- Нет, не встречал, - ответил он. - Я был знаком с так называемыми великими актрисами. Но ни от одной из них не вынес впечатления божественности их дарования. Приходилось встречать художников высокой культуры, которым, казалось, открывались тайны природы. Но... в жизни они оказывались людьми мелкими.
Проблемы омоложения кожи стояли перед женщинами давно. И каждое поколение решало их по своему. В наш век новых разработок и современных технологий для омоложения используются крема. Сыворотка
максилифт прекрасно подтягивает и омолаживает кожу лица.
На этом закончилось наше свидание. Капитану нужно было сделать несколько деловых визитов, побывать на пароходе, а вечером он собирался навестить своих друзей. Мы расстались до следующего дня.
Утомлённый целым рядом пережитых встреч, я задремал, незаметно заснул и проснулся от громко звавшего меня голоса И., который торопил меня - переодеться, взять аптечку и идти к князю.
Он дал мне каких-то горьких капель. Я быстро снарядился в путь, и мы пошли пешком к особняку князя, что было не так далеко. Меня очень интересовала предстоящая встреча. Как ни была мне противна старая жена его, всё же жалость к ней, к её омертвелому телу и близкой смерти сильно билась в моём сердце.
Невольно я задумался, как тяжело умирать человеку. "Что думает о смерти Флорентиец? И как будет умирать он?" - подумал я. И вдруг, среди бела дня, средь уличного грохота и суеты я услышал его голос: "Смерти нет. Есть жизнь - одна, вечная; а внешних форм её много". Я остановился как вкопанный и непременно попал бы под колёса экипажа, если бы И. не дёрнул меня вперёд.
- Лёвушка, тебя положительно нельзя отпускать ни на шаг, - сказал он, беря меня под руку.
- Да, нельзя, Лоллион, - жалобно ответил я. - Проклятый турецкий кулачище сделал меня сумасшедшим. Я просто прогрессирую в безумии и не могу остановиться. Я всё больше галлюцинирую.
- Да нет же, Лёвушка. Ты очень возбуждён был сегодня. Что тебя смутило сейчас?
- Мне пришло в голову, как тяжело умирает старая княгиня. Я подумал, что всем очень страшно и тяжко умирать. Подумал, какой рисуется смерть Флорентийцу, - и вдруг услышал его голос: "Смерти нет. Есть жизнь, - одна, вечная; а внешних форм её много". Ну разве не чепуха мне послышалась? - всё так же жалобно говорил я И.
- Друг мой, ты услышал великую истину. Я тебе всё объясню потом. Сейчас мы подходим к нашей цели. Забудь о себе, о своём состоянии. Думай только о тех несчастных, к которым мы идём. Думай о Флорентийце, о его светлой любви к человеку. Старайся увидеть в князе и княгине цель для Флорентийца и стремись внести в их дом тот мир и свет, которые живут в сердце твоего великого друга. Думай только о нём и о них, а не о себе, и ты будешь мне верным и полезным помощником в этом тяжёлом визите. И он станет лёгок нам обоим.
Мы вошли в дом князя, пройдя через калитку довольно большого тенистого сада.
Встретила нас уже знакомая нам по путешествию горничная и сказала, что сама княгиня всё как бы спит, а князь ждёт нас с нетерпением.
Мы прошли через совершенно пустые комнаты и услышали позади поспешные шаги. Это догонял нас князь.
- Как я рад, что дождался вас, - обратился он к И. - Я уже готов был ехать к вам, так меня беспокоит состояние княгини. Да и сам я не менее нуждаюсь в вашей помощи и советах, - продолжал он, приветливо улыбаясь и пожимая нам руки.
- Отчего же вас так тревожит состояние вашей жены? Я ведь предупреждал, что её возврат к жизни будет очень медленен и что большую часть времени она будет спать, - сказал И.
- Да, это всё я помню. И - что очень странно для меня самого - абсолютно и беспрекословно верю каждому вашему слову. И вера моя какая-то особенная, ни с чем не сравнимая, - говорил своим тихим и музыкальным голосом князь, пропуская нас в дверь третьей комнаты, коекак меблированной и изображавшей нечто вроде кабинета.
