Как я расскажу дальше, буря на Черном море была мало чем страшнее ужаса песчаной бури, которую И. дал мне возможность наблюдать со специально выстроенного матерью Анной огромного маяка с огнями и колоколом, дававшего спасительные сигналы караванам, случайно застигнутым бурей в окрестностях ее оазиса.
Любая картина требует особого оформления. Это может быть дорогая рамка, или багет. Багетом принято считать гладкую или профилированную деревянную рейку для изготовления рамки для картин.
Багетная мастерская, багет, оборудование и все, что нужно для картин и фотографий предлагает компания «Фотофан».
Домики кончились сразу, и мы перешли в сад из финиковых пальм и громадных хлебных и кокосовых деревьев, плоды которых составляли основное питание темнокожих. Возле домов был шум и движение, возня детей и взрослых, а здесь была полная тишина и уединение, а еще через несколько минут мы подошли к островку, окруженному небольшим рвом с чистой водой, через который был перекинут чистенький, беленький, пальмовый, точно вчера выстроенный, мостик. Возле него мать Анна остановилась.
- Этот дом для меня, Учитель, - святыня, алтарь. Приготовив в нем все, я больше туда не входила. Благоволи войти один со своим келейником, как ты того желал, и, если что будет нужно, пришли его ко мне. Я живу вот здесь, на поляне, рядом.
- Принимаю от тебя - по восточному обычаю уступать право войти старшим впереди себя - эту привилегию. Но прошу тебя по этому же праву старшинства следовать за мной как моя гостья, друг и сотрудник Светлого Братства, давшего мне большое поручение для тебя.
- Радостно повинуюсь твоей воле, Учитель, - ответила мать Анна.
Но она не желала пройти впереди меня, чем меня так смутила, что я все стоял у мостика, хотя И. уже перешел на островок. Как всегда, выручая меня во все минуты неловкости, И. повернулся и сказал мне:
- Мать Анна как хозяйка оазиса лишает тебя привилегии кавалера. Проходи сейчас первым, ты сумеешь доказать ей еще не раз за время пребывания здесь, что ты кавалер и рыцарь духа и что твоя юная внешность несет в себе древний и не чуждый ей дух.
Ободренный моим дорогим другом, я смело пошел по мостику, забыв об условной неловкости. Так мы дошли до домика и поднялись вверх по чистой пальмовой лестнице в прелестный холл с панелями из пальмы, убранный цветами, а оттуда вошли в комнату.
Что-либо прелестнее трудно было себе вообразить. Все, до последней вешалки, было сделано руками обитателей оазиса. И все казалось мне предметами искусства, а не простого обихода. Я уже был расположен к "ловиворонству", но И. не дал мне для этого времени, велев придвинуть два обворожительных кресла к окну, открытому в глубь сада.
- Пока я буду беседовать с матерью Анной, Левушка, ты сходи к Яссе и возьми у него те пакеты, что я велел тебе передать ему. Кроме того, из сумки, что я дал Грегору, вынь письмо, которое я передал тебе при выезде из Общины Раданды. Неси все сюда, но неси осторожно, так как все, что ты будешь нести, представляет очень большую ценность для матери Анны. И только чистые руки и чистые мысли должны доставить их сюда. Будь внимателен, мой мальчик, помни, что ты был вестником радости и освобождения для другой души, будь же до конца достойным гонцом Светлого Братства.
Поклонившись И., я вышел из комнаты и подумал, как ничтожна была моя верность в глазах И., если я нуждался в этом напоминании. Еще раз мысленно поблагодарив И., я дал себе слово думать только о текущем сейчас, таком важном для другого человека. Я прикоснулся рукой к цветку Великой Матери, легко прошел обратный путь, без затруднения отыскал дом и в нем Яссу.
Ясса встретил меня так, точно ждал моего прихода. На его кровати лежало для меня свежее платье, он проводил меня в душ, сам смыл с меня оставшиеся кое-где следы жидкости, помог мне одеться, сам расчесал мои кудри, особенно красиво уложил их и только тогда подал мне завернутые в белый шелк пакеты.
- Здесь чудесное платье, Левушка, а здесь вуаль. Все это драгоценно не только как символ для матери Анны, но и как дар Али. А ты сам знаешь, с какой царской щедростью одаривает этот Учитель своих избранников, если они имели счастье ими стать.
