас Магридж издал пронзительный вопль. В следующую секунду он, как пойманная на удочку рыба, перелетел через борт, упал на четвереньки и перекувырнулся раза два.
   На палубу брызнул фонтан крови. Правой ступни Магриджа как не бывало: акула отхватила ее по самую щиколотку. Я взглянул на Мод Брустер. Ее лицо побелело, глаза расширились от ужаса. Но она смотрела не на Томаса Магриджа, а на Волка Ларсена. Он заметил это и сказал с обычным коротким смешком:
   - У мужчин свои развлечения, мисс Брустер. Может, они грубее, чем те, к которым вы привыкли, но это наши, мужские развлечения. Акула не входила в расчет. Она...
   В этот миг Магридж приподнял голову и, оценив размеры своей потери, переполз по палубе и со всей мочи впился зубами в ногу капитана. Ларсен спокойно нагнулся и большим и указательным пальцами сдавил ему шею чуть пониже ушей. Челюсти кока медленно разжались, и Ларсен высвободил ногу.
   - Как я уже сказал, - продолжал он, будто ничего не произошло, - акула не входила в расчет. То была... ну, скажем, воля провидения!
   Мод Брустер словно не слышала его слов, но в глазах у нее появилось новое выражение - гнева и отвращения. Она хотела уйти, сделала шага два, пошатнулась и протянула ко мне руку. Я подхватил ее и усадил на палубу рубки. Я боялся, что она лишится чувств, но она овладела собой.
   - Принесите турникет, мистер Ван-Вейден? - крикнул Волк Ларсен.
   Я колебался. Губы мисс Брустер зашевелились, и, хотя она не могла вымолвить ни слова, ее глаза ясно приказывали мне прийти на помощь пострадавшему.
   - Прошу вас! - собравшись с силами, пробормотала она, и я не мог ослушаться.
   Я уже приобрел некоторый навык в хирургии, и Волк Ларсен, дав мне в помощь двоих матросов и сделав несколько указаний, тут же занялся другим делом - он решил отомстить акуле. За борт бросили на тросе массивный крюк, насадив на него в качестве приманки жирный кусок солонины. Я едва успел зажать Магриджу все поврежденные вены и артерии, как матросы, помогая себе песней, уже вытаскивали провинившегося хищника из воды.
   Я не видел, что происходило у грот-мачты, но мои "ассистенты" поочередно бегали туда поглядеть. Шестнадцатифутовую акулу подтянули к грот-вантам. Рычагами ей до предела раздвинули челюсти, вставили в пасть заостренный с обоих концов крепкий кол, и челюсти уже не могли сомкнуться. После этого, вытащив из пасти засевший там крюк, акулу бросили в море. Все еще полная сил, но совершенно беспомощная, она была обречена на медленную голодную смерть, которой заслуживала куда меньше, чем человек, придумавший для нее эту кару.
   
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
   Когда Мод Брустер направилась ко мне, я уже знал, о чем пойдет речь. Минут десять я наблюдал, как она толкует о чем-то с механиком, и теперь молча поманил ее в сторону, подальше от рулевого. Лицо ее было бледно и решительно, глаза, расширившиеся от волнения, казались особенно большими и смотрели на меня испытующе. Я почувствовал какую-то робость и даже страх, так как знал, что она хочет заглянуть в душу Хэмфри Ван-Вейдена, а Хэмфри Ван-Вейден едва ли мог особенно гордиться собой, с тех пор как ступил на борт "Призрака".
   Мы подошли к краю юта, и девушка повернулась и взглянула на меня в упор. Я осмотрелся: не подслушивают ли нас.
   - В чем дело? - участливо спросил я, но лицо ее оставалось все таким же решительным и суровым.
   - Я готова допустить, - начала она, - что утреннее происшествие было просто несчастным случаем. Но я только что говорила с мистером Хэскинсом. Он рассказал мне, что в тот день, когда нас спасли, в то самое время" когда я спала в каюте, двух человек утопили, преднамеренно утопили, попросту говоря - убили.
   В голосе ее звучал вопрос, и она все так же смотрела на меня в упор, словно обвиняя в этом преступлении или по крайней мере в соучастии в нем.
   - Вам сказали правду, - ответил я. - Их действительно убили.
   - И вы допустили это! - воскликнула она.