Князь усадил нас в кресла, сел сам и продолжал:
- Я не стал бы описывать вам своё состояние, если бы оно не было так странно. Чувство веры в вас дало мне силу жить сейчас. Точно в мой спинной хребет влилась какая-то мощь, которая держит на своей крепкой оси всё моё тело и составляет основу моей уверенности. Но как только я представлю, что вы скоро уедете, - вся эта мощь исчезает, и я чувствую себя бессильным перед надвигающимися тяготами жизни.
- Не волнуйтесь, дорогой мой князь, - сказал И. - Мы ещё не так скоро уедем, во-первых. А во-вторых, сюда прибудет мой большой друг вместе со своим товарищем и учеником, который уже получил звание доктора медицинских наук. Они тоже помогут вам. Возможно, что юный доктор, тот наш молодой друг, останется вам в помощь. Как видите, судьба бывает иногда более чем заботлива.
- Не умею выразить, как я тронут вашей добротой. И, главное, той простотой и лёгкостью, с которыми вы делаете так много для людей, и помощь вашу так легко принимать, как будто это сущие пустяки, - закурив папиросу, сказал князь и, помолчав, продолжал:
- Я очень тревожусь сейчас. Здесь должен был встретить свою мать, мою жену, её сын, который желает, чтобы ему выделили его долю наследства. Я очень надеялся на это свидание, думая, что этот акт раздела имущества освободит меня от многих мук и судов после её смерти. Сын её, хотя и видный генерал и занимает высокое положение при дворе, - сутяга и стяжатель, враль и обманщик первосортный. Я получил сегодня телеграмму, что он не приедет, а присылает двух доверенных адвокатов из Москвы. Вы представляете, что это будет за ужас, если такие два франта явятся сюда, увидят мою нечленораздельно мычащую жену, не владеющую ни руками, ни ногами...
- Я вам уже сказал, - перебил И. князя, - что речь вашей жены и её руки восстановятся довольно скоро. Ноги её, по всей видимости, так и останутся до конца парализованными. Но смерть её наступит ещё нескоро; и вам придётся нести тяжкий крест ухода за ней не менее двух лет, а то и более. Сердце у неё исключительно здоровое. Не смотрите на предстоящее как на наказание. Великая мудрая жизнь не знает наказаний. Она даёт каждому возможность созревать и крепнуть именно в тех обстоятельствах, которые необходимы только ему одному. В данном случае вы не о себе думайте, а о вашей жене. Старайтесь всей добротой, на которую способно сердце, раскрыть ей глаза. Объясните, что нет смерти, как нет и отдельной жизни одной земли. Есть единая вечная Жизнь живой земли и живого неба. Это жизнь вечного труда Вселенной. Жизнь, духовная жизнь света и радости, включённая в плотные и тяжёлые формы земных тел людей. И земная жизнь человека - это не одно, конечное существование от рождения до смерти. Это ряд существований. Ряд плотных, видимых форм; и в каждую влита единая, вечная жизнь, неизменная, только меняющая свои условные временные земные формы. У нас будет ещё не один разговор на эту глубочайшую тему, если она вас интересует. Сейчас я хотел только, чтобы вы осознали величие и смысл каждой земной жизни человека, чтобы вы поняли, как ясно он должен видеть всё в себе и во вне себя. И какую мощь в себе носит каждый, если научился владеть собою, если он может - в одно открывшееся его знанию мгновение - забыть о себе, как о временной форме, и постичь глубокую любовь в себе, чтобы ею дать помощь другому сердцу. Пройдёмте к вашей жене, вам предстоит сделаться её слугой, самоотверженным и щадящим. Вскоре я окончательно скажу, когда ей можно будет сидеть в кресле.
С этими словами И. поднялся. Я внимал ему, стараясь не пропустить ни единого слова. Но всё было для меня так ново и неожиданно, что я ничего не понял до конца, ничего не смог уложить в последовательную логическую цепь.