Да, я хорошо это знал, и слова Яссы, никогда не говорившего ничего зря, заставили меня быть еще внимательнее. Мы вместе прошли к Грегору, у которого я спросил письма. Подавая их мне, Грегор на минуту остановился, отступил на шаг назад, вглядываясь пристально, по манере художника, во всю мою фигуру.
- Эх, написать бы Вас так, Левушка! Никто бы не поверил, что Вы живой человек, а не вымысел художника! И кто так уложил Вам сегодня волосы?
- Ну, вот еще, Грегор, с чего это Вы взяли, что я вымысел? - обиженно сказал я, чем насмешил всех, бывших в комнате. - Я самый настоящий человек-мужчина, а не забава для художественной фантазии. Лучше пожелали бы Вы мне благополучно донести мои пакеты, зная, какой я разиня.
Ясса проводил меня до самого мостика, нежно мне улыбнулся на прощание и повесил мне на плечо платье для И., которое нес в чехле вместе со всеми остальными принадлежностями для туалета.
Соблюдая все возможные предосторожности, чтобы ничего не смять и не растерять, я вошел в комнату. Я был горд, как кули, благополучно исполнивший поручение. И. взял пакет побольше, передал его матери Анне. Второй пакет он подержал несколько минут в руках, как бы призывая на него особое благословение, и тоже передал ей. Письма же, взятые мною у Грегора, он положил на стол и сказал:
- В пакетах, что я тебе передал, Светлое Братство посылает тебе платье, какое носят все его представители, Учителя-Наставники. Настал твой час освобождения, мать Анна. Пока я отправлюсь в душ и переоденусь с дороги, перемени и ты свое платье. Больше черных полос - скорбных воспоминаний о собственной поколебавшейся верности - на нем быть не должно. Пакеты, что лежат на столе, не вскрывай, я сам их для тебя открою.
С этими словами И. вышел из комнаты, я понес за ним его платье и помог ему снять одежду путешественника. Я хотел немедленно отнести ее обратно к Яссе, но И. велел мне сложить ее, аккуратно вложить в чехол и унести в небольшой чуланчик под лестницей, где стоял пальмовый ларь, и уложить все вещи туда.
Пока я возился с этим делом, хоть мне казалось, что я сделал его очень быстро, И. уже был готов, когда к нему вернулся, и подвязывал сандалии. Надев золотой пояс, И. стал подниматься наверх, приказав мне идти за ним.
Войдя в комнату, мы увидели мать Анну в новом платье. Что же это такое с ней сделалось? Разговор с И. или новое платье так изменили ее? Я, правда, был слишком занят своей миссией кули подать порученные мне вещи такими же безукоризненными, какими мне дал их Ясса, и смотрел, войдя, на И., а не на мать Анну, но все же я отлично помнил ее лицо, когда уходил. Оно было по-прежнему кротко и напоминало по доброте Раданду. Но теперь вокруг ее головы, плеч, рук я видел сияние, которого не было, когда я уходил. Платье на ней было длинное, белое, из такой же точно материи, как Али прислал перед пиром в К. моему брату Николаю. Вокруг шеи, рукавов и широко по подолу шла великолепная золотая вышивка. Талию матери Анны стягивал такой же, как у И., золотой пояс.
Лучистые глаза ее сияли еще больше, и мне показалось помолодевшим все ее лицо от тех потоков радости и счастья, что лились из него. Как воплощение энергии, стояла эта женщина перед И., и, если у стены оазиса я понял, что могла сделать любовь Раданды, то сейчас я понял, что все, что создано в самом оазисе, создано руками и любовью матери Анны, что только ей одной обязан этот угол вселенной всей своей культурой. Но только на следующий день, когда разразилась буря в пустыне, я понял всю высоту и огромность роли матери Анны как слуги и спасительницы людей.
И. взял один из пакетов, которые не велел без себя вскрывать, вынул из него плоский, довольно большой футляр из слоновой кости, раскрыл его и достал большой зеленый крест, весь как бы высеченный из цельного изумруда, на тонкой золотой цепи. Он надел его на шею матери Анны.
- Это посылает тебе Флорентиец с тем, чтобы, уходя со своего поста настоятельницы, ты передала его тому, кого сочтешь достойным заменить тебя. А это,- прибавил он, вскрывая второй пакет и доставая из него чудесную коробку, черную, с изображением золотого павлина на крышке, - посылает тебе твой великий Друг Али.
