Джэк Лондон (Джон Гриффит)

   Поэтому я не стал ждать, когда Мод вторично пошлет меня на шхуну. "У нас осталось мало сгущенного молока и джема, - заявил я, - надо подняться на борт". Я видел, что Мод колеблется. Она даже пробормотала, что все это не так уж нам необходимо и мне незачем ходить туда. Однако подобно тому, как раньше она сумела разгадать, что таится за моим молчанием, так и теперь она сразу поняла истинный смысл моих слов, поняла, что я иду туда не за молоком и джемом, а ради нее, - иду, чтобы избавить ее от беспокойства, которое она не сумела от меня скрыть.
   Поднявшись на судно, я снял башмаки и в одних носках бесшумно прокрался на корму. На этот раз я не стал окликать Волка Ларсена. Осторожно спустившись по трапу, я обнаружил, что в кают-компании никого нет. Дверь в каюту капитана была закрыта. Я уже хотел было постучать, но передумал, решив сперва заняться тем, что якобы и привело меня сюда. Стараясь поменьше шуметь, я поднял крышку люка и отставил ее в сторону. Товары судовой лавки находились в той же кладовой, и мне захотелось заодно запастись и бельем.
   Когда я выбрался из кладовой, в каюте Волка Ларсена раздался шум. Я замер и прислушался. Звякнула дверная ручка. Я инстинктивно отпрянул в сторону. Притаившись за столом, я выхватил револьвер и взвел курок. Дверь распахнулась, и показался Волк Ларсен.
   Никогда не видел я такого отчаяния, какое было написано на его лице - на лице сильного, неукротимого Волка Ларсена. Он стонал, как женщина, и потрясал сжатыми кулаками над головой. Потом провел ладонью по глазам, словно сметая с них невидимую паутину.
   - Господи, господи! - хрипло простонал он и в беспредельном отчаянии снова потряс кулаками.
   Это было страшно. Я задрожал, по спине у меня пробежали мурашки, и холодный пот выступил на лбу. Вряд ли есть на свете зрелище более ужасное, чем вид сильного человека в минуту крайней слабости и упадка духа.
   Но огромным усилием воли Волк Ларсен взял себя в руки. Поистине это стоило ему колоссального усилия. Все тело его сотрясалось от напряжения. Казалось, его вот-вот хватит удар. Лицо его страшно исказилось - видно было, как он старается овладеть собой. Потом силы снова оставили его. Вновь сжатые кулаки поднялись над головой, он застонал, судорожно вздохнул раз, другой, и из груди его вырвались рыдания. Наконец ему удалось овладеть собой. Я опять увидел прежнего Волка Ларсена, хотя какая-то слабость и нерешительность все еще проскальзывали в его движениях. Энергично, как всегда, он шагнул к трапу, но все же в его походке чувствовалась эта слабость и нерешительность.
   Признаться, тут уж я испугался - незакрытый люк находился как раз на его пути и выдавал мое присутствие. Но вместе с тем мне стало досадно, что он может поймать меня в такой трусливой позе - скорчившимся позади стола, - и я решил, пока не поздно, появиться перед ним, что тут же и сделал, бессознательно приняв вызывающую позу. Но Волк Ларсен не замечал ни меня, ни открытого люка. Прежде чем я успел понять, в чем дело, и что-либо предпринять, он уже занес ногу над люком и готов был ступить в пустоту. Однако, не ощутив под ногой твердой опоры, он мгновенно преобразился. Да, это был уже прежний Волк Ларсен. Вторая нога его еще не успела оторваться от пола, как он одним могучим прыжком перенес свое начавшее падать тело через люк. Широко раскинув руки, он плашмя - грудью и животом - упал на пол по ту сторону люка и тут же, подтянув ноги, откатился в сторону, прямо в сложенные мною около крышки люка продукты и белье.
