Обратная связь Главная страница

Раздел ON-LINE >>
Информация о создателях >>
Услуги >>
Заказ >>
Главная страница >>

Алфавитный список  авторов >>
Алфавитный список  произведений >>

Почтовая    рассылка
Анонсы поступлений и новости сайта
Счетчики и каталоги


Информация и отзывы о компаниях
Цены и качество товаров и услуг в РФ


Раздел: On-line
Автор: 

Толстой Лев Николаевич

Название: 

"Война и мир"

Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] [41] [42] [43] [44] [45] [46] [47] [48] [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57] [58] [59] [60] [61] [62] [63] [64] [65] [66] [67] [68] [69] [70] [71] [72] [73] [74] [75] [76] [77] [78] [79] [80] [81] [82] [83] [84] [85] [86] [87] [88] [89] [90] [91] [92] [93] [94]  [95] [96] [97] [98]

    - Как продолжается?-вскрикнул Пьер.-Сильнее чем когда-нибудь. Библейское общество-это теперь все правительство.
   
   Насколько мы привыкли к обычным, выкрашенным в белый или голубой цвет батареям, что уже не представляем себе, что может быть что-то еще. Но, оказывается еще, как может быть. Стильные радиаторы стальные трубчатые можно установить в любую квартиру или дом. Такие радиаторы прекрасно укомплектованы и их даже можно настраивать.
   
    - Это что же, mon cher ami?-спросила графиня, отпившая свой чай и, видимо, желая найти предлог для того, чтобы посердиться после пищи. - Как же это ты говоришь: правительство; я это не пойму.
    - Да, знаете, maman, - вмешался Николай, знавший, как надо было переводить на язык матери, - это князь Александр Николаевич Голицын устроил общество, так он в большой силе, говорят.
    - Аракчеев и Голицын, - неосторожно сказал Пьер,-это теперь все правительство. И какое! Во всем видят заговоры, всего боятся.
    - Что ж, князь Александр Николаевич-то чем же виноват? Он очень почтенный человек. Я встречала его тогда у Марьи Антоновны, - обиженно сказала графиня и, еще больше обиженная тем, что все замолчали, продолжала:-Нынче всех судить стали. Евангельское общество-ну что ж дурного?-И она встала (все встали тоже) и с строгим видом поплыла к своему столу в диванную .
    Среди установившегося грустного молчания из соседней комнаты послышались детские смех и голоса. Очевидно, между детьми происходило какое-то радостное волнение.
    - Готово, готово! - послышался из-за всех радостный вопль маленькой Наташи. Пьер переглянулся с графиней Марьей и Николаем (Наташу он всегда видел) и счастливо улыбнулся.
    - Вот музыка-то чудная!-сказал он.
    - Это Анна Макаровна чулок кончила,-сказала графиня Марья.
    - О, пойду смотреть, - вскакивая, сказал Пьер. - Ты знаешь, - сказал он, останавливаясь у двери, - отчего я особенно люблю эту музыку?-они мне первые дают знать, что все хорошо. Нынче еду: чем ближе к дому, тем больше страх. Как вошел в переднюю, слышу, заливается Андрюша о чем-то, - ну, значит, все хорошо...
    - Знаю, знаю я это чувство, - подтвердил Николай. - Мне идти нельзя, ведь чулки - сюрприз мне.
    Пьер вошел к детям, и хохот и крики еще более усилились. - Ну, Анна Макаровна, - слышался голос Пьера,- вот сюда, на середину, и по команде- раз, два, и когда я скажу три, ты сюда становись. Тебя на руки. Ну, раз, два...-проговорил голос Пьера; сделалось молчание.-Три!-и восторженный стон детских голосов поднялся в комнате.
    - Два, два!-кричали дети.
    Это были два чулка, которые по одному ей известному секрету Анна Макаровна сразу вязала на спицах и которые она всегда торжественно при детях вынимала один из другого, когда чулок был довязан.
    XIV
    Вскоре после этого дети пришли прощаться. Дети перецеловались со всеми, гувернеры и гувернантки раскланялись и вышли. Оставался один Десаль с своим воспитанником. Гувернер шепотом приглашал своего воспитанника идти вниз.
    - Non, monsieur Dessales, je demanderai a ma tante de rester*,-отвечал также шепотом Николенька Болконский.
    - Ma tante, позвольте мне остаться,-сказал Николенька, подходя к тетке. Лицо его выражало мольбу, волнение и восторг. Графиня Марья поглядела на него и обратилась к Пьеру.
    - Когда вы тут, он оторваться не может... - сказала она ему.
    - Je vous le ramenerai tout-a-l'heure, monsieur Dessales; bonsoir*,-сказал Пьер, подавая швейцарцу руку, и, улыбаясь, обратился к Николеньке. - Мы совсем не видались с тобой. Мари, как он похож становится,-прибавил он, обращаясь к графине Марье.
    - На отца?-сказал мальчик, багрово вспыхнув и снизу вверх глядя на Пьера восхищенными, блестящими глазами. Пьер кивнул ему головой и продолжал прерванный детьми рассказ. Графиня Марья работала на руках по канве; Наташа, не спуская глаз, смотрела на мужа. Николай и Денисов вставали, спрашивали трубки, курили, брали чай у Сони, сидевшей уныло и упорно за самоваром, и расспрашивали Пьера. Кудрявый болезненный мальчик, с своими блестящими глазами, сидел никем не замечаемый в уголку, и только поворачивая кудрявую голову на тонкой шее, выходившей из отложных воротничков, в ту сторону, где был Пьер, он изредка вздрагивал и что-то шептал сам с собою, видимо испытывая какое-то новое и сильное чувство.
    Разговор вертелся на той современной сплетне из высшего управления, в которой большинство людей видит обыкновенно самый важный интерес внутренней политики. Денисов, недовольный правительством за свои неудачи по службе, с радостью узнавал все глупости, которые, по его мнению, делались теперь в Петербурге, и в сильных и резких выражениях делал свои замечания на слова Пьера.
   