И. достал золотой обруч и длинную тончайшую вуаль, которую накинул на голову матери Анны и прикрепил обручем к волосам. Вуаль упала ей на плечи и спину, вся засияла переливчатыми тонами - от золотого и розового до фиолетового. Она представляла такое чудесное зрелище, что я загляделся и опомнился только тогда, когда И. поднимал мать Анну с колен, благословляя ее.
- Великое Светлое Братство поручило мне ввести тебя в разряд посвященных настоятелей и послало тебе вещественные знаки великих, созревших в тебе сил. Прими через эти вещи, освященные любовью и силой Великих Братьев Али и Флорентийца, благословение всего Братства и его вечную помощь. Все твое прошлое исчезло из хроники веков. Следы его стерты твоими верностью и трудом для общего блага. Ты превысила данные тебе указания и усовершенствовала жизнь порученного тебе племени выше указанных тебе рамок. Будь благословенна. Вот тебе письма от старших братьев.
И. подал матери Анне письма, мне же дал прежнее ее платье, футляр и коробку, приказав отнести их за настоятельницей в ее дом. Солнце стало уже опускаться, когда мы покинули островок. Дом настоятельницы был очень близко, и через несколько минут мы стояли в ее комнате. Пока шли, мы встретили несколько человек, которых так поражал новый туалет и новый сияющий вид их матери, что они роняли все из рук и, раскрыв рты, сопровождали ее удивленными взглядами. Меня это так смешило, что я с трудом удерживал серьезный вид достойного келейника Учителя.
Комната матери Анны была очень скромна по своей обстановке, но блистала чистотой и была наполнена ароматом прелестных цветов. Небольшой, очень изящной работы письменный стол, два кресла, несколько стульев, шкаф с книгами, киот с горящей перед ним лампадой, диван, заменявший кровать, все из белого полированного пальмового дерева, несколько прекрасных ваз работы Грегора - вот и все убранство ее небольшой комнаты, в которую мы вошли через две большие приемные, где ждали мать ее подданные.
- Вот, дитя мое, какого счастья был ты для меня вестником. Будь благословен и возьми от меня на память эту пряжку, пристегни ее к поясу и молись обо мне Великой Матери, - сказала она мне, как только за нами закрылась дверь ее комнаты.
Я поблагодарил настоятельницу, выразил ей, как умел, свои поздравления и благодарность, и возвратился на островок. Здесь меня встретил старик-сторож и объяснил, что через полчаса будет сигнал к окончанию работ, его проиграют на рожке. Затем второй такой же сигнал будет за четверть часа до ужина и, наконец, удар набата к сбору в столовой. Он рассказал мне, как найти дорогу в столовую, и я вошел к моему дорогому И. Я настал его за письмом. Он велел мне сесть в кресло и подождать его распоряжений.
Окончив письмо, И. велел мне отнести его Ольденкотту, сказать Яссе, чтобы он привел всех в столовую по удару набата, а Андрееву сию же минуту привести к нему.
Я помчался, памятуя, что до удара колокола остается мало времени. Выполнив все порученное и отыскав Наталью Владимировну на ее половине, я так торопился скорее возвратиться к И., что бедная женщина еле поспевала за мной. Всю дорогу она посылала малолестные эпитеты удушающей жаре оазиса.
Добравшись до островка, она вздохнула легче и объявила, что только здесь можно дышать. Не знаю, правильно ли я чувствовал ее настроение, но мне казалось, что моя спутница чем-то раздражена и в чем-то разочарована. Я остановился при входе в дом, коснулся цветка Великой Матери и всем сердцем молился Ей, чтобы эта женщина вошла в гармонии и мире в комнату, где только что другая получила священный привет высокого признания и счастья освобождения.
Как не раз бывало, Наталья Владимировна сейчас же почувствовала мое состояние, взяла меня за руку, несколько раз глубоко вздохнула, прикрыв другой рукой глаза, улыбнулась мне и кротко сказала:
- Спасибо, верный друг. Ни разу не забыли Вы меня в своей молитве. Я готова. - И мы вошли к И.
И. встретил нас улыбкой, придвинул кресло для Натальи Владимировны ближе к столу, за которым продолжал сидеть, а мне велел сесть в кресло у окна.