   Я увидел по его лицу, что он все понял. Но прежде, чем я успел что-нибудь сообразить, он уже надвинул на люк крышку. Тут наконец понял все и я. Он думал, что "поймал меня в кладовой. Он был слеп - слеп, как летучая мышь! Я следил за ним, затаив дыхание, страшась, как бы он не услышал меня. Он быстро подошел к своей каюте. Я видел, что он не сразу нащупал дверную ручку. Надо было пользоваться случаем, и я быстро, на цыпочках, проскользнул через кают-компанию и поднялся по трапу. Ларсен вернулся, таща за собой тяжелый морской сундук, и надвинул его на крышку люка. Не удовольствовавшись этим, он приволок второй сундук и взгромоздил его на первый. Затем подобрал с пола мой джем и белье и положил на стол. Когда он направился к трапу, я отступил в сторону и тихонько перекатился через палубу рубки.
   Ларсен остановился на трапе, опираясь руками о раздвижную дверцу. Он стоял неподвижно и пристально, не мигая, смотрел куда-то в одну точку. Я находился прямо перед ним, футах в пяти, не больше. Мне стало жутко. Я чувствовал себя каким-то призраком-невидимкой. Я помахал рукой, но не привлек его внимания. Однако, когда тень от моей руки упала на его лицо, я сразу заметил, что он это почувствовал. Лицо его напряглось; он явно пытался понять и проанализировать неожиданно возникшее ощущение. Он понимал, что это какое-то воздействие извне, какое-то изменение в окружающей среде, воспринятое его чувствами. Я замер с поднятой рукой; тень остановилась. Ларсен начал медленно поворачивать голову то в одну сторону, то в другую, наклонять и поднимать ее, заставляя тень двигаться по его лицу и проверяя свои ощущения.
   Я следил за ним и был, в свою очередь, поглощен желанием выяснить, каким образом удается ему ощутить такую невесомую вещь, как тень. Если б у него были повреждены только глазные яблоки или если б его зрительные нервы были поражены не полностью, все объяснялось бы просто. Но он явно был слеп. Значит, он ощущал разницу в температуре, когда тень падала на его лицо. Или - почем знать - это было пресловутое шестое чувство, сообщавшее ему о присутствии постороннего предмета?
   Отказавшись, как видно, от попыток определить, откуда падает тень, он поднялся на палубу и пошел на бак поразительно уверенно и быстро. И все же было заметно, что идет слепой. Теперь - то я это ясно видел.
   Он нашел на палубе мои башмаки и унес их с собою в камбуз: мне было и смешно и досадно. Я еще остался посмотреть, как он разводит огонь и варит себе пищу. Потом снова прокрался в кают - компанию, забрал джем и белье, проскользнул мимо камбуза, спустился на берег и босиком отправился к Мод - дать отчет о своей вылазке.
   
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   Какое несчастье, что "Призрак" потерял мачты. А то мы могли бы уплыть на нем отсюда. Как вы думаете, Хэмфри?
   Я взволнованно вскочил на ноги.
   - Надо подумать, надо подумать! - вскричал я и зашагал взад и вперед.
   Глаза Мод расширились, она с надеждой следила за мной. Она так верила в меня! Мысль об этом придавала мне силы. Я вспомнил слова Мишле: "Для мужчины женщина то же, чем была Земля для своего легендарного сына: стоило ему пасть ниц и прикоснуться губами к ее груди, как силы возвращались к нему". Только теперь по-настоящему понял я глубокий смысл этих слов. Нет, мало сказать "понял" - я ощутил это всем своим существом! Мод для меня была тем, о чем говорил Мишле:
   неисчерпаемым источником силы и мужества. Взглянуть на нее, подумать о ней было для меня достаточно, чтобы почувствовать новый прилив сил.
   - Надо попытаться, надо попытаться, - рассуждал я вслух. - То, что делали другие, могу сделать и я. А если даже никто этого раньше не делал, все равно я сделаю.
   - Что именно? Ради бога, не томите меня, - потребовала объяснения Мод. - Что вы можете сделать?
   - Не я, а мы, - поправился я. - Как что? Ясно - установить на "Призраке" мачты и уплыть отсюда.
   - Хэмфри! - воскликнула она. Я был так горд своим замыслом, словно уже привел его в исполнение.
   - Но как же это осуществить? - спросила она.
   - Пока не знаю, - сказал я. - Знаю только одно - я сейчас способен совершить все, что захочу.
   Я горделиво улыбнулся ей, чрезмерно горделиво, должно быть, потому что она опустила глаза и некоторое время молчала.
