Обратная связь Главная страница

Раздел ON-LINE >>
Информация о создателях >>
Услуги >>
Заказ >>
Главная страница >>

Алфавитный список  авторов >>
Алфавитный список  произведений >>

Почтовая    рассылка
Анонсы поступлений и новости сайта
Счетчики и каталоги


Информация и отзывы о компаниях
Цены и качество товаров и услуг в РФ


Раздел: On-line
Автор: 

Искандер Фазиль Абдулович

Название: 

"Сандро из Чегема"

Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] [41] [42] [43] [44] [45] [46] [47]  [48] [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57]

   - Слушай, Тендел, - сказал Кязым, - учти, что Бахут от тебя сегодня не уйдет, если не расскажет, как продавал свое вино.
   
   Когда в квартире или доме установлены двери из массива, это выглядит солидно. Такие межкомнатные двери придают помещению особый колорит и изысканность. Межкомнатные двери из благородной древесины стоят дорого, поэтому всегда есть альтернатива дверей из более дешёвого материала.
   
   - Нет, зачем, кацо, - стал ломаться Бахут, - если все слышали, я не буду рассказывать, но если люди не слышали - другое дело.
   - Давай, давай, Бахут, - крикнул старый охотник, - а я потом кое-чего добавлю к тому, что ты расскажешь!
   Гости одобрительно прошумели, показывая готовность, выпив по стаканчику, послушать историю Бахута. Бахут сдвинул свою сванскую шапочку на затылок и, залучившись своими маленькими масличными глазками, приступил к рассказу.
   - О да, - начал он грузино-мингрельским присловьем, приблизительно означающим: "Так вот..." - О да, мы встретились с этим Вауташом позанрош лой зимой на поминках в Анастасовке. И там же договорились. Я ему даю двадцать ведер вина, а он мне привозит двадцать пудов кукурузы. Через три дня он приезжает на арбе, дело уже было к вечеру, и привозит мне кукурузу. Я открываю ворота и веду арбу к дому. О да, мы выгружаем четыре мешка и вносим в кухню. А потом вместе с моим сыном, втроем, выкатываем из подвала двадцативедерную бочку и, положив доски, вкатываем ее на арбу. И тут он уже хотел уехать, но я, на дурную свою голову, его удержал. Неудобно, человек первый раз пришел в мой дом и теперь, стакан вина не выпив, уйдет.
   - Давай, - говорю и веду его на кухню, - попробуй вино, что ты купил. Может, я тебе кислятину продал.
   - Нет, - говорит он мне неожиданно, - я не буду пробовать вино, которое ты мне продал.
   - Почему? - удивляюсь я.
   - Потому, что, - говорит, -кукуруза, которую я тебе привез, ты не взвесил, значит, ты мине доверяешь. Раз ты мине доверяешь, значит, я тебе тоже доверяю. Вино, которое я купил, пробовать не буду, но другое вино, пожалуйста, выпьем.
   Уах! Но у меня другого вина нет. Одна "изабелла". Было около десяти ведер "качича", но мы его давно выпили. Теперь что делать? Мы уже на кухне, и жена накрыла на стол, а он требует другое вино. А другого вина у меня ног, и так отпустить его тоже стыдно. И я говорю:
   - Хорошо, будем пить другое вино.
   О да, мы садимся за стол и начинаем пить. И я вижу - вино ему нравится, хорошо идет. Он хвалит мое вино, мне тоже приятно, и мы так сидим, пьем, а мои домашние все ушли спать. И вдруг он мне говорит:
   - Слушай, мне это вино очень понравилось. Давай заменим то, которое я купил, на это вино. Я всю жизнь любил такое вино.
   Уах! Теперь что я ему скажу? У меня другого вина нет - одно вино. И я немножко так замялся, не зная, что сказать, а он это по-своему понял. Он понял, что я ему не хочу это вино продавать.
   - Ты, - говорит, - не стесняйся, если это вино дороже. Я тебе еще кукурузу привезу, ради такого вина мне ничего не жалко!
   - Слушай, - говорю, - дело не в этом. У меня сейчас нет другого вина. Но я вижу - не верит и начинает обижаться.
   - Зачем, - говорит, - ты для меня жалеешь это вино? Если в два раза больше стоит, в два раза больше дам!