По растерянному лицу князя я видел, что и он понял не больше моего, хотя слушал он И. в каком-то благоговейном экстазе. Мы поднялись и втроём вошли в комнату княгини. Как выгодно эта комната отличалась от лазаретной каюты, представившейся нашим глазам на пароходе во время скандала. Окна были открыты и занавешены гардинами так, что в комнате была полутьма. Благоухали расставленные всюду цветы, и царил образцовый порядок.
На высокой постели лежала в красивом батистовом халате княгиня. Возле постели сидела сестра милосердия, поднявшаяся нам навстречу.
На шум шагов княгиня повернула голову. Лицо её не имело больше того бессмысленного выражения, которое было на нём в последний раз, и только вокруг рта ещё оставалась синева.
В глазах её, впившихся в И., было сознание окружающего. Она пыталась поднять руку, но по телу её пробегали только судороги. Глаза с мольбой устремились к князю и из них полились на дряблые и бледные щёки ручьи слез.
Князь подошёл к постели, поднял безжизненную руку жены, поцеловал её и сказал:
- Вы хотите приветствовать доктора, моя дорогая? - На этот раз больная чуть улыбнулась, и подошедший И. взял из рук князя мёртво лежавшую в них руку княгини.
- Не напрягайтесь, княгиня, - сказал он ей, считая пульс. - Всё идёт хорошо. Вы уже вне опасности. И если будете аккуратно, днём и ночью, выполнять мои указания, - я ручаюсь, что руки ваши будут двигаться и к вам полностью вернётся память и речь. Но надо научиться самообладанию и терпению. Вы никогда не знали, что значит обуздать себя и только поэтому пришли к такому печальному концу. Перестаньте плакать. Теперь вам необходимо сосредоточить свою мысль на желании не только выздороветь, но и создать вокруг себя кольцо радостных, довольных и счастливых людей. Только радость и мир, которыми вы наполните всё вокруг себя, могут помочь мне вылечить вас. Если от вас будут исходить злобные или раздражённые мысли и чувства, я буду бессилен. Вы сами должны слиться в доброжелательстве и любви со всеми теми, кто будет подле вас.
По лицу старухи всё лились потоки слез, которые осторожно отирал расстроенный князь. Из уст её, пытавшихся что-то сказать, вырвалось вдруг диким, страшным, свистящим голосом слово "Прощение". Как звук оборванной струны прозвенело оно, сменяясь могильной тишиной. И я почувствовал уже знакомое мне ощущение тошноты и головокружения, как И. обнял меня за плечи, шепнув: "Мужайся, думай о Флорентийце и призывай его на помощь".
Некоторое время в комнате царила полная тишина. И. стоял возле княгини, всё ещё держа её руку в своей. Постепенно лицо её успокоилось; слезы больше не текли по щекам, и оно перестало походить на ужасную, гримасничающую маску.
И. велел мне достать из аптечки два лекарства, смешал их вместе, развёл в них какой-то порошок красного цвета из флакона, которого я ещё не видел и который показался мне золотым. Жидкость, закипев, стала ярко-красной. Я поднял голову княгини, а И. осторожно стал вливать лекарство ей в рот.
Как только, с большим трудом, последняя капля была проглочена, княгиня глубоко, облегчённо вздохнула, закрыла глаза и задремала.
Мы вышли из комнаты, предупредив сестру милосердия, что больная может проспать около суток беспробудно.
Вернувшись в кабинет князя, мы присели на прежние места, и И. сказал:
- У меня к вам просьба, князь. Вы всё время стремитесь отблагодарить нас с братом за оказываемую вашей жене помощь.
- О нет, не только жене, для меня вы явились новым смыслом жизни, которую я считал загубленной, - вскричал князь. - Вы ведь не знаете, что порыв заставил меня жениться на моей теперешней жене. Я вообразил, что спасаю её от тысячи новых ошибок. И ни от чего не спас, а оказался сам слаб и попал в презренное и бедственное положение. Вы не знаете...