    * Нет, мосье Десаль, я попрошусь у тетеньки остаться.
    * Я сейчас приведу вам его, мосье Десаль; покойной ночи.
   
    - Пг'ежде немцем надо было быть, тепег'ь надо плясать с Татаг'иновой и madame Кг'юднег' читать... Экаг'- стгаузена и бг'атию. Ох! спустил бы опять молодца нашего Бонапарта! Он бы всю дуг'ь повыбил. Ну на что похоже-солдату Шваг'цу дать Семеновский полк?- кричал он.
    Николай, хотя без того желания находить все дурным, которое было у Денисова, считал также весьма достойным и важным делом посудить о правительстве и считал, что то, что А. назначен министром того-то, а что Б. генерал-губернатором туда-то и что государь сказал то-то, а министр то-то, что все это дела очень значительные. И он считал нужным интересоваться этим и расспрашивал Пьера. За расспросами этих двух собеседников разговор не выходил из этого обычного характера сплетни высших правительственных сфер.
    Но Наташа, знавшая все приемы и мысли своею мужа, видела, что Пьер давно хотел и не мог вывести разговор на другую дорогу и высказать свою задушевную мысль, ту самую, для которой он и ездил в Петербург - советоваться с новым другом своим, князем Федором; и она помогла ему вопросом: что же его дело с князем Федором?
    - О чем это? - спросил Николай.
    - Все о том же и о том же, - сказал Пьер, оглядываясь вокруг себя. - Все видят, что дела идут так скверно, что это нельзя так оставить, и что обязанность всех честных людей противодействовать по мере сил.
    - Что ж честные люди могут сделать?-слегка нахмурившись, сказал Николай.--Что же можно сделать?
    - А вот что...
    - Пойдемте в кабинет, - сказал Николай. Наташа, уже давно угадывавшая, что ее придут звать кормить, услыхала зов няни и пошла в детскую. Графиня Марья пошла с нею. Мужчины пошли в кабинет, и Николенька Болконский, не замеченный дядей, пришел туда же и сел в тени, к одну, у письменного стола.
    - Ну, что ж ты сделаешь?-сказал Денисов.
    - Вечно фантазии, - сказал Николай.
    - Вот что, - начал Пьер, не садясь и то ходя по комнате, то останавливаясь, шепелявя и делая быстрые жесты руками в то время, как он говорил.-Вот что. Положение в Петербурге вот какое: государь ни во что не входит. Он весь предан этому мистицизму (мистицизма Пьер никому не прощал теперь). Он ищет только спокойствия, и спокойствие ему могут дать только те люди sans foi ni loi*, которые рубят и душат всё сплеча: Магницкий, Аракчеев и tutti quanti...* Ты согласен, что ежели бы ты сам не занимался хозяйством, а хотел только спокойствия, то, чем жесточе бы был твой бурмистр, тем скорее ты бы достиг цели?-обратился он к Николаю.
   