   - Слушай, - говорю, - дело не в этом. Идем попробуй, если то вино, которое я тебе продал, хуже, тогда ты будешь прав.
   И вот мы среди ночи идем к арбе. Слава богу, кругом снег , все видно, Залезаем на арбу, я открываю бочку, вытягиваю шлангом вино, переливаю в банку и даю ему.
   Пробует! Но вижу - не доверяет. Может, вино слишком холодное было, потому не понял, может, характер, еще не знаю. И он мне говорит:
   - Ничего плохого про это вино не скажу, но то вино мне больше нравится. Я всю жизнь мечтал про такое вино.
   Уах! Что теперь я ему скажу? Что?!
   - Слушай, - говорю, - у меня другого вина нет. Было около десяти ведер "качича", давно выпили. Я тебя угостил этим вином, потому что неудобно было. Ты в мой дом пришел первый раз, и я хотел, чтобы ты стакан вина выпил в моем доме.
   Нет, вижу, не доверяет и начинает цепляться.
   - Значит, - говорит, - ты мне то же самое вино давал?
   - Да, - говорю, - другого нет.
   - Тогда, - говорит, - сейчас идем взвесим всю мою кукурузу!
   - Зачем? - говорю.
   - Потому, что, - говорит, - ты не взвесил мою кукурузу, значит, ты мине доверяешь. А я попробовал твое вино - выходит, я тебе не доверяю. Если я тебе не доверяю, и ты мине не доверяй!
   Уах! Сейчас среди ночи взвешивать его кукурузу? А у меня безмен только десять кило берет. Это сколько раз надо вешать?
   Бахут оглядел застольцев, как бы прося войти в его бедственное положение.
   - Тридцать два раза? - смеясь, подсказал ему Кязым.
   - Тридцать два раза! За это время я совсем с ума сойду от него! И тогда я так соображаю - эту бочку он уже не возьмет через свое ослиное упрямство. Но у меня еще одна двадцативедерная бочка стоит в подвале. Думаю - лучше ту бочку выкатить, а эту вкатить, чем еще полночи возиться с его кукурузой.
   - Хорошо, - говорю, - у меня в подвале, как ты видел, еще одна бочка стоит. Как раз то вино, которое ты пил! Хочешь - бери!
   - Давай, - кричит, - ту бочку! Не жалей хорошее вино на хорошего человека!
   Что делать? Теперь сына, значит, надо будить. Вдвоем вкатить бочку не сможем. Но сына будить тоже стыдно. Скажет - взрослые люди глупости делают. Но еще хуже будет, если сына разбужу, а этот попробует вино и опять скажет: ты мне не то вино даешь. Потому что в подвале тоже холодно, а он вкус холодного вина не соображает.
   - Хорошо, - говорю. - идем в подвал. Я тебе даю ту бочку, но ты сначала попробуй вино.
   Еле-еле в кухне нахожу свечку - проклинаю и жену, и этого Вахтанга, и эти поминки, где мы встретились. Идем в подвал, опять вытягиваю из шланга пол-литровую банку и даю ему попробовать. Про-бу-ет!
   - О! О! О! - говорит. - Вот это вино я мечтал купить. Зови сына! О да, потихоньку вхожу в дом и бужу сына. Молодой - крепко спит. Еле разбудил. Но правду тоже сразу сказать не могу - стыдно, кацо, стыдно!
   - Бочку, - говорю, - сынок, надо на место поставить. Помоги!
   - Что вы, - бурчит сын и одевается в темноте, - столько времени делали, если не могли сторговаться!
   Мы выходим во двор и втроем скатываем бочку с арбы и вкатываем ее в подвал. И теперь начинаем выкатывать ту бочку, а сын ничего не понимает.
   - Папа, - удивляется он, - что вы делаете? Это то же самое вино! Вы от пьянства совсем с ума сошли!
   А этот проклятый Вахтанг, которого я, на свою голову, встретил на поминках, еще издевается надо мной.
   - Ох, Бахути, - говорит, точно, как Кезым, говорит, - зачем ты сына, еще такого молодого, неправде учишь! Я против того вина слова не скажу! Но это вино как раз по моему вкусу!
   Вижу, сын надулся, готов нас обоих убить. Кое-как вкатили эту бочку на арбу, и сын молча поворачивается и уходит.
   О да, думаю, наконец, уедет этот проклятый человек. Провожаю арбу до ворот. И вдруг он не останавливается? Останавливается!