- Я знаю, - перебил его И., - что вы и благородный, и очень честный и добрый человек. Вот к этой-то доброте я и хочу сейчас воззвать. Вы, вероятно, слышали, что мы с капитаном помогли одной бедной француженке с двумя детьми добраться до Константинополя. Она рассчитывала отыскать здесь своих родственников. Но, я думаю, найти их она не сможет. Здесь мы её оставляем под покровительством одной чудной семьи. Но бедняжка так молода, неопытна и плохо воспитана, что, несомненно, создаст себе множество трудностей, из которых ей самой будет, пожалуй, и не выбраться. У неё вспыльчивый, неуравновешенный характер. А ваш такт и доброта помогут ей разбираться в жизненных сложностях. Мы вскоре уедем; вам же придётся здесь жить не менее полутора-двух лет, так как движение вашей жене смертельно опасно. Если вы согласны, пойдёмте с нами к Жанне Моранье. Мы познакомим вас с ней, и я буду спокоен, что у Жанны надёжный и честный покровитель.
- Я буду очень счастлив, - ответил князь, - если мне удастся сделать что-либо хорошее для мадам Жанны. Но я сам так мало верю в свои силы и так горько переживаю разлуку с вами. Конечно, я готов идти хоть сию минуту. И буду видеть в ней только то сердце, которому должен отдать всю мою благодарность вам, и перенесу на неё всю свою преданность.
Расставаясь, мы условились с князем, что завтра, около полудня, после визита к княгине отправимся к Жанне.
Мы возвратились домой, и я был так утомлён, что немедленно должен был лечь в постель, совершенно ничего не соображая. Мысли мои все спутались, и я не помню, как заснул.
Довольно поздним утром следующего дня меня разбудил стук в дверь, и звенящий голос капитана стыдил меня за леность.
- Я уже сто дел переделал. Мой пароход отведён в док для ремонта, солнце успело порядком испечь улицы, а вы всё нежитесь, будущий великий человек? Я голоден, как гончий пёс. Вставай, Девушка, скорее; я закажу завтрак, и мы его уничтожим на твоём балконе, если ты принимаешь меня в компанию, - громко продолжал говорить за дверью капитан.
Я ответил согласием, быстро проскочил в ванную, и через четверть часа мы уже сидели за столом.
И. ушёл, не оставив мне записки, из чего я понял, что он сейчас вернётся. И действительно, вскоре послышались его шаги, и он вышел к нам на балкон, как-то особенно сияя свежестью и красотой.
Поздоровавшись, он осведомился у капитана, в каком состоянии его пароход.
Лицо капитана омрачилось. Судно нуждалось в довольно серьёзном ремонте; задержка парохода, на котором большая часть грузов и пассажиров направлялась дальше, грозила множеством осложнений.
- Но ваше присутствие, доктор И., мне так дорого; встречу с вами я считаю одной из самых значительных в своей жизни! И потому я готов вынести вдвое больше, только бы провести ещё некоторое время в вашем обществе, если это вам не в тягость, - закончил тихим голосом капитан, глядя на И. Его глаза сейчас смотрели печально. И это был вовсе не тот "волевой" капитан, "царь и бог" своего судна, перед которым трепещут все.
Так ещё раз мне было дано увидеть скрытую грань души человека; и ещё раз пришлось убедиться в необычайной разнице между тем, что видишь, и тем, что в человеке живёт.
- Я тоже очень счастлив, что встретил вас, дорогой капитан, - ответил ему И. - И мне не только не тягостно ваше общество, но, наоборот, в моём сердце живёт большая братская дружба. Сегодня я получил чудесные вести и о брате Лёвушки, и о своём близком друге Ананде, которого я не ждал сюда так скоро. Твой брат и Наль, Лёвушка, обвенчаны в Лондоне в присутствии Флорентийца и его друзей. Что же касается Ананды, то он рассчитывает через десять дней быть уже здесь. Мне бы очень хотелось, капитан, чтобы ваши заботы задержали вас здесь на некоторое время. Ананда так высоко превосходит обычного человека, что увидеть его и понять, чего может достичь на земле человек одинаковой с вами плоти и крови, значит войти в несравненно более высокий круг идей, чем те, в которых вы живёте сейчас. Я читаю в вашей душе целый томик вопросов, который становится всё толще по мере нашего сближения. Можно было бы составить не только серию вопросов и ответов, но и круг чтения "на каждый день", если изложить в литературной форме бурление вашего духа. Но вопросы нарастают именно потому, что я не так высок в своих знаниях и духе, как Ананда. Характерным признаком присутствия истинного мудреца является то, что вопросы не нарастают, они исчезают. Растёт активность не ума, а интуиции. И подсознание приводит в гармонию мысль и сердце, потому что атмосфера, окружающая мудреца, указывает каждому на тщету и иллюзорность одних только личных достижений и желаний. Я уверен, что встреча с Анандой уничтожит в вас целый караван кастовых и национальных предрассудков. В вас так много истинно ценного, истинно прекрасного, чем не может похвастаться ваше окружение, равные вам по положению ваши приятели.