   - Но вы забываете, что существует еще капитан Ларсен, - сказала она.
    - Слепой и беспомощный! - не задумываясь, отвечал я, отметая его в сторону, как нечто совсем несущественное.
   - А его страшные руки! А как он прыгнул через люк - вы же сами рассказывали!
   - Но я рассказывал еще и о том, как мне удалось выбраться из кают-компании и удрать от него, - весело возразил я.
   - Босиком, без башмаков!
    - Ну да, башмакам не удалось удрать от него без помощи моих ног!
   Мы рассмеялись, а потом стали уже всерьез обсуждать план установки мачт на "Призраке" и возвращения в цивилизованный мир. У меня еще со школьной скамьи сохранились кое-какие, правда, довольно смутные, познания по части физики, а за последние месяцы я приобрел некоторый практический опыт в использовании механических приспособлений для подъема тяжестей. Однако когда мы подошли к "Призраку", чтобы основательно осмотреть его, то один вид этих огромных мачт, покачивавшихся на волнах, признаюсь, чуть не поверг меня в отчаяние. С чего начать? Если бы держалась хоть одна мачта, чтобы мы могли прикрепить к ней блоки! Так ведь нет! У меня было такое ощущение, словно я задумал поднять сам себя за волосы. Я понимал законы рычагов, но где же было взять точку опоры?
   Грот-мачта была длиной футов в шестьдесят - шестьдесят пять и у основания, там, где она обломилась, имела пятнадцать дюймов в диаметре. Весила она, по моим примерным подсчетам, никак не менее трех тысяч фунтов. Фок- мачта была еще толще и весила верных три с половиной тысячи фунтов. Как же подступиться к этому делу?
   Мод безмолвно стояла возле меня, а я уже разрабатывал в уме приспособление, которое моряки называют "временной стрелой". Но хотя стрела давно известна морякам, я изобрел ее заново на Острове Усилий. Связав концы двух стеньг, подняв и укрепив их на палубе наподобие перевернутой буквы "V" и привязав к ним блок, я мог получить необходимую мне точку опоры. А к первому блоку можно будет, если потребуется, присоединить и второй. Кроме того, в нашем распоряжении был еще брашпиль!
   Мод видела, что я уже нашел решение, и с горячим одобрением взглянула на меня.
   - Что вы собираетесь делать? - спросила она.
   - Обрубать снасти! - ответил я, указывая на перепутавшиеся снасти, висевшие за бортом.
   Мне самому понравились эти слова - такие звучные и решительные. "Обрубать снасти!" Ну кто бы мог еще полгода назад услышать такую подлинно матросскую фразу из уст Хэмфри Ван-Вейдена!
   Вероятно, и в голосе моем и в позе было нечто мелодраматическое, так как Мод улыбнулась. Она мгновенно подмечала все нелепое и смешное, безошибочно улавливала малейший оттенок фальши, преувеличения или бахвальства. Это находило отражение и в ее творчестве и придавало ему особую ценность. Серьезный критик, обладающий чувством юмора и силой выражения, всегда заставит себя слушать. И она умела это делать. Ее способность подмечать смешное была не чем иным, как свойственным всякому художнику чувством меры.
   - Я припоминаю это выражение, оно попадалось мне в книгах, - с улыбкой обронила она.
   Но чувство меры достаточно развито и у меня, и я сконфузился. У горделивого повелителя стихий вид в эту минуту был, вероятно, самый жалкий.
   Мод с живостью протянула мне руку.
   - Не обижайтесь! - сказала она.
   - Нет, вы правы, - не без усилия промолвил я. - Это хороший урок. Слишком много во мне мальчишеского. Но это все пустяки. А только нам придется все же обрубать снасти. Если вы сядете вместе со мной в шлюпку, мы подойдем к шхуне и попытаемся распутать этот клубок.
   - "В зубы нож - и марсовые лезут снасти обрубать", - процитировала Мод, и до конца дня мы весело трудились.