    * без совести и чести.
    * И тому подобнее...
   
    - Ну, да к чему ты это говоришь?-сказал Николай.
    - Ну, и все гибнет. В судах воровство, в армии одна палка: шагистика, поселения, - мучат народ, просвещение душат. Что молодо, честно, то губят! Все видят, что это не может так идти. Все слишком натянуто и непременно лопнет,-говорил Пьер (как, с тех пор как существует правительство, вглядевшись в действия какого бы то ни было правительства, всегда говорят люди).-Я одно говорил им в Петербурге.
    - Кому?-спросил Денисов.
    - Ну, вы знаете кому,-сказал Пьер, значительно взглядывая исподлобья: князю Федору и им всем Соревновать просвещению и благотворительности, все это хорошо, разумейся. Цель прекрасная, и все; но в настоящих обстоятельствах надо другое.
    В это время Николай заметил присутствие племянника. Лицо его сделалось мрачно; он подошел к нему.
    - Зачем ты здесь?
    - Отчего? Оставь его,-сказал Пьер, взяв за руку Николая, и продолжал:-Этого мало, я им говорю: теперь нужно другое. Когда вы стоите и ждете, что вот-вот лопнет эта натянутая струна; когда все ждут неминуемого переворота, - надо как можно теснее и больше народа взяться рука с рукой, чтобы противостоять общей катастрофе. Все молодое, сильное притягивается туда и развращается. Одного соблазняют женщины, другого почести, третьего тщеславие, деньги-и они переходят в тот лагерь. Независимых, свободных людей, как вы и я, совсем не остается. Я говорю: расширьте круг общества; mot d'ordrel пусть будет не одна добродетель, но независимость и деятельность.
    Николай, оставив племянника, сердито передвинул кресло, сел в него и, слушая Пьера, недовольно покашливал и все больше и больше хмурился.
    - Да с какою же целью деятельность?-вскрикнул он.-И в какие отношения станете вы к правительству?
    - Вот в какие! В отношения помощников. Общество может быть не тайное, ежели правительство его допустит. Оно не только не враждебное правительству, но это общество настоящих консерваторов. Общество джентльменов в полном значении этого слова. Мы только для того, чтобы завтра Пугачев не пришел зарезать и моих и твоих детей и чтобы Аракчеев не послал меня в военное поселение, - мы только для этого беремся рука с рукой, с одной целью общего блага и общей безопасности.
    - Да; но тайное общество-следовательно, враждебное и вредное, которое может породить только зло, - возвышая голос, сказал Николай.
    - Отчего? Разве тугендбунд, который спас Европу (тогда еще не смели думать, что Россия спасла Европу), произвел что-нибудь вредное? Тугендбунд-это союз добродетели, это любовь, взаимная помощь; это то, что на кресте проповедовал Христос.
    Наташа, вошедшая в середине разговора в комнату, радостно смотрела на мужа. Она не радовалась тому, что он говорил. Это даже не интересовало ее, потому что ей казалось, что все это было чрезвычайно просто и что она все это давно знала (ей казалось это потому, что она знала то, из чего все это выходило,-всю душу Пьера). Но она радовалась, глядя на его оживленную, восторженную фигуру.
    Еще более радостно-восторженно смотрел на Пьера забытый всеми мальчик с тонкой шеей, выходившей из отложных воротничков. Всякое слово Пьера жгло его сердце, и он нервным движением пальцев ломал-сам не замечая этого-попадавшиеся ему в руки сургучи и перья на столе дяди.
    лозунг.
    - Совсем не то, что ты думаешь, а вот что такое было немецкий тугендбунд и тот, который я предлагаю.
    - Ну, бг'ат, это колбасникам хог'ошо тугендбунд. А я этого не понимаю, да и не выговог'ю,-послышался громкий, решительный голос Денисова. - Все сквег'но и мег'зко, я согласен, только тугендбунд я не понимаю, а не нг'авится-так бунт, вот это так! Je suis vote homme!*
   