   - Вы хотите сказать, что я не мог этого предотвратить? - мягко возразил я.
   - Но вы пытались? - Она сделала ударение на "пытались"; в голосе ее звучала надежда. - Да нет, вы и не пытались! - тут же добавила она, предвосхитив мой ответ. - Но почему же?
   Я пожал плечами.
   - Не забывайте, мисс Брустер, что вы еще совсем недавно попали сюда и не знаете, какие тут царят законы. Вы принесли с собой некие высокие понятия о гуманности, чести, благородстве и тому подобных вещах. Но вы скоро убедитесь, что здесь им нет места. - И, помолчав, я добавил с невольным вздохом: - Мне уже пришлось убедиться в этом.
   Она недоверчиво покачала головой.
   - Чего же вы хотите? - спросил я. - Чтобы я взял нож, ружье или топор и убил этого человека? Она испуганно отшатнулась.
   - Нет, только не это!
   - Так что же? Убить себя?
   - Почему вы все говорите только о физическом воздействии? - возразила она. - Ведь существует еще духовное мужество, и оно всегда оказывало свое влияние.
   - Так, - улыбнулся я. - Вы не хотите, чтобы я убивал его или себя, но хотите, чтобы я позволил ему убить меня.
   И, не дав ей возразить, я продолжал:
   - Духовное мужество - бесполезная добродетель в этом крохотном плавучем мирке, куда мы с вами попали. У одного из убитых, Лича, это мужество было развито необычайно сильно. Да и у второго, у Джонсона, - тоже. И это не принесло им добра - наоборот, погубило их. Такая же судьба ждет и меня, если я вздумаю проявить то небольшое мужество, которое еще во мне осталось.
   Вы должны понять, мисс Брустер, понять раз и навсегда, что Ларсен - это не человек, а чудовище. Он лишен совести. Для него нет ничего святого. Он не останавливается ни перед чем. По его прихоти меня насильно задержали на этой шхуне, и только по его прихоти я пока еще цел. Я ничего не предпринимаю и не могу предпринять, потому что я раб этого чудовища, как и вы теперь его рабыня, потому что я хочу жить, как и вы хотите жить, и еще потому, что я не в состоянии бороться и победить его, как и вы этого не можете. Она молчала, ожидая, что я скажу еще.
   - Что же остается? Я в положении слабого. Я молчу и терплю унижения, как и вам придется молчать и терпеть. И это разумно. Это лучшее, что мы можем сделать, если хотим жить. Победа не всегда достается сильному. У нас не хватит сил, чтобы открыто бороться с ним. Значит, мы должны действовать иначе и постараться победить его хитростью. И вы, если захотите последовать моему совету, должны будете поступать так. Я знаю, что мое положение опасно, но ваше, скажу вам откровенно, - еще опаснее. И мы должны стоять друг за друга и действовать сообща, но хранить наш союз в тайне. Может случиться, что я не смогу открыто поддержать вас; точно так же и вы должны молчать при любых оскорблениях, которые могут выпасть на мою долю. Нельзя перечить этому человеку и раздражать его. Как бы это нам ни претило, мы должны улыбаться и быть любезны с ним.
   - Все же я не понимаю... - сказала она и с растерянным видом провела рукой по лбу.
   - Послушайтесь меня, - решительно произнес я, заметив, что Волк Ларсен, который расхаживал по палубе, разговаривая с Лэтимером, начал поглядывать в нашу сторону. - Послушайтесь меня, и вы очень скоро убедитесь, насколько я прав.
   - Так что же мне все-таки делать? - спросила она, заметив тревожный взгляд, брошенный мною на Волка Ларсена, и, по-видимому, поддавшись силе моих убеждений, что не могло не польстить мне.
   - Прежде всего оставьте мысль о духовном мужестве, - поспешно сказал я. - Не восстанавливайте этого зверя против себя. Держитесь с ним приветливо, беседуйте о литературе и искусстве - такие темы он очень любит. Вы увидите, что он внимательный слушатель и отнюдь не дурак. И ради самой себя старайтесь не присутствовать при всевозможных зверствах, которые частенько повторяются на этом судне. Тогда вам легче будет играть свою роль.
   - Так я должна лгать? - с возмущением произнесла она. - Лгать словами и поступками?