Папироса капитана погасла, вино осталось недопитым; он сидел неподвижно, глядя в прекрасное лицо И., точно находился под гипнозом. В воцарившемся молчании слышен был только шум города, да изредка сюда доносились резкие гортанные крики разносчиков.
Каждый из нас ушёл в себя, и никто не хотел нарушать молчания, в котором, очевидно, - каждый по-своему - создавал и переживал образ великой мудрости.
- Да, если говорите так о другом вы, выше которого я - человек - не видел человека, то каков же должен быть он, ваш Ананда? - отирая лоб, всё таким же тихим голосом произнёс капитан.
Я хотел ему сказать, что я-то видел, это мой друг Флорентиец. Но внезапно почувствовал то особое состояние лёгкости во всём теле, ту собранность внимания в одну точку, которые каждый раз предшествовали видению образа или слышанию голоса тех, кого в этот миг со мной не было.
Я вдруг вздрогнул, точно меня ударило электрическим током, и увидал Ананду, сидящего за столом в той позе, в какой я увидел его однажды ночью:
- Не бойся и не беспокойся. И. не забыл ни о Флорентийце, ни о сэре Уоми. Но о них сейчас говорить не следует. Старайся больше молчать. Ценность слова так велика, что иногда одно только произнесённое не ко времени слово может погубить целый круг людей. Дождись моего приезда, - поговорим.
Я долго сейчас это рассказываю. Но тогда всё промелькнуло как вспышка молнии.
Я протянул руки к Ананде; очевидно, что-то сказал, так как капитан в одно мгновение был подле меня, подавая мне стакан с вином.
- Бедный мальчик! Опять голова заболела? - нежно спросил он. И. тоже подошёл ко мне, ласково улыбаясь; и по его сверкающим глазам я понял, что он знал истинную причину моего внезапного беспокойства.
Моя мнимая болезнь отвлекла внимание капитана от нашего разговора. Побыв с нами ещё несколько минут, он отправился хлопотать по своим многочисленным делам. Вечер у него тоже был занят, и мы условились встретиться на следующий день часов в пять. Он хотел свезти меня обедать в какую-то знаменитую "Багдадскую" ресторацию, уверяя, что увижу там сюрпризы почище, чем живая чёрная женщина. Я на всё был согласен, лишь бы скорее остаться с И. и узнать подробности о брате и Наль.
Проводив капитана, И. вернулся ко мне на балкон и присел на кушетку, потому что я всё ещё лежал, чувствуя и на самом деле какую-то слабость.
- Ты будешь несколько разочарован, милый друг, ведь я знаю чуть больше того, что уже сказал тебе. Ананда вообще скуп на подробности. А на этот раз он особенно тщательно следил за каждым своим словом. У тебя такой вид, точно ты огорчён свершившимся браком? - спросил меня И.
- Не огорчён, конечно, - ответил я. - Если в браке счастье моего брата и Наль - значит, ценность их жизни, - для них самая главная сейчас, - ими достигнута. Но по всему я представлял себе нечто огромное, гораздо большее, чем самый обыкновенный брак.