- Не время, моя дорогая, заниматься мыслями о себе. Многое изменилось за те часы, что мы ехали сюда. Если бы Вы не нарушили моего приказания и спали ночь, Вы были бы в курсе надвинувшихся на нас обстоятельств. Теперь же выслушайте меня внимательно, времени для добавочных пояснений не будет. В эту ночь в пустыне разразится буря, какой не только это племя темнокожих, но даже и Община Раданды не видела. Самое место оазиса будет охраняться кольцом невидимых защитников. Но люди будут переживать страх от ужасных явлений стихии тяжело. И всем нам надо разделить труд по их успокоению с наибольшей мудростью. Вам я поручаю детей и самых слабых женщин, которые по приказанию настоятельницы соберутся в одном из больших домов, наиболее прочном и устойчивом. Вам будут помогать келейницы матери Анны - женщины сильные, мужественные, закаленные. Бронский и Игоро под началом Яссы с наиболее сильными людьми оазиса будут дежурить у ворот, впускать и вносить тех, кого удастся спасти из застигнутых бурей в пустыне. Слава и Ольденкотт соберут вокруг себя старых, слабых и больных, а также наиболее трусливых мужчин и подростков, хотя должен сказать, что племя матери Анны вообще храбро и мужественно. Но, как я уже сказал, картина игры стихий будет страшна и храбрым. Только воистину верные не испытают страха в эту ночь. Я рассчитываю, что сила Вашей верности даст успокоение тем, кто будет окружать Вас.
- Если бы Левушка был со мной, я могла бы больше ручаться за успех поручения, - начала Наталья Владимировна, но И. улыбнулся и не дал ей продолжать.
- У Левушки, силача, будет иная миссия в эту ночь. Я только что сказал Вам, что надо распределить силы с наибольшей мудростью. Грегор и Василион будут отстаивать завод. Они здесь свои и очень любимые люди. Вам же в эту ночь представляется возможность проявить всю ту любовь к братьям-людям, пример которой может оставить след в сердцах всех, кто проведет с Вами эту ночь. Возьмите эту коробочку и помните, точно помните наставление, которое я Вам сейчас даю. Ее содержимое предназначается только Вам. Когда будете доходить до полного изнеможения, берите в рот один шарик. Туземцам пилюль не давайте, хотя бы Вам казалось, что кто-либо умирает. Как вести себя в толпе безумствующих от ужаса женщин и детей, соображайте сами. Старайтесь предупредить панику. Действуйте примером собственного спокойствия и утверждайте в них уверенность, что рядом с Вами они в полной безопасности.
Рожок прозвучал, И. велел мне свести Наталью Владимировну к Яссе немедленно возвращаться к нему.
Я возвратился с ударом набата и нашел И. уже поджидавшим меня на пороге дома.
ГЛАВА 24
Первый ужин в круглом доме в оазисе матери Анны. Зал и наши сотрапезники. Речи матери Анны и И. Работа И, его наставления и приготовления к встрече бури всего населения оазиса. Маяк. Страшная ночь бури. "Чудо", совершенное И. Мы сходим с маяка. Ясса, его мертвый сон и мое отчаяние. Моя работа у ворот. Собаки-искатели. После бури. Мы посещаем Ольденкотта и Андрееву
Мы немедленно пустились в путь, обогнули островок и прошли во вторую часть оазиса, которой я еще не видал. Миновав такие же тихие пальмовый и фруктовый сады, через какие вела нас на островок мать Анна, только здесь они были гуще и напоминали больше лес, мы неожиданно вышли на поляну. Здесь были устроены утрамбованные площадки. Это я их счел таковыми, на самом же деле они оказались из матового стекла. Площадки предназначались для всевозможных игр детей и взрослых. Тут были сетки для игры в мяч, и крикет, и трапеции, и качели, и гигантские шаги - всего я даже не мог и взглядом окинуть.
В данную минуту на площадках двигалась только одна фигура старика, который собирал мячи и кегли и убирал их в большой сарай. Сарай был такой очаровательно чистенький, изящно выстроенный, беленький, с красивым орнаментом, что немало европейцев пожелало бы жить в таком прекрасном доме.