    * Тогда я ваш!
   
    Пьер улыбнулся, Наташа засмеялась, но Николай еще более сдвинул брови и стал доказывать Пьеру, что никакого переворота не предвидится и что вся опасность, о которой он говорит, находится только в его воображении. Пьер доказывал противное, и так как его умственные способности были сильнее и изворотливее, Николай почувствовал себя поставленным в тупик. Это еще больше рассердило его, так как он в душе своей, не по рассуждению, а по чему-то сильнейшему, чем рассуждение, знал несомненную справедливость своего мнения.
    - Я вот что тебе скажу, - проговорил он, вставая и нервным движением уставляя в угол трубку и, наконец, бросив ее. - Доказать я тебе не могу. Ты говоришь, что у нас все скверно и что будет переворот; я этого не вижу; но ты говоришь, что присяга условное дело, и на это я тебе скажу: что ты лучший мой друг, ты это знаешь, но, составь вы тайное общество, начни вы противодействовать правительству, какое бы оно ни было, я знаю, что мой долг повиноваться ему. И вели мне сейчас Аракчеев идти на вас с эскадроном и рубить - ни на секунду не задумаюсь и пойду. А там суди как хочешь.
    После этих слов произошло неловкое молчание. Наташа первая заговорила, защищая мужа и нападая на брата. Защита ее была слаба и неловка, но цель ее была достигнута. Разговор снова возобновился и уже не в том неприятно враждебном тоне, в котором сказаны были последние слова Николая.
    Когда все поднялись к ужину, Николенька Болконский подошел к Пьеру, бледный, с блестящими, лучистыми глазами.
    - Дядя Пьер... вы... нет... Ежели бы папа был жив... он бы согласен был с вами?-спросил он.
    Пьер вдруг понял, какая особенная, независимая, сложная и сильная работа чувства и мысли должна была происходить в этом мальчике во время его разговора, и, вспомнив все, что он говорил, ему стало досадно, что мальчик слышал его. Однако надо было ответить ему.
    - Я думаю, что да, - сказал он неохотно и вышел из кабинета.
    Мальчик нагнул голову и тут в первый раз как будто заметил то, что он наделал на столе. Он вспыхнул и подошел к Николаю.
    - Дядя, извини меня, это я сделал нечаянно,- сказал он, показывая на поломанные сургучи и перья. Николай сердито вздрогнул.
    - Хорошо, хорошо, - сказал он, бросая под стол куски сургуча и перья. И, видимо с трудом удерживая поднятый в нем гнев, он отвернулся от него.
    - Тебе вовсе тут и быть не следовало, - сказал он.
    XV
    За ужином разговор не шел более о политике и обществах, а, напротив, затеялся самый приятный для Николая,-о воспоминаниях 12-го года, на который вызвал Денисов и в котором Пьер был особенно мил и забавен. И родные разошлись в самых дружеских отношениях.
    Когда после ужина Николай, раздевшись в кабинете и отдав приказания заждавшемуся управляющему, пришел в халате в спальню, он застал жену еще за письменном столом: она что-то писала.
    - Что ты пишешь, Мари? -спросил Николай. Графиня Марья покраснела. Она боялась, что то, что она писала, не будет понято и одобрено мужем.
    Она бы желала скрыть от него то, что она писала, но вместе с тем и рада была тому, что он застал ее и что надо сказать ему.
    - Это дневник, Nicolas, - сказала она, подавая ему синенькую тетрадку, исписанную ее твердым, крупном почерком.
    - Дневник?..-с оттенком насмешливости сказал Николай и взял в руки тетрадку. Было написано по-французски:
    "4 декабря. Нынче Андрюша, старший сын, проснувшись, не хотел одеваться, и m-lle Louise прислала за мной. Он был в капризе и упрямстве. Я попробовала угрожать, но он только еще больше рассердился. Тогда я взяла на себя, оставила его и стала с няней поднимать других детей, а ему сказала, что я не люблю его. Он долго молчал, как бы удивившись; потом, в одной рубашонке, выскочил ко мне и разрыдался так, что я долго его не могла успокоить. Видно было, что он мучился больше всего тем, что огорчил меня; потом, когда я вечером дала ему билетец, он опять жалостно расплакался, целуя меня. С ним все можно сделать нежностью".
    - Что такое билетец?-спросил Николай.
    - Я начала давать старшим по вечерам записочки, как они вели себя.
    Николай взглянул в лучистые глаза, смотревшие на него, и продолжал перелистывать и читать. В дневнике записывалось все то из детской жизни, что для матери казалось замечательным, выражая характеры детей или наводя на общие мысли о приемах воспитания. Это были большей частью самые ничтожные мелочи; но они не казались таковыми ни матери, ни отцу, когда он теперь в первый раз читал этот детский дневник.
    5-го декабря было записано:
    "Митя шалил за столом. Папа не велел давать ему пирожного. Ему не дали; но он так жалостно и жадно смотрел на других, пока они ели! Я думаю, что наказывать, не давая сластей, развивает жадность. Сказать Nicolas".
    Николай оставил книжку и посмотрел на жену. Лучистые глаза вопросительно (одобрял или не одобрял он дневник) смотрели на него. Не могло быть сомнения не только в одобрении, но в восхищении Николая перед своей женой.
    "Может быть, не нужно было делать это так педантически; может быть, и вовсе не нужно",-думал Николай; но это неустанное, вечное душевное напряжение, имеющее целью только нравственное добро детей. - восхищало его. Ежели бы Николай мог сознавать свое чувство, то он нашел бы, что главное основание его твердой, нежной и гордой любви к жене имело основанием всегда это чувство удивления перед ее душевностью, перед тем, почти недоступным для Николая, возвышенным, нравственным миром, в котором всегда жила его жена.
    Он гордился тем, что она так умна и хороша, сознавая свое ничтожество перед нею в мире духовном, и тем более радовался тому, что она с своей душой не только принадлежала ему, но составляла часть его самого.
    - Очень и очень одобряю, мой друг, - сказал он с значительным видом. И, помолчав немного, он прибавил:-А я нынче скверно себя вел. Тебя не было в кабинете. Мы заспорили с Пьером, и я погорячился. Да невозможно. Это такой ребенок. Я не знаю, что бы с ним было, ежели бы Наташа не держала его за уздцы. Можешь себе представить, зачем ездил в Петербург... Они там устроили...
    - Да, я знаю,-сказала графиня Марья.-Мне Наташа рассказала.
    - Ну, так ты знаешь, - горячась при одном воспоминании о споре, продолжал Николай.-Он хочет меня уверить, что обязанность всякого честного человека состоит в том, чтобы идти против правительства, тогда как присяга и долг... Я жалею, что тебя не было. А то на меня все напали, и Денисов, и Наташа... Наташа уморительна. Ведь как она его под башмаком держит, а чуть дело до рассуждений-у ней своих слов нет-она так его словами и говорит, - прибавил Николай, поддаваясь тому непреодолимому стремлению, которое вызывает на суждение о людях самых дорогих и близких. Николай забывал, что слово в слово то же, что он говорил о Наташе, можно было сказать о нем в отношении его жены.
    - Да, я это замечала, - сказала графиня Марья.
    - Когда я ему сказал, что долг и присяга выше всего, он стал доказывать бог знает что. Жаль, что тебя не было; что бы ты сказала?
    - По-моему, ты совершенно прав. Я так и сказала Наташе. Пьер говорит, что все страдают, мучатся, развращаются и что наш долг помочь своим ближним. Разумеется, он прав, - говорила графиня Марья, - но он забывает, что у нас есть другие обязанности ближе, которые сам бог указал нам, и что мы можем рисковать собой, но не детьми.