И. неожиданно для меня весело-превесело рассмеялся, обнял меня, погладил нежно мою неразумную голову и сказал:
- Откуда же ты взял, мой дорогой философ, что брак это такое простое и обыкновенное дело? Всё зависит от людей, кто в него вступает. И могут быть браки огромного значения, а вовсе не только личного. Всякий брак, как ячейка, где рождаются и воспитываются люди, дело чрезвычайно важное и ответственное. Отцы и матери, - если они поднялись до осознания себя единицами Вселенной, если их трудовой день вносит красоту в единение всех людей, - будут готовы к воспитанию новых человеческих жизней; они будут проводить свои системы воспитания не на словах, но собственным живым примером увлекать своих детей в красоту. Если же они поднялись до больших высот творчества, они образуют те ячейки, где воплощаются будущие великие люди, творцы и гении, чьё вдохновение составляет эпохи в жизни человечества.
Гармония семьи не в том состоит, чтобы все её члены думали и действовали одинаково, имели или не имели тайн друг от друга. А в той царственно расточаемой любви, где никто не требует обязательств друг от друга, в той высочайшей чести, где нет слов о самопожертвовании, а есть мысль о помощи, о радости быть другому полезным. Я уже говорил, что приедет Ананда, - ив тебе забурлит творческий дух, а не Ниагара вопросов. Об одном только должен ты подумать, и подумать очень крепко: в сердце твоём уже не раз шевелился червь ревности. Большего ужаса, нежели пронизать свою жизнь ревностью, нельзя и представить.
Можно всю жизнь себе и окружающим отравить и даже потерять совершенно смысл долгой прожитой жизни только от того, что дни твои были разъедены ревностью. Можно иметь великий талант, можно увлечь человечество к новым вершинам в литературе, музыке, скульптуре, - и тем не менее создать для себя такую железную клетку страстей, что придётся века изживать ту плесень на своём духе, которую успел нарастить в подобной семейной жизни. И наоборот, одна прожитая в мире и гармонии жизнь проносится над человеком века и века подобно очищающей атмосфере, невидимой помощи и защите.
Не задумывайся сейчас над браком твоего брата. Много пройдёт времени, прежде чем ты поймёшь великий смысл его жизни и проникнешь в духовный его мир. Ведь до сих пор ты знал его как любимую нежную няньку, как воспитателя и отца.
Встань, дружок. Вот тебе часть пилюли Али. Пойдём к князю, мы обещали его познакомить сегодня с Жанной. Что касается твоего брата, то поверь: ни о каком легкомысленном шаге, ни о самопожертвовании во имя спасения Наль здесь не может быть и речи. Здесь один из величайших моментов его жизни. Отнесись к нему с полным уважением и даже благоговением.
Я принял лекарство, захватил свою аптечку и молча пошёл за И.
В доме князя мы нашли всё ту же гнетущую атмосферу. Князь, провожая нас к жене, рассказывал о беспрерывных попытках княгини улыбнуться и говорить, попытках мучительных для всех, не приводящих ни к каким результатам.
- Здравствуйте, княгиня, - сказал И., наклоняясь над измученным, старческим лицом больной, которая казалась тяжёлой, мертвенной массой среди чудесных, благоухающих цветов.
Княгиня с трудом подняла веки, но увидав И., совершенно преобразилась. Глаза блеснули сознанием, губы сложились в улыбку без всякой гримасы.
- Вы прекрасно себя ведёте. Я очень доволен вами, - говорил И., держа старуху за руку. - Можно немного раздвинуть гардины и впустить в комнату солнце, - обратился он к сестре милосердия.
Когда солнце осветило комнату, я поразился, с каким вкусом, с какой тщательной заботливостью она была обставлена. Казалось, князь, забывший совершенно о себе, перенёс сюда всё своё внимание, чтобы вознаградить больную за её страдания.
Я оценил; какой высокой внутренней культурой должен обладать этот человек, чтобы расточать доброту и заботу полумёртвому телу своей ужасной супруги.
Смог бы я когда-нибудь вознестись на такую высоту, чтобы забыть все горести и унижения совместной жизни и так ухаживать за женой, отравившей мою молодую жизнь?
Мне даже холодно стало, когда я подумал, что представляло собой существование князя, эта его "жизнь". Мысли опять увели меня от действительности, - "Лёвушка-лови ворон" Сидел вместо внимательного помощника лекаря, и очнулся я только от прикосновения И., смотревшего на меня с укором.
...