И снова я подумал, что может сделать любовь человека для своих ближних и в какой красоте помогал Грегор матери Анне воспитывать свое племя. Как ураган, пронеслись мои мысли: сколько лет живут у Раданды Грегор и Василион, молодые сравнительно люди? Каков их истинный возраст? Где здесь их завод? Голос И. вернул меня к равновесию:
- Мы подходим. Не рассеивайся. Не так много времени прошло между бурей на Черном море и той песчаной бурей, что тебе предстоит испытать сегодня. Но тогда ты был несведущим и слабым мальчиком, сегодня же ты взрослый и закаленный мужчина. Все мысли сосредоточь на той помощи, что придется оказывать людям сегодня. Думай неотступно о Флорентийце и проси Великую Мать благословить наш общий труд. Забудь о себе и обо всех вопросах, которые могли бы интересовать тебя лично. В великие минуты жизни, когда тысячи людей стоят перед лицом смерти или бедствий, надо выйти из всего условного и жить только Вечным, перед Ним складывать свой труд и Его спасать в формах временных, смертных.
Я глубоко вбирал в себя слова И. Они будили мой дух, но что касается моего внимания внешнего, то оно спало: я совсем не заметил, по каким дорожкам мы поворачивали теперь, хотя, когда старик сторож растолковал мне дорогу в столовую, я, казалось, ее хорошо понял. Я вздохнул: хорош секретарь! Но времени не было для жалостных мыслей. Я постарался еще глубже сосредоточиться и вошел вслед за И. в большой двухэтажный, совершенно круглый дом.
Меня очень удивила эта форма дома. Зал, куда мы вошли, тоже был совсем круглым. Окна, вроде люков, были наверху, многочисленные, в данную минуту плотно закрытые. Под потолком вертелись веера, как в Общине Али, но как-то иначе устроенные. Вокруг всего зала шел широчайший коридор, где помещались кухни и множество комнат. Мать Анна встретила нас у порога и проводила к своему столу, где было только три прибора.
Хотя в зале было множество столов, но всех обитателей оазиса эта комната не вмещала. Над нею, во втором этаже, был точно такой же зал, но много больше, и столов он вмещал больше, так как не имел опоясывающего коридора. Даже нижний зал был похож на огромный театр, я представил себе, сколько же народа вмещал в себя верхний зал.
Усадив нас за свой стол, мать Анна рассадила всех наших друзей, поручив их заботам Грегора и Василиона - хозяев оазиса, как она выразилась. Возвратившись к нам, она тотчас же приказала подавать кушанья. Немедленно много молодых девушек и юношей стали передавать на столы подаваемые им из окон-ниш коридора миски и блюда с едой. Другие, поставив еду на небольшие подъемные машины, тянули веревки, переправляя ее на второй этаж.
Первым блюдом оказалась превкусная похлебка с большим количеством хрустящих пирожков. Того строгого молчания, какое царило в трапезной Раданды, здесь не соблюдалось. Все, кому хотелось, разговаривали. Но разговаривали тихо, и того гула голосов, который раздавался в столовой Общины Али, тоже не было. Полную непринужденность поведения я наблюдал за всеми столами. Но как здесь все были воспитаны и культурны! Атмосфера полного мира и удовлетворенности окружала нас со всех сторон.
Одеты все были сейчас совсем не так, как при первой встрече у ворот. На женщинах были платья самых разнообразных цветов, короткие, не достигавшие пола, но много ниже колен, фасонов хотя и самых простых, но разнообразных. Старые женщины все были в темно-серых или коричневых платьях, почти все с длинными пелеринами. Мужчины были в блузах, сплетенных из шелковых ниток, тоже самых разнообразных цветов. Панталоны на всех были темно-синие, застегивавшиеся под коленом. Ноги и у мужчин, и у женщин очень красивые, почти у всех босые. Только немногие носили тот же род сандалий, что мы видели на привратниках у ворот.
Детей здесь вовсе не было. Их жизнь шла в детских домах, как мне ответила мать Анна на мой вопрос. Здесь были люди, начиная с пятнадцати лет, что считалось возрастом зрелости и давало право вступать через год в брак.
Вторым блюдом были поданы овощи в самых разнообразных сочетаниях, потом фрукты и горячее какао с вкусными сладкими финиковыми хлебцами.
Подтрунивая над моим аппетитом, И. уговаривал меня есть как можно больше, так как потребность в моих физических силах будет очень большая. Я смеялся и с большим удовольствием старался.