   И только тут я понял, что на поминках ни о каком деле договариваться нельзя. Ты с человеком на поминках договариваешься о деле, а он приезжает к тебе домой и устраивает твои поминки.
   - Слушай, - говорит, - выходит, что я твое вино попробовал, а ты мою кукурузу не взвесил! Значит, ты мине доверяешь, а я тебе не доверяю? Значит, ты ставишь из себя более благородный человек? Не выйдет! Идем взвесим мою кукурузу!
   Уах! Я уже готов и эту бочку ему отдать, и кукурузу отдать, лишь бы он уехал! Но разве он согласится!
   - Слушай, - говорю, все еще держу себя в руках, - вино - одно дело, кукуруза - другое дело! Если ты два-три литра моего вина выпил, это не значит, что я должен два-три кило твоей кукурузы скушать! Я и так на глаз вижу, сколько там пудов в мешках!
   - Нет, - говорит, - выходит, ты мине доверяешь, а я тебе не доверяю. Или взвесим мою кукурузу, или забирай свое вино, а я заберу свою кукурузу!
   Значит, снова сына будить?! Он убьет меня! Но Бахут не был бы Бахутом, если бы не придумал то, что придумал.
   - Слушай, - нарочно спокойно говорю, - сейчас поздно. Мы оба устали. Завтра приедешь и взвесим кукурузу.
   - Нет, - говорит, - зачем завтра приезжать, когда я сегодня здесь. Ну, тут я ему показал. Безумному человеку надо через его безумность вправлять ум.
   - Значит, ты мине не доверяешь! - кричу я ему от души. - Ты в моем доме принял хлеб-соль, и ты боишься в моем доме до завтра оставить мешки! Ты думаешь, Бахут, как нищий, залезет в твои мешки, вытащит кукурузу, а завтра скажет, что там не хватает?! Ты плюешь на мой хлеб-соль!
   О! О! О! Вижу - потух, как свечка.
   -Что ты, что ты, Бахути, - говорит, - успокойся, ради бога, разбудишь семью. (Сейчас вспомнил мою семью!) Ты мине доверяешь, и я тебе доверяю. Завтра приеду.
   И так он уехал. Ни завтра, ни послезавтра, слава богу, не приехал, но бочку через одного человека прислал. И с тех пор я на поминках ни о каком деле ни с кем не договариваюсь. И вообще я перестал ходить на поминки, кроме поминок по самым близким людям.
   Так закончил Бахут свою историю.
   - Я его видел, Бахут, - закричал Тендел, - месяц тому назад, как раз на поминках!
   - Такого человека только на поминках и встретить, - сказал Бахут, надвигая на глаза свою сванку.
   - Я ему говорю, - продолжал Тендел: "Что у тебя там с Бахутом получилось?" А он говорит: "Что получилось? Да то получилось, что Бахути меня напоил и вместо бочки "качича" подсунул бочку "изабеллы". А зачем мне за двадцать километров надо было ехать, чтобы купить "изабеллу"? "Изабеллу" я у себя в деревне тоже мог купить".
   - Вайме! - сказал Бахут и дурашливо ударил себя руками по голове, как бы оплакивая самого себя.
   - Я тоже его видел еще раньше! - крикнул один из застольцев под общий смех.
   - Опять на поминках? - спросил Бахут.
   - Нет, на базаре! - перекрикивая смех, продолжал тот, может быть, отчасти импровизируя. - И я, зная твою историю, спросил у него: "Что ты думаешь о Бахуте?" И он мне сказал: "Бахути неплохой человек. Хлебосольный человек. А то, что с вином получилось, - это я сам виноват. Если покупаешь вино, сперва попробуй из бочки, которую берешь, а потом пей с хозяином сколько хочешь. А я сперва выпил его "качич", получил кейф, а потом, конечно, не понял то вино, которое он мне продал. Если б он бочку айрана поставил на арбу, я бы ее тоже взял как вино. А так Бахути человек неплохой. Но одно плохое в нем есть: зачем он сына приучает неправду говорить?.. А так Бахути неплохой, хлебосольный человек был... Что-то я его давно не встречаю... Может, он умер? Тогда почему меня на поминки не пригласили?"
   - Если бог есть, - крикнул под общий смех Бахут, - я первый приеду на его поминки!
   Выпив по последнему стакану за домашний очаг старого охотника Тендела, гости стали подыматься из-за столов. Тимур, выбрав удобное мгновенье, подошел и тихо сказал Кязыму:
   - Поговорим.
   - Ладно, - ответил Кязым, - только жену отправь вперед. Светила луна, и ночь была ясной и тихой, когда они вышли на верхнечегемскую дорогу. На дороге стоял Бахут, ожидая Кязыма. Им было по пути.
   - Ты куда? - спросил Бахут, внимательно вглядываясь в Кязыма, а потом так же внимательно в Тимура.
   - Нам нужно поговорить, - ответил Кязым просто.
   - Может, подождать тебя? - спросил Бахут. Он что-то почувствовал.
   - Нет, - сказал Кязым, - ты иди домой, я тоже скоро вернусь.
   - Ну как знаешь, - сказал Бахут, глядя вслед Кязыму, уходящему вместе с Тимуром. Высокая, легкая фигура удалялась рядом с бритоголовой, коренастой, долго белеющей чесучовым кителем.
   - Что тебе надо? - тихо спросил Тимур, косясь на Кязыма. Сейчас они были одни на всей дороге. В лунном свете круглая, бритая голова Тимура с теменью глазниц казалась страшноватой.
   И вдруг Кязым вспомнил из рассказов людей, сидевших в тюрьме, что арестантов бреют. "Господи, - подумал Кязым, - если все правильно пойдет, его и брить не надо будет. А ведь он всю жизнь ходил бритоголовый, так что в любой год можно было сажать, а лучше всего сразу, семнадцать лет назад. Он уже тогда был бритоголовый", - мелькнуло в голове у Кязыма и погасло.
   - Пойми меня хорошенько, - сказал Кязым, не глядя на Тимура, - если б моему брату не грозила беда, я бы за это дело никогда не взялся. Ты мне дашь пятьдесят тысяч, я выручу брата, и мы забудем об этом деле. Как видишь, я не лучше тебя, а какой ты, мы с тобой знаем оба.
   - Ты сначала покажи свою карту, - выдавил Тимур.
   - Моя карта у меня в кармане, - ответил Кязым и тут же поправил себя, - твоя карта у меня в кармане.
   Тимур остановился на дороге и уставился на Кязыма своими темными глазами, и круглая, бритая голова его в лунном свете казалась странной, потусторонней.
   - Только без глупостей, - строго предупредил Кязым, глядя на Тимура. Он сунул правую руку в карман, вытащил ее, отвел в сторону и раскрыл ладонь В ладони его сверкнул ключ от сейфа.
   - Где взял? - с трудом выдохнул Тимур, не сводя цепенеющего взгляда с ключа, тускло поблескивающего в руке Кязыма.
   - Я же говорил, что заходил к тебе, - сказал Кязым, внимательно следя за Тимуром.
   - О! - рыкнул Тимур и, вцепившись ему в руку обеими руками, стал вырывать у него ключ. Он был все еще сильным человеком, но Кязым был сильней.
   Несколько долгих секунд шла беззвучная борьба, и Кязым едва удержался от желания ударить левой рукой по ненавистному жилистому затылку Тимура, когда тот, не сумев расцепить его пальцев, стал пытаться зубами поймать кисть его руки.
   - Я же говорил - без глупостей - с брезгливым раздражением напомнил Кязым, отводя руку от зубов Тимура и поняв, что тот рано или поздно поймает его кисть своими челюстями, с такой силой вывернул ему руки, что тот, застонав, повалился.
   Кязым, с трудом переводя дыхание, положил ключ в карман.
   - Вставай, не маленький, - сказал он и, подхватив Тимура, поставил его
   на ноги.
   Сейчас они молча стояли друг против друга, тяжело дыша. Кязым дышал тяжелей, хотя был моложе Тимура.
   - А чем я буду уверен, что ты не донесешь? - сказал Тимур, выравнивая дыхание.
   - Я же сказал, - помолчав и отдышавшись, ответил Кязым, - что я не лучше тебя. Как же я донесу властям. если деньги нужны мне для брата?
   - Ладно, пошли, - сказал Тимур, и они снова двинулись по дороге. Поглядывая на круглую, бритую голову Тимура, странную в лунном свете, Кязым напряженно думал, что тот еще может выкинуть. "Да, я сломал его, - думал Кязым, - но он и сломанный на все способен".
   Они подошли к воротам дома Тимура.