   Ее задача заключалась в том, чтобы удерживать шлюпку на месте, пока я возился с перепутавшимися снастями. И что там творилось! Фалы, ванты, шкоты, ниралы, леера, штаги - все это полоскалось в воде, и волны все больше и больше переплетали и перепутывали их. Я старался обрубать не больше, чем было необходимо, и мне приходилось то протаскивать длинные концы между гиками и мачтами, то отвязывать фалы и ванты и укладывать их бухтой на дне лодки, то, наоборот, разматывать их, чтобы пропустить сквозь обнаружившийся узел. От этой работы я скоро промок до нитки.
   Паруса тоже пришлось кое-где разрезать; я с великим трудом справлялся с тяжелой намокшей парусиной, но все же до наступления ночи сумел вытащить все паруса из воды и разложить их на берегу для просушки. Когда пришло время кончать работу и идти ужинать, мы с Мод уже совершенно выбились из сил, но успели сделать немало, хотя с виду это и не было заметно.
   На следующее утро мы спустились в трюм шхуны, чтобы очистить степсы от шпоров мачт. Мод очень ловко принялась помогать мне. Но лишь только взялись мы за дело, как на стук моего топора отозвался Волк Ларсен.
   - Эй там, в трюме! - долетело к нам с палубы через открытый люк.
   При звуке этого голоса Мод инстинктивно придвинулась ко мне, как бы ища защиты, и, пока мы с Ларсеном переговаривались, она стояла рядом, держа меня за руку.
   - Эй там, на палубе! - крикнул я в ответ. - Доброе утро!
   - Что вы делаете в трюме? - спросил Волк Ларсен. - Хотите затопить мою шхуну?
   - Напротив, хочу привести ее в порядок, - отвечал я.
   - Какого дьявола вы там приводите в порядок? - озадаченно спросил он.
   - Подготавливаю кое-что для установки мачт, - пояснил я как ни в чем не бывало, словно поставить мачты было для меня сущим пустяком.
   - Похоже, что вы и впрямь твердо стали на ноги, Хэмп! - услышали мы его голос, после чего он некоторое время молчал.
   - Но послушайте, Хэмп, - окликнул он меня снова. - Вы не можете этого сделать.
   - Почему же не могу? - возразил я. - Не только могу, но уже делаю.
   - Но это моя шхуна, моя частная собственность. Что, если я не разрешу вам?
   - Вы забываете, - возразил я, - что вы теперь уже не самый большой кусок закваски. Это было раньше, тогда вы могли, по вашему выражению, сожрать меня. Но за последнее время вы сократились в размерах, и сейчас я могу сожрать вас. Закваска перестоялась.
   Он рассмеялся резким, неприятным смехом.
   - Ловко вы обратили против меня мою философию! Но смотрите, не ошибитесь, недооценив меня. Предупреждаю вас для вашего же блага!
   - С каких это пор вы стали филантропом? - осведомился я. - Согласитесь, что, предупреждая меня для моего же блага, вы проявляете непоследовательность.
   Он будто и не заметил моего сарказма и сказал:
   - А если я возьму да захлопну люк? Сейчас вы уж меня не проведете, как в тот раз, в кладовой.
   - Волк Ларсен, - решительно сказал я, впервые называя его так, как привык называть за глаза. - Я не способен застрелить человека, если он беспомощен и не оказывает сопротивления. Вы сами убедили меня в этом - к нашему взаимному удовлетворению. Но предупреждаю вас, и не столько для вашего блага, сколько для своего собственного, что при первой вашей попытке чем-нибудь повредить мне я застрелю вас. Я и сейчас могу сделать это. А теперь, если вам так хочется, можете попробовать закрыть люк.
   - Так или иначе, я запрещаю вам, решительно запрещаю хозяйничать на моей шхуне!
   - Да что с вами! - укорил я его. - Вы все твердите, что это ваш корабль, так, словно это дает вам какие-то моральные права. Однако вы никогда не считались с правами других. Почему же вы думаете, что я буду считаться с вашими?
   Я подошел к люку, чтобы увидеть его лицо. Это было совсем не то лицо, которое я видел в последний раз, когда втайне наблюдал за ним: сейчас оно было лишено всякого выражения, и вызываемое им неприятное ощущение еще усиливалось устремленным в одну точку взглядом широко открытых, немигающих глаз.
   - И даже жалкий червь, как Хэмп, его корит с презреньем!.. - насмешливо произнес он, но лицо его оставалось бесстрастным.