   Волк Ларсен отошел от Лэтимера и направлялся к нам. Я был в отчаянии.
   - Умоляю вас, поймите меня, - торопливо проговорил я, понизив голос. - Весь ваш жизненный опыт здесь ничего не стоит. Вы должны все начинать сызнова. Да, я знаю, я вижу, что вы привыкли взглядом подчинять себе людей. Я читаю в ваших глазах большое духовное мужество, и вы уже подчиняли себе меня, повелевали мной. Но не пытайтесь воздействовать таким путем на Волка Ларсена, - он только посмеется над вами. Скорее вам удалось бы укротить льва. Он станет... Я всегда гордился тем, что открыл этот талант, - поспешно свернул я разговор на другое, заметив, что Ларсен уже поднялся на ют и приближается к нам. - Редакторы побаивались его, издатели слышать о нем не хотели. Но я оценил его сразу и не ошибся: его гений показал себя в полном блеске, когда он выступил со своей "Кузницей".
   - И подумать только, что это газетные стихи! - ловко подхватила мисс Брустер.
   - Да, они действительно впервые увидели свет в газете, - подтвердил я, - но отнюдь не потому, что редакторам журналов не удалось заранее познакомиться с ними.
   - Мы толковали о Гаррисе, - пояснил я, обращаясь к Волку Ларсену.
   - А! - проронил он. - Помню я эту "Кузницу". Всякие красивые чувства и несокрушимая вера в иллюзии. Кстати, мистер Ван-Вейден, заглянули бы вы к нашему коку. Он воет от боли и мечется на койке.
   Так меня бесцеремонно спровадили с юта к Магриджу; Магридж лежал, погруженный в крепкий сон после хорошей дозы морфия, которую я сам же ему дал. Но я не стал торопиться обратно на палубу, а когда поднялся, то почувствовал некоторое удовлетворение, увидев, что мисс Брустер оживленно беседует с капитаном. Значит, она все-таки последовала моему совету. Повторяю, я был доволен. И вместе с тем несколько огорчен и уязвлен: итак, она оказалась способной на то, о чем я ее просил, и что так явно претило ей!
   
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
   Крепкий попутный ветер дул ровно и гнал "Призрак" к северу, прямо на стада котиков. Мы встретились с ними почти у самой сорок четвертой параллели, в бурных холодных водах, над которыми ветер вечно терзает и рвет густую пелену тумана. Иногда мы целыми днями не видели солнца и не могли делать наблюдений. Потом ветер разгонял туман, вокруг нас снова искрились и сверкали волны, и мы могли определять свои координаты. Но после двух-трех дней ясной погоды туман опять стлался над морем и, казалось, еще более густой, чем прежде.
   Охота была опасной. Но каждое утро шлюпки спускались на воду, туман тут же поглощал их, и мы уже не видели их до самого вечера, а то и до ночи, когда они, одна за другой, появлялись наконец из серой мглы, словно вереница морских призраков. Уэйнрайт - охотник, захваченный Волком Ларсеном вместе со шлюпкой и двумя матросами, - воспользовался туманом и бежал. Как-то утром он скрылся за плотной пеленой тумана вместе со своими людьми, и больше мы их не видели. Вскоре мы узнали, что они, переходя со шхуны на шхуну, благополучно добрались до своего судна.
   Я твердо решил последовать их примеру, но удобного случая все не представлялось. Помощнику капитана не положено выходить на шлюпке, и, хотя я всячески пытался обойти это правило, Волк Ларсен не изменил заведенного порядка. Если бы этот план мне удался, я так или иначе сумел бы увезти с собой и мисс Брустер. Ее положение на шхуне все более усложнялось, и я со страхом думал о том, к чему это может привести. Как ни старался я гнать от себя эти мысли, они неотступно преследовали меня.
   В свое время я перечитал немало морских романов, в которых неизменно фигурировала женщина - одна на корабле среди матросов, - но только теперь я понял, что никогда, в сущности, не вдумывался в эту ситуацию, хотя авторы и обыгрывали ее со всех сторон. И вот я сам столкнулся с таким же положением лицом к лицу и переживал его чрезвычайно остро. Ведь героиней была Мод Брустер - та самая Мод Брустер, чьи книги уже давно очаровывали меня, а теперь я испытывал на себе и всю силу ее личного обаяния.
...

---