Во время ужина я не мог не заметить тысяч восхищенных взглядов, обращенных на И. и на мать Анну. Она, очевидно, была не только душой, но и божеством своего оазиса. А сегодня, в новом платье, она привлекала к себе всеобщее внимание и вызывала восторг. Покончив с едой, мать Анна встала и заговорила своим необычайным музыкальным голосом.
Ее голос точно был сигналом. Люди бесшумно передали через окнаниши большую часть столов в коридор, а образовавшееся пустое пространство заняли люди, спустившиеся с верхнего этажа, где они ужинали. Быстро, без суеты, точно перемена театральной декорации, зал наполнился стоящими людьми, оставался только ряд ближайших к нам столиков, за которыми сидели старики.
- Братья и сестры, только некоторые из вас видели великого нашего друга и всегдашнего милосердного помощника, Учителя И., сейчас присутствующего среди нас. С тех пор как мы живем здесь, с той минуты, как впервые привез нас сюда Раданда, ни одно великое событие нашей жизни не проходило без помощи Светлого Братства. Время от времени Милосердные посылали нам того или иного из своих великих избранников, и они спасали нас или помогали нам проходить тяжелые, а иногда и гибельные моменты нашей жизни.
В царивший тишине, среди которой лилась музыка голоса матери Анны, пронесся, как шелест ветра, взволнованный шепот толпы, и снова воцарилась та же тишина. Я понял, что сердца присутствующих забились предчувствием какой-то скорби, и уста многих прошептали молитву. На меня же лично этот очаровательный голос производил такое успокаивающее и укрепляющее действие, что, если бы мать Анна читала мне смертный приговор, я и тогда думал бы, вероятно, не об ожидавшем меня ужасе, а о силе очарования и Света, которые исходили от нее.
- Соберите всю силу вашего духа, всю отвагу сердца и докажите в эту минуту, когда будете слушать весть, которую принес вам Учитель И., что недаром пропали труды, положенные для вас Светлым Братством и Радандой, что вы выросли в мужественное и храброе племя, готовы во всякую минуту стойко встретить опасность и твердо, решительно ее отразить. Мне нечего напоминать вам, мои любимые, о том беспрекословном повиновении, с которым надо выполнять все распоряжения Учителя И. Слушайте со вниманием, чтобы точно выполнить все им указанное.
Мать Анна поклонилась И. и попросила его сказать присутствующим все то, что Учитель имел им передать.
- Милые мои друзья. В эту минуту сжались ваши сердца предчувствием бедствия. Но взгляните на вашу мать, на вашу воспитательницу и руководительницу. Разве вы заметили в ней волнение или тревогу? Видите ли вы в ее лице какое-либо потрясение, если даже вам и всему вашему оазису угрожает бедствие? Сегодня в ее жизни великий день. Светлое Братство прислало ей новое платье, такое, какое носят все наставники, посвященные Им и признанные достойными стать в ряды руководящих братьев всей Светлой Общины мира. Вы больше не видите на ее платье черных полос, напоминавших о смирении, о путнике тайной Общины, откуда вышла мать-родоначальница вашего племени. На ее платье золотое шитье, сливающее - в стежках своего рисунка - всех людей вселенной, отдавших жизнь труду для блага людей, в одну семью. Ваша мать, имени которой вы до сих пор не знали, с нынешнего дня становится для вас матерью Анной, что, как вы, вероятно, и сами знаете, значит "благодать". Сегодня этим именем окрестило вашу мать Светлое Братство. Не для того Братство послало вам в ее лице благодать, чтобы на вас, ее детей, и на ваше дело обрушилась гибель. Она вас вырастила и воспитала не для гибели. Послезавтра, когда минует ваш оазис гроза стихий, я поговорю с вами о задачах вашего племени в жизни современного вам мира. Сегодня же я призываю вас к героическому напряжению всех ваших чувств и мыслей. Не раз говорила вам мать Анна, что жизнь есть борьба. Она собственным примером учила вас выносливости, настойчивости и полному самообладанию в борьбе за жизнь. Пришел ваш час радости и счастья показать на деле, как вы умеете защищать дело вашей матери, защищать вашу родину. Это великий и благословенный для вас час: забыть о себе, о страхе и муках, и принести спасение многим путникам, что будут сегодня застигнуты бурей невдалеке от вашего оазиса. Готовьтесь, счастливые братья, к жертвенному труду спасения своих ближних за стенами оазиса, к спасению животных и завода в стенах его.
...