   - Как поживаете, мисс Брустер? - помолчав, неожиданно проговорил он.
   Я вздрогнул. Мод не издала ни звука, даже не шевельнулась. Неужели у него еще сохранились остатки зрения? Или оно снова возвращалось к нему?
   - Здравствуйте, капитан Ларсен, - ответила Мод. - Как вы узнали, что я здесь?
   - Услышал ваше дыхание. А Хэмп делает успехи, как вы считаете?
   - Не могу судить, - промолвила она, улыбнувшись мне, - я никогда не знала его другим.
   - Жаль, что вы не видали его раньше!
   - Я принимал лекарство под названием "Волк Ларсен", и в довольно больших дозах, - пробормотал я. - До и после еды.
   - Я еще раз повторяю, Хэмп, - угрожающе проговорил он, - оставьте мою шхуну в покое!
   - Да разве вам самому не хочется выбраться отсюда? - удивленно спросил я.
   - Нет, - ответил он, - я хочу умереть здесь.
   - Ну, а мы не хотим! - решительно заявил я и снова застучал топором.
   
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
   На другой день, расчистив степсы и подготовив все необходимое, мы принялись втаскивать на борт обе стеньги, из которых я намеревался соорудить временную стрелу. Грот-стеньга имела в длину более тридцати футов, фор-стеньга была немного короче. Задача предстояла нелегкая. Взяв ходовой конец тяжелых талей на брашпиль, а другим концом прикрепив их к основанию грот-стеньги, я начал вращать рукоятку брашпиля. Мод следила за тем, чтобы трос ровно ложился на барабан, а сходящий конец укладывала в бухту.
   Нас поразило, с какой легкостью пошла вверх стеньга. Брашпиль был усовершенствованной системы и давал огромный выигрыш в силе. Но, разумеется, выигрывая в силе, мы теряли в расстоянии. Во сколько раз брашпиль увеличивал мои силы, во столько же раз увеличивалась и длина троса, который я должен был выбрать. Тали медленно ползли через борт, и чем выше поднималась из воды стеньга, тем труднее становилось вертеть рукоятку.
   Но когда шпор стеньги поравнялся с планширом, дело застопорилось.
   - Как я об этом не подумал! - вырвалось у меня. - Теперь придется начинать все сызнова.
   - А почему не прикрепить тали поближе к середине стеньги? - спросила Мод.
   - С этого мне и следовало начать! - сказал я, крайне недовольный собой.
   Потравив тали, я спустил стеньгу обратно. Потом прикрепил тали примерно на расстоянии трети ее длины от шпора. Проработав час, с небольшими перерывами на отдых, я снова поднял стеньгу, но она опять застряла на полдороге. Шпор стеньги на восемь футов торчал над планширом, но вытащить ее всю на борт по-прежнему было невозможно. Я сел и стал размышлять над этой задачей. Впрочем, довольно скоро я с торжествующим видом вскочил на ноги.
   - Знаю теперь, что делать! - воскликнул я. - Надо было прикрепить тали у центра тяжести. Ну ничего! Это послужит нам наукой, когда мы будем поднимать на борт все остальное.
   Снова пришлось спустить стеньгу в воду и начать все сначала. Но на этот раз я неправильно рассчитал положение центра тяжести, и когда стал тянуть наверх, вместо шпора стеньги пошла ее верхушка. Мод была в отчаянии, но я засмеялся и сказал, что сойдет и так.
   Показав ей, как держать рукоятку и как по команде потравить тали, я ухватился обеими руками за стеньгу и попытался перевалить ее через борт. Мне показалось, что цель уже достигнута, и я велел Мод травить, но тут стеньга вдруг перевесилась и - как ни старался я ее удержать - свалилась за борт. Тогда я снова взялся за рукоятку и вернул стеньгу в прежнее положение. У меня появилась новая мысль. Я вспомнил о хват-талях - небольшом подъемном приспособлении с двушкивным и одношкивным блоками.
   В ту минуту, когда я уже наладил хват-тали, на палубе у противоположного борта появился Волк Ларсен. Мы поздоровались и больше не обменялись ни словом. Он не мог видеть, что мы делаем, но, усевшись в стороне, на слух следил за ходом работы.