    - Ну вот, вот, это самое я и говорил ему, - подхватил Николай, которому действительно казалось, что он говорил это самое.-А он свое: что любовь к ближнему и христианство, и все это при Николеньке, который тут забрался в кабинет и переломал все.
    - Ах, знаешь ли, Nicolas, Николенька так часто меня мучит,-сказала графиня Марья.-Это такой необыкновенный мальчик. И я боюсь, что я забываю его за своими. У нас у всех дети, у всех родня; а у него никого нет. Он вечно один с своими мыслями.
    - Ну уж, кажется, тебе себя упрекать за него нечего. Все, что может сделать самая нежная мать для своего сына, ты делала и делаешь для него. И я, разумеется, рад этому. Он славный, славный мальчик. Нынче он в каком-то беспамятстве слушал Пьера. И можешь себе представить: мы выходим к ужину; я смотрю, он изломал вдребезги у меня все на столе и сейчас же сказал. Я никогда не видал, чтоб он сказал неправду. Славный, славный мальчик!-повторил Николай, которому по душе не нравился Николенька, но которого ему всегда бы хотелось признавать славным.
    - Всё не то, что мать, - сказала графиня Марья, - я чувствую, что не то, и меня это мучит. Чудный мальчик; но я ужасно боюсь за него. Ему полезно будет общество.
    - Что ж, ненадолго; нынче летом я отвезу его в Петербург,-сказал Николай.-Да, Пьер всегда были останется мечтателем, - продолжал он, возвращаясь к разговору в кабинете, который, видимо, взволновал его. - Ну какое мне дело до всего этого там - что Аракчеев нехорош и всё, - какое мне до этого дело было, когда я женился и у меня долгов столько, что меня в яму сажают, и мать, которая этого не может видеть и понимать. А потом ты, дети, дела. Разве я для своего удовольствия с утра до вечера и в конторе, и по делам? Нет, я знаю, что я должен работать, чтоб успокоить мать, отплатить тебе и детей не оставить такими нищими, как я был.
    Графине Марье хотелось сказать ему, что не о едином хлебе сыт будет человек, что он слишком много приписывает важности этим делам; но она знала, что этого говорить не нужно и бесполезно. Она только взяла его руку и поцеловала. Он принял этот жест жены за одобрение и подтверждение своих мыслей и, подумав несколько времени молча, вслух продолжал свои мысли.
    - Ты знаешь, Мари, - сказал он, - нынче приехал Илья Митрофаныч (это был управляющий делами) из тамбовской деревни и рассказывает, что за лес уже дают восемьдесят тысяч. - И Николай с оживленным лицом стал рассказывать о возможности в весьма скором времени выкупить Отрадное. - Еще десять годков жизни, и я оставлю детям десять тысяч в отличном положении.
    Графиня Марья слушала мужа и понимала все, что он говорил ей. Она знала, что когда он так думал вслух, он иногда спрашивал ее, что он сказал, и сердился, когда замечал, что она думала о другом. Но она делала для этого большие усилия, потому что ее нисколько не интересовало то, что он говорил. Она смотрела на него и не то что думала о другом, а чувствовала о другом. Она чувствовала покорную, нежную любовь к этому человеку, который никогда не поймет всего того, что она понимает, и как бы от этого она еще сильнее, с оттенком страстной нежности, любила его. Кроме этого чувства, поглощавшего ее всю и мешавшего ей вникать в подробности планов мужа, в голове ее мелькали мысли, не имеющие ничего общего с тем, о чем он говорил. Она думала о племяннике (рассказ мужа о его волнении при разговоре Пьера сильно поразил ее), различные черты его нежного, чувствительного характера представлялись ей; и она, думая о племяннике, думала и о своих детях. Она не сравнивала племянника и своих детей, но она сравнивала свое чувство к ним и с грустью находила, что в чувстве ее к Николеньке чего-то недоставало.