   - Вот что, - сказал Кязым, останавливаясь, - если ты попытаешься выстрелить из дома, тебе это не поможет. Бахут видел, что я ушел с тобой. Ты будешь в тюрьме, куда бы ты ни оттащил мой труп. И деньги твои пропадут. Все! И вот что еще. Если ты быстро но выйдешь из дому, я буду считать, что ты вынес деньги с заднего крыльца, чтобы перепрятать их в лесу. Тогда я, не дожидаясь тебя, иду к председателю и отдаю ему ключ. К утру тебя заберет кенгурийская милиция.
   - Нет, - сказал Тимур, - я быстро выйду, они у меня разложены но тысяче рублей. Считать недолго.
   - Вот и умница, - сказал Кязым, - всегда так раскладывай.
   - Хорошо, - предложил Тимур, - я тебе даю деньги, а ты мне возвращаешь ключ.
   - Не пойдет, - сказал Кязым.
   - Почему?
   - Потому, что года через два, когда все успокоится, я сам открою железный ящик и возьму деньги. Вот тогда я тебе верну твои.
   -- Хитрый, - процедил сквозь зубы Тимур, - так я тебе и поверил...
   - Но не хитрей тебя, - сказал Кязым, - это же надо спрятать ключ, когда сам был председателем, а первый раз взять деньги уже через одного председателя. Ловко!
   - Я его случайно нашел в доме, - сказал Тимур.
   - Это ты оставь на случай суда, - ответил Кязым, - но ведь мы решили обойтись без суда...
   Тимур открыл ворота. пересек двор и поднялся в дом. Кязым подумал, что но мешает обезопасить себя от выстрела, если Тимур вдруг все-таки вздумает избавиться от него. Он отошел от ворот и стал в темп алычи, росшей возле изгороди. А если он выйдет с ружьем? Навряд ли. А если все-таки выйдет? Метрах в сорока слева от усадьбы Тимура густой, заколюченный лес, спускающийся до самой верхнечегемской дороги. "Если он все-таки выйдет с ружьем, придется бежать туда, - подумал Кязым. - Нет, навряд ли он решится на это".
   Минут через десять из дому вышел Тимур. В руках он держал белый сверток. Больше ничего у него не было. Он пересекал двор, издали тревожно вглядываясь в то место, где стоял Кязым и где его сейчас не было.
   - Эй, - окликнул он Кязыма, озираясь.
   Кязым вышел из тени и подошел к воротам. Тимур стоял с той стороны ворот, держа деньги, увязанные в полотенце. Кязым взял в руки сверток и, раздвинув узлы, убедился, что там деньги.
   - Не считать? - спросил Кязым, хотя знал, что теперь это не важно.
   - Все честно, - угрюмо сказал Тимур,
   - А то ведь я приду завтра, если не хватит, - сказал Кязым.
   - Я же сказал - все честно, - повторил Тимур.
   - Это на тебя похоже, - сказал Кязым, с трудом впихивая в карман огромный сверток.
   Сделав несколько шагов от ворот, Кязым обернулся и сказал:
   - Да... Собаку не надо бить за то, что впустила меня в дом... Собака не виновата...
   - Ну уж это мое дело! - крикнул ему вслед Тимур. Спускаясь на верхнечегемскую дорогу, Кязым думал: что еще может выкинуть Теймыр? Он решил: если вскоре раздастся вой и плач избиваемой собаки, значит, Теймыр решил на ней сорвать ярость. Если же все будет тихо - не исключено, что он, опомнившись, погонится за ним с ружьем и тогда лучше всего идти но домой, а в противоположную сторону, к дому нового председателя. Но ему сейчас лень было идти к дому Аслана.
   Он уже подходил к верхнечегемской дороге, когда сзади раздался визг избиваемой собаки. Кязым вздохнул и только спустился на дорогу, как вдруг сверху, с косогора, гремя осыпью камней, стал спускаться человек. "Перехитрил! - молнией пронеслось в голове. - Жене поручил избить собаку, а сам лесом погнался за мной!"
   Через мгновенье Кязым облегченно вздохнул: на дорогу выскочил Бахут.
   - Ты что там делал? - удивился Кязым.
   - Я пошел за тобой, - сказал Бахут, - бесноватый мне не понравился... Что он тебе передал?
   Кязым понял, что Бахут следил за ними из леса. Кязым ему все рассказал и, вынув сверток из своего оттопыренного кармана, передал Бахуту.
   - Отдай председателю, - сказал он, - и скажи, чтобы сейчас же послал кого-нибудь в Кенгурск за милицией.