   Еще раз напомнив Мод" чтобы она потравила трос брашпилем, как только я подам команду, я взялся за хват-тали и принялся тянуть. Стеньга начала медленно наклоняться и скоро легла, покачиваясь, поперек планшира. И тут, к своему удивлению, я обнаружил, что травить незачем, в сущности, требовалось совершенно обратное. Закрепив хват-тали, я перешел к брашпилю и начал вытягивать стеньгу дюйм за дюймом, пока она вся не перевалилась через планшир и не упала на палубу.
   Я посмотрел на часы. Был уже полдень.
   У меня ломило спину, и я чувствовал себя смертельно усталым и голодным. И за целое утро нам удалось поднять на палубу одну только стеньгу.
   Только тут я по-настоящему понял, как огромна предстоявшая нам работа. Зато я уже кое-чему научился. После обеда дело будет лучше спориться, решил я. И не ошибся.
   В час дня, отдохнув и основательно подкрепившись, мы вернулись на шхуну. Меньше чем через час грот-стеньга уже лежала на палубе, и я взялся за сооружение стрелы. Связав верхушки обеих стеньг так, что более длинная выступала несколько дальше, я прикрепил в месте соединения двушкивный блок гафель-гарделя. В сочетании с одношкивньш блоком и самим гафель-гарделем это дало мне подъемные тали. Чтобы шпоры стрелы не разъехались в стороны, я прибил к палубе толстые планки. Когда все было готово, я привязал к верхушке стрелы трос и взял его на брашпиль. Я все больше и больше проникался верой в этот брашпиль-ведь благодаря ему мои силы неизмеримо возрастали. Как уже повелось. Мод следила за тросом, а я вертел рукоятку. Стрела поднялась.
   Но тут я обнаружил, что забыл закрепить стрелу оттяжками. Пришлось взбираться на верхушку стрелы, что я и проделал дважды. Наконец оттяжки были прикреплены и стрела расчалена к носу, к корме и к бортам. Начинало смеркаться. Волк Ларсен, который все время сидел в отдалении и в полном молчании прислушивался к нашей работе, ушел в камбуз и занялся приготовлением ужина. У меня так разломило поясницу, что я не мог ни согнуться, ни разогнуться, но зато с гордостью смотрел на дело своих рук. Результаты были налицо. Как ребенок, получивший новую игрушку, я сгорал от нетерпения - мне до смерти хотелось поднять что-нибудь своей стрелой.
   - Жаль, что темнеет, - сказал я. - Уж очень хочется поглядеть, как она будет действовать.
   - Не будьте таким ненасытным, Хэмфри! - пожурила меня Мод. - Не забудьте, завтра опять предстоит работа. А ведь вы еле стоите на ногах.
   - А вы? - с участием поспешил спросить я. - Вы, должно быть, страшно устали. Мод! Как вы работали! Это же поистине геройство. Я горжусь вами.
   - А я вами и подавно. И с большим основанием, - отозвалась она и посмотрела мне прямо в глаза. Сердце у меня сладко защемило - ее глаза так ласково лучились, и я уловил в них какое-то новое выражение. Я не понял его, но необъяснимый восторг охватил меня. Мод опустила глаза. А когда она снова подняла их - они смеялись.
   - Если б только наши знакомые могли видеть нас сейчас! - сказала она. - Посмотрите, на что мы стали похожи? Вы когда-нибудь задумывались над этим?
   - О да, и не раз, я же вижу вас перед собой, - отвечал я, думая о том, что мог означать этот огонек в ее глазах и почему она так внезапно перевела разговор на другую тему.
   - Помилуйте! - воскликнула она. - На что ж я похожа?
   - Боюсь, что на огородное пугало, - сказал я. - Посмотрите только на свою юбку: подол в грязи, повсюду дыры! А блузка-то вся в пятнах! Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сказать, что вы готовили пищу над костром и вытапливали котиковый жир. А головной убор один чего стоит! И это та самая женщина, которая написала "Вынужденный поцелуй"!
   Она сделала мне глубокий, церемонный реверанс и начала, в свою очередь:
   - Что касается вас, сэр...