    Иногда ей приходила мысль, что различие это происходит от возраста; но она чувствовала, что была виновата перед ним, и в душе своей обещала себе исправиться и сделать невозможное-то есть в этой жизни любить и своего мужа, и детей, и Николеньку, и всех ближних так, как Христос любил человечество. Душа графини Марьи всегда стремилась к бесконечному, вечному и совершенному и потому никогда не могла быть покойна. На лице ее выступило строгое выражение затаенного высокого страдания души, тяготящейся телом. Николай посмотрел на нее.
    "Боже мой! что с нами будет, если она умрет, как это мне кажется, когда у нее такое лицо",-подумал он, и, став перед образом, он стал читать вечерние молитвы.
    XVI
    Наташа, оставшись с мужем одна, тоже разговаривала так, как только разговаривают жена с мужем, то есть с необыкновенной ясностью и быстротой познавая и сообщая мысли друг друга, путем противным всем правилам логики, без посредства суждений, умозаключений и выводов, а совершенно особенным способом. Наташа до такой степени привыкла говорить с мужем этим способом, что верным признаком того, что что-нибудь было не ладно между ей и мужем, для нее служил логический ход мыслей Пьера. Когда он начинал доказывать, говорить рассудительно и спокойно и когда она, увлекаясь его примером, начинала делать то же, она знала, что это непременно поведет к ссоре.
    С того самого времени, как они остались одни и Наташа с широко раскрытыми, счастливыми глазами подошла к нему тихо и вдруг, быстро схватив его за голову, прижала ее к своей груди и сказала: "Теперь весь, весь мой, мой! Не уйдешь!"-с этого времени начался этот разговор, противный всем законам логики, противный уже потому, что в одно и то же время говорилось о совершенно различных предметах. Это одновременное обсуждение многого не только не мешало ясности понимания, но, напротив, было вернейшим признаком того, что они вполне понимают друг друга.
    Как в сновидении все бывает неверно, бессмысленно и противоречиво, кроме чувства, руководящего сновидением, так и в этом общении, противном всем законам рассудка, последовательны и ясны не речи, а только чувство, которое руководит ими.
    Наташа рассказывала Пьеру о житье-бытье брата, о том, как она страдала, а не жила без мужа, йотом, как она еще больше полюбила Мари, и о том, как Мари во всех отношениях лучше ее. Говоря это, Наташа признавалась искренно в том, что она видит превосходство Мари, но вместе с тем она, говоря это, требовала от Пьера, чтобы он все-таки предпочитал ее Мари и всем другим женщинам, и теперь вновь, особенно после того, как он видел много женщин в Петербурге, повторил бы ей это.
    Пьер, отвечая на слова Наташи, рассказал ей, как невыносимо было для него в Петербурге бывать на вечерах и обедах с дамами.
    - Я совсем разучился говорить с дамами,-сказал он,-просто скучно. Особенно, я так был занят.
    Наташа пристально посмотрела на него и продолжала:
    - Мари, это такая прелесть!-сказала она.-Как она умеет понимать детей. Она как будто только душу их видит. Вчера, например, Митенька стал капризничать...
    - Ах, как он похож на отца,-перебил Пьер. Наташа поняла, почему он сделал это замечание о сходстве Митеньки с Николаем: ему неприятно было воспоминание о его споре с шурином и хотелось знать об этом мнение Наташи.
    - У Николеньки есть эта слабость, что если что не принято всеми, он ни за что не согласится. А я понимаю, ты именно дорожишь тем, чтобы ouvrir un carriere*,-сказала она, повторяя слова, раз сказанные Пьером.
   