   - А ты что? - спросил Бахут, запихивая в карман сверток.
   - А я пойду спать, - сказал Кязым и пошел своим легким, ленивым шагом, по давней привычке засунув пальцы рук за оттянутый ремешок пояса.
   Хотя Кязыму и в самом деле было лень идти к дому председателя, но все-таки он поручил Бахуту это дело по другой причине. Как ни мал был риск того, что Тимур, опомнившись, погонится за ним, он не хотел этот риск делить с Бахутом. У него, как и у Кязыма, ничего, кроме крестьянского ножа на поясе, не было. Так что он ему ничем не смог бы помочь, а риск он не хотел делить с ним.
   * * *
   Когда утром председатель колхоза вместе с работниками милиции и Бахутом пришли в дом Тимура, тому сначала хватило выдержки изобразить гневное негодование. Но председатель раскрыл портфель и дал заглянуть в него Тимуру.
   Увидев деньги, завернутые в полотенце, Тимур побледнел. Все же он не сразу сдался. Вторую половину украденных в последний раз денег он вернул, А об остальных сказал, что ничего не знает. Разумеется, ему никто не поверил. После трехчасового обыска все деньги были найдены.
   К этому времени, прослышав о случившемся, многие крестьяне собрались во дворе Тимура. Председатель колхоза несколько раз выходил на веранду и, покрикивая, пытался заставить их идти на работу. Но никто не ушел, все ждали, чем закончится обыск.
   Когда, закончив обыск, милиционеры вместе с Тимуром выходили из дому, председатель, шедший за ними, что-то вспомнил.
   - Стой, - сказал он Тимуру, уже спускавшемуся с крыльца под гул и гневные выкрики собравшихся во дворе. - Дай ключ от сейфа!
   - Какой ключ? - обернулся Тимур - Его же выкрал у меня твой Кязым!
   - Нет, - сказал председатель, - он тебе показал второй ключ. Тимур на мгновенье замер, пытаясь осмыслить то, что сказал ему председатель. И вдруг он молча ринулся в дом. Через минуту из задней комнаты раздался страшный грохот. Не зная, что подумать, председатель и все остальные вбежали в дом.
   В задней комнате дома Тимур катался по полу, с яростным исступлением стукаясь своей бритой головой об пол и повторяя:
   - Обманул! Обманул! Обманул!
   Рядом с ним валялись разорванные клочья большой фотографии его отца, осколки стекла и обломки рамы. Как выяснилось позже, ключ был заложен за этот портрет, висевший на стене.
   Несколько минут Тимур бился как и падучей, пока ею не скрутили милиционеры, а Бахут, найдя в доме бутылку чачи, насильно, сквозь сжатые зубы Тимура, влил ему в рот хорошую порцию этой чегемской валерьянки. Тут Тимур размяк, выпустил ключ, зажатый в судорожном кулаке, а потом встал.
   Когда Тимур Жванба в сопровождении милиционеров и председателя колхоза вышел из дому, крестьяне, толпившиеся во дворе, стали плевать в его сторону, а сестра первого бухгалтера, сидевшего уже больше четырех лет, вырвавшись из рук придерживающих ее людей, вцепилась ногтями в его лицо. Ее едва оторвали от него, а сам он даже не сопротивлялся, погруженный в мрачную задумчивость.
   Но в Чегеме редкое событие может обойтись без комического эпизода. Так получилось и на этот раз. Не успела мрачная процессия перейти большой двор Тимура, как жена его, словно очнувшись, с криками погналась за ней.
   - Ну теперь она ему покажет за дочерей! - высказал свою догадку один из собравшихся крестьян.
   - Поздновато вскинулась! - добавил другой, глядя вслед бегущей и кричащей на бегу жене Тимура.
   Однако жена Тимура, подбежав к процессии, вцепилась в руку председателя колхоза.
   - Полотенце, - закричала она, - мое полотенце!
   - Какое полотенце? - обернулся председатель, пытаясь отбросить ее руку.
   - В котором деньги завернуты! - крикнула она, и тут председатель, поняв, о чем идет речь, извлек сверток из портфеля и под смех чегемцев, а может, именно из-за смеха чегемцев замешкавшись с развязыванием узлов, кинул ей в лицо полотенце.