   Минут пять мы поддразнивали друг друга, но под этими шутками чувствовалось что-то другое, серьезное, и я невольно связывал это с новым выражением, промелькнувшим в глазах Мод. Что это было? Неужели наши глаза говорили помимо воли? Я знал, что мои глаза уже выдавали меня не раз, хотя я и приказывал им молчать. Неужели Мод все же прочла в них призыв? И неужели ее глаза отозвались на него? Что значил этот теплый мерцающий огонек и то неуловимое, что я почувствовал в них и что нельзя определить словами? Но нет, это было невозможно, этого не могло быть! Я ведь не был искушен в толковании красноречивых взглядов, я - Хэмфри Ван-Вейден, книгочей и затворник, влюбившийся нежданно-негаданно. И для меня любить и ждать, стараться заслужить любовь было уже блаженством.
   Мы сошли на берег, продолжая подшучивать друг над другом, а я все думал свою думу, пока очередные дела не отвлекли меня.
   - Какая, право, досада! Работаешь целый день не покладая рук, а потом нельзя даже спокойно поспать ночью! - посетовал я после ужина.
   - Но ведь он же слеп. Какая опасность может нам грозить?
   - Я боюсь его и не верю ему. А теперь, когда он ослеп, - и подавно. Беспомощность только сильнее озлобляет его. Впрочем, я знаю, что надо делать, завтра с утра завезу небольшой якорь и стяну шхуну с берега. Вечером мы будем возвращаться на шлюпке домой, а мистера Ларсена оставлять пленником на шхуне. Сегодня уж отдежурим еще одну ночь - в последний раз всегда как - то легче.
   Наутро мы поднялись спозаранок, и, когда рассвело, наш завтрак уж подходил к концу.
   - Ой, Хэмфри! - с отчаянием воскликнула вдруг Мод.
   Я взглянул на нее. Она смотрела на "Призрак". Поглядев туда же, я не заметил ничего необычного. Мод перевела глаза на меня, и я ответил ей недоумевающим взглядом.
   - Стрела!.. - дрожащим голосом проговорила Мод. О стреле-то я и позабыл! Я взглянул снова - и не увидел ее на прежнем месте.
   - Если только он... - свирепо пробормотал я. Она успокаивающе коснулась моей руки.
   - Вам придется начать сызнова.
    - О, не беспокойтесь, я, конечно, бешусь понапрасну! Я ведь и мухи не обижу, - с горечью улыбнулся я. - И хуже всего то, что он это знает. Вы правы, если он уничтожил стрелу, я ничего ему не сделаю и начну все сызнова.
   - Но теперь уж я буду дежурить на шхуне, - вырвалось у меня минуту спустя, - и если только он еще раз попытается что-нибудь сделать...
   - Но я боюсь оставаться одна ночью на берегу! - очнувшись от своих безрадостных мыслей, услышал я голос Мод. - Если б можно было уговорить его помочь нам... Мы могли бы тогда тоже жить на шхуне - ведь это куда удобнее.
   - Так оно и будет, - довольно свирепо заявил я, вне себя от того, что моя драгоценная стрела уничтожена. - Я хочу сказать, что мы с вами будем жить на шхуне, а понравится это Ларсену или нет, мне все равно.
   Успокоившись, я рассмеялся:
   - Ведь это же сущее ребячество с его стороны. И глупо, конечно, что я злюсь.
   Но, когда мы взобрались на борт шхуны и увидели учиненный Волком Ларсеном разгром, сердце у меня заныло. Стрела исчезла бесследно. Правая и левая оттяжки были перерублены, гафель-гардели разрезаны на куски. Ларсен знал, что я не умею сплеснивать концы. Недоброе предчувствие охватило меня. Я бросился к брашпилю. Да, он был выведен из строя. Волк Ларсен сломал его. Мы с Мод обменялись унылым взглядом. Потом я подбежал к борту. Освобожденные мною от обрывков снастей мачты, гики и гафели исчезли. Ларсен нащупал удерживавшие их тросы и отвязал их, чтобы течение унесло весь рангоут в море.
   Слезы стояли на глазах у Мод, и я понял, что она плачет от огорчения за меня. Я и сам готов был заплакать. Прощай мечта об оснащении "Призрака"! Волк Ларсен потрудился на славу! Я сел на комингс люка и, подперев голову руками, предался черной меланхолии.