    * открыть поприще.
   
    - Нет, главное для Николая,-сказал Пьер,- мысли и рассуждения-забава, почти препровождение времени. Вот он собирает библиотеку и за правило поставил не покупать новой книги, не прочтя купленной, - и Сисмонди, и Руссо, и Монтескье, - с улыбкой прибавил Пьер.-Ты ведь знаешь, как я его...-начал было он смягчать свои слова; но Наташа перебила его, давая чувствовать, что это не нужно.
    - Так ты говоришь, для него мысли забава...
    - Да, а для меня все остальное забава. Я все время в Петербурге как во сне всех видел. Когда меня занимает мысль, то все остальное забава.
    - Ах, как жаль, что я не видала, как ты здоровался с детьми,-сказала Наташа.-Которая больше всех обрадовалась? Верно, Лиза?
    - Да,-сказал Пьер и продолжал то, что занимало его. - Николаи говорит, мы не должны думать. Да я не могу. Не говоря уже о том, что в Петербурге я чувствовал это (я тебе могу сказать), что без меня все это распадалось, каждый тянул в свою сторону. Но мне удалось всех соединить, и потом моя мысль так проста и ясна. Ведь я не говорю, что мы должны противудействовать тому-то и тому-то. Мы можем ошибаться. А я говорю: возьмемтесь рука с рукою те, которые любят добро, и пусть будет одно знамя-деятельная добродетель. Князь Сергий славный человек и умен.
    Наташа не сомневалась бы в том, что мысль Пьера была великая мысль, но одно смущало ее. Это было то, что он был ее муж. "Неужели такой важный и нужный человек для общества-вместе с тем мой муж? Отчего это так случилось?" Ей хотелось выразить ему это сомнение. "Кто и кто те люди, которые могли бы решить, действительно ли он так умнее всех?"-спрашивала она себя и перебирала в своем воображении тех людей, которые были очень уважаемы Пьером. Никого из всех людей, судя по его рассказам, он так не уважал, как Платона Каратаева.
    - Ты знаешь, о чем я думаю?-сказала она,-о Платоне Каратаеве. Как он? Одобрил бы тебя теперь?
    Пьер нисколько не удивлялся этому вопросу. Он понял ход мыслей жены.
    - Платон Каратаев?-сказал он и задумался, видимо искренно стараясь представить себе суждение Каратаева об этом предмете.-Он не понял бы, а впрочем, я думаю, что да.
    - Я ужасно люблю тебя!-сказала вдруг Наташа.-Ужасно. Ужасно!
...
Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] [41] [42] [43] [44] [45] [46] [47] [48] [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57] [58] [59] [60] [61] [62] [63] [64] [65] [66] [67] [68] [69] [70] [71] [72] [73] [74] [75] [76] [77] [78] [79] [80] [81] [82] [83] [84] [85] [86] [87] [88] [89] [90] [91] [92] [93] [94]  [95] [96] [97] [98]

Обратная связь Главная страница

Copyright © 2010.
ЗАО АСУ-Импульс.

Пишите нам по адресу : info@e-kniga.ru