   - До чего же Теймыр ее доендурил, - смеялись крестьяне, - что она в такой час вспомнила о полотенце.
   * * *
   На этом, посмеиваясь сам, закончил свой рассказ Бахут. Они с Кязымом сидели на кухне Большого Дома, попивая вино у очага. Кроме Нуцы, все остальные уже легли спать.
   - Но вот что ты мне скажи, - спросил Бахут, - почему ты решил, что именно он ворует деньги?
   - Потому, что, - сказал Кязым, оживленно поглядывая на Бахута, - я сразу понял, что все три воровства - дело рук одного человека, и, значит, бухгалтеры тут ни при чем. Тогда кто? Любой другой человек, забравшись в правление, должен был или сломать железный ящик, или его унести. Но вор открывал ящик. Значит, у него был ключ. Второй ключ. Откуда взяться второму ключу? Я спросил у председателя, который до этого работал в двух колхозах, как там было с ключами. Он сказал, что обычно в правлении бывает два ключа от железного ящика - один держит председатель, другой держит бухгалтер. Значит, решил я, и у нас было два ключа. Где искать второй ключ? Бухгалтеров я отодвинул, они не виноваты. Значит, один из бывших председателей. А их у нас было три. Последний не мог держать второй ключ, потому что оба бухгалтера сели при нем. и они бы обязательно сказали, что был второй ключ. Но они ничего такого на суде не сказали. Теперь идет следующий председатель. Но при нем деньги никто не воровал, и трудно подумать, что он, работающий за сорок километров от Чегема, мог узнать, когда в железном ящике будут деньги, и прийти ночью в правление как раз в такое время, когда сторожа кто-то из близких домов пригласил за праздничный стол, как это у нас водится. Остается Теймыр. И я на нем остановился. Он - первый наш председатель, и если с самого начала было два ключа, они были при нем. А во-вторых, и это главное, если он решил, сделав вид. что ключ потерян, воровать деньги, он обязательно должен был пропустить следующего председателя. Потому что тогда еще могли подумать: а куда, интересно, делся второй ключ? А потом уже не могли подумать, привыкли, много времени прошло.
   - Но вот что ты мне скажи, - снова спросил Бахут, после того как они выпили по стаканчику, - что бы ты сделал, если бы он ключ держал в том же месте, где деньги? Он бы сразу понял твой обман!
   - Я об этом тоже подумал, - сказал Кязым и, осторожно приподняв кувшин, разлил по стаканам душистую "изабеллу". Стаканы с пурпурным вином, озаренные пламенем очага, просвечивались, как драгоценные камни.
   - Этого не могло быть, - продолжал Кязым с удовольствием, - Если человек зарезал человека и ограбил его, он свой нож или выбросит, или, вымыв, куда-нибудь спрячет. Но он его никогда не спрячет в том же месте, где награбленные деньги. Потому что нож возле награбленных денег - это вроде свидетель. А зачем убийце свидетель? А наш Теймыр, считай, трех бухгалтеров зарезал, а ключ - это его нож. Он его не мог держать вместе с деньгами.
   - А если бы он у тебя спросил, как ты залез ко мне в дом? - не унимался Бахут.
   - Ха, - усмехнулся Кязым и, положив ногу на ногу, скрутил цигарку, - не для того я его два дня ломал, чтобы он у меня спрашивал. Но и на этот случай я заметил, что рама одного окна у него подгнила. Вечером я ее потихоньку растряс, раскрыл, а потом прикрыл и пошел в дом Тендела. Но он у меня даже не спросил ничего, потому что я его в ту ночь совсем доломал...
   - Чем хвастаться, - сказала жена Кязыма, входя в кухню с охапкой белья, - ты бы подумал, как он тебе отомстит, когда вернется.
   - Ну это еще не скоро, - сказал Кязым, и они с Бахутом выпили по стаканчику.
   - Лет десять получит, - сказал Бахут, ставя свой стакан на столик.
   - Собаку жалко, - вдруг вспомнил Кязым, - я его натравил на нее...