   - Он заслуживает смерти! - воскликнул я. - Но, да простит мне бог, у меня не хватит мужества стать его палачом!
   Мод подошла ко мне и, погладив меня по голове, словно ребенка, сказала:
   - Успокойтесь, успокойтесь! Все будет хорошо. Мы взялись за правое дело и своего добьемся.
   Я вспомнил Мишле и прижался к Мод головой. И в самом деле, через минуту силы вернулись ко мне. Эта женщина была для меня неиссякаемым источником силы. В конце концов стоит ли придавать значение тому, что произошло? Простая задержка, отсрочка. Отлив не мог унести мачты далеко, а ветра не было. Придется только еще повозиться, чтобы найти их и отбуксировать
   255
   обратно. Но это было для нас уроком. Теперь я знал, чего ожидать от Волка Ларсена. А ведь он мог нанести нам еще больший урон, уничтожив нашу работу, когда она была бы ближе к концу.
   - Вон он идет! - шепнула мне Мод. Я поднял голову. Волк Ларсен медленно шел по юту вдоль левого борта.
   - Не обращайте на него внимания! - шепнул я. - Он вышел посмотреть, как все это на нас подействовало. Делайте вид, будто ничего не произошло. Откажем ему хоть в этом удовольствии! Снимите туфли и возьмите их в руки.
   И вот у нас началась игра в жмурки со слепым. Когда он пошел к нам вдоль левого борта, мы проскользнули у правого и стали наблюдать за ним с юта: он повернул и пошел следом за нами на корму.
   Но он все же обнаружил наше присутствие, потому что уверенно произнес: "Доброе утро!" - и стал ждать ответа. Затем он направился на корму, а мы перебрались на нос.
   - Да ведь я же знаю, что вы на борту! - крикнул он, и я видел, как он напряженно прислушивается.
   Он напоминал мне огромного филина, который, испустив свой зловещий крик, слушает, не зашевелится ли вспугнутая добыча. Но мы не шевелились и двигались только тогда, когда двигался он. Так мы и бегали по палубе, взявшись за руки, - словно двое детей, за которыми гонится великан - людоед, - пока Волк Ларсен, явно раздосадованный, не скрылся у себя в каюте. Мы давились со смеху и весело переглядывались, обуваясь и перелезая через борт в шлюпку. И, глядя в ясные карие глаза Мод, я забыл все причиненное нам зло и знал одно: что я люблю ее и что с нею найду в себе силы пробиться обратно в мир.
   
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
   Два дня мы с Мод бороздили на шлюпке море, объезжая остров в поисках пропавшего рангоута. Только на третий день мы нашли его - весь целиком и даже нашу стрелу Но, увы, в самом опасном месте - там, где волны с бешеным ревом разбивались о суровый юго-западный мыс. И как же мы работали! Уже смеркалось, когда мы, совершенно обессиленные, причалили к нашей бухточке, таща на буксире грот-мачту. Стоял мертвый штиль, и нам пришлось грести весь долгий путь.
   Еще день изнурительной и опасной работы - и к грот-мачте прибавились обе стеньги. На третий день я, доведенный до отчаяния такой проволочкой, связал вместе фок-мачту, оба гика и оба гафеля наподобие плота. Ветер был попутный, и я надеялся отбуксировать груз под парусом. Но вскоре ветер повернул, а затем и вовсе стих, и мы шли на веслах со скоростью черепахи. Поневоле можно было пасть духом: я что было мочи налегал на весла, но шлюпка почти не двигалась с места из-за тяжелого груза за кормой.
   Спускалась ночь, и, в довершение всех бед, подул ветер с берега. Мы уже не только не продвигались вперед, но нас стало сносить в открытое море. Я греб из последних сил, пока не выдохся. Бедняжка Мод, которая тоже выбивалась из сил, стараясь мне помочь и не слушая моих уговоров, в изнеможении прилегла на корму. Я больше не мог грести. Натруженные, распухшие руки уже не держали весла. Плечи ломило, и, хотя в полдень я основательно поел, после такой работы у меня голова кружилась от голода.
...

---