   - Ты бы лучше себя и своих близких пожалел, - заворчала Нуца, разгребая жар очага, и, поддев его специальной лопаточкой, высыпала в утюг, - второй день пьешь, а потом будешь стонать: сердце схватило.
   Кязым ничего не ответил, но, продолжая разговаривать с Бахутом, перешел на мингрельский язык, чтобы жена не встревала. Он еще не все тонкости этого дела выложил своему другу. Нуца знала, что муж ее уже завелся и теперь еще долго будет пить, скорее всего всю ночь. Он сам еще не знал этого, но она уже чувствовала это по его особому оживлению. Кязым пил редко, но основательно.
   Нуца выгладила все белье и, продолжая ворчать, ушла в горницу, держа перед собой большую стопку свежевыглаженного белья.
   Она как в воду смотрела. На рассвете, когда птицы уже расчирикались на всех деревьях усадьбы, Кязым с Бахутом стояли посреди двора. Оба держали в руке по стакану, а у Кязыма в другой руке был еще кувшинчик. Они оба были пьяны, но не шатались и сознания не теряли. Сказывалась традиция и долгая выучка.
   Корова уже паслась, жадно щипля росистую траву, словно наверстывая все, что недоела за время болезни. Собака сидела у порога кухонной веранды и с некоторой сумрачностью следила за своим хозяином, как бы осуждая неприятную необычность происходящего.
   Кязым сейчас, сильно запрокинувшись назад, долго тянул из своего стакана. Чувствовалось, что сосуд, в который втекает вино, уже с трудом вмещает жидкость, и Кязым, запрокидываясь все дальше и дальше назад, тянул и тянул из стакана, словно в этой позе выискивал в себе пространство, еще не заполненное вином.
   Бахут, в отличие от Кязыма, был среднего роста и плотненький.
   В белом полотняном кителе и в шапке-сванке, надвинутой на масличные глаза, он сейчас с некоторой блудливой хитрецой следил, чем окончится состязание Кязыма со стаканом.
   Это выражение не осталось не замеченным Кязымом, и он, допив свой стакан, выпрямился и, смеясь не только глазами как обычно, посмотрел на Бахута.
   - Ты думаешь, я не знаю, что ты сейчас думал? - сказал он.
   - Ничего я сейчас не думал, - отвечал Бахут, убирая с лица остатки блудливого выражения.
   - Ox, Бахут, - сказал Кязым, - ты сейчас думал: неужели Кязым не опрокинется назад!
   - Ничего я такого не думал! - сказал Бахут.
   Кязыму было ужасно весело от мысли, что Бахут ждал, что он опрокинется, а вот он взял да и не опрокинулся. Но еще веселее ему было оттого, что Бахут теперь ни за что в этом не признается.
   - Неужели, - сказал Кязым, - ты один раз в жизни не можешь честно сказать правду: "Да, я ждал, что ты опрокинешься!"
   - Я честно говорю, - сказал Бахут, - я не ждал, что ты опрокинешься!
   - Ох, Бахут! Ох, Бахут, - покачал головой Кязым, - почему один раз в жизни честно не скажешь: "Да, я ждал, что ты опрокинешься!" Бахут понял, что теперь Кязым от него не отстанет.
   - Подумаешь, "опрокинешься", - ворчливо заметил Бахут, - ничего страшного - трава.
   - Значит, ты все-таки ждал, что я опрокинусь!
   -- Ничего не ждал, кацо! Но если б даже опрокинулся, ничего страшного - трава!
   - Ах ты, мой толстячок! Учти, что я все твои хитрости заранее знаю!
   - Ты знаешь, кто такой? - сказал Бахут.
   -- Кто? - заинтересовался Кязым, поднося кувшинчик к его стакану.
   - Ты сушеная змея, - сказал Бахут, отстраняя от кувшина свой наполнившийся стакан.
   - Почему? - заинтересовался Кязым, наполнив свой стакан.
   - Что ты кушаешь - тебя кушает! Что ты пьешь - тебя пьет! - торжественно заявил Бахут.
   - Почему то, что я пью, меня пьет? - заинтересовался Кязым.
   - Вот ты всю ночь пил, а живот у тебя где! - спросил Бахут и стал дергать Кязыма за свободный ремешок на его впалом животе. - Куда пошло то, что ты пил?
...
Страницы:

Обратная связь Главная страница

Copyright © 2010.
ЗАО АСУ-Импульс.

Пишите нам по адресу : info@e-kniga.ru