Искандер Фазиль Абдулович

   Добрая, старая мать с морщинистым лицом. Хоть в старости почет и достаток пришли наконец... Добрая... Будь ты проклята!!!
   
   Книга, самый ценный и дорогой подарок. Ну, а если это качественная и прекрасно иллюстрированная книга, то это еще лучше. Печать и издание малотиражных книг сейчас стоит не дёшево. Поэтому многие компании заказывают изготовление книг в Типографии ЦМИК. Там же можно заказать печать методичек, брошюр, авторефератов, печать методических пособий.
   
   Тут, как всегда, видение обрывалось. Он никогда не мог провести его дальше, всегда спотыкался на этом месте, потому что кровь давней обиды ударяла в голову. Нет ей прощения даже за то, что она каждый раз портила этот сон наяву, этот милый вариант судьбы, который сладко было себе позволить во хмелю, слушая любимую песню. Нет ей прощения, нет. Как он помертвел однажды, как помертвел, когда, играя с мальчиками на зеленой лужайке, вдруг услышал (срыть лужайку!), как двое взрослых мужчин, похабно похохатывая, стали говорить о ней.
   Они сидели в десяти шагах от него в тени алычи (срыть алычу, чтоб она высохла) и говорили о ней. А потом один из них вдруг остановился и, кивнув в его сторону, сказал другому, чтобы потише говорил, потому что, кажется, ее мальчик тут крутится.
   Они заговорили тише, а он, раздавленный униженном, должен был продолжать игру, чтобы товарищи его ничего не заметили и ни о чем не догадались. Как он ненавидел их тогда, как мечтал отомстить, особенно почему-то этому, второму, который сказал, чтобы первый говорил потише. Нет ей прощения за самую ее позорную нищету и за все остальное...
   Лети, черная ласточка, лети...
   Он поднял голову и, оглядывая теперь поющих секретарей райкомов, постепенно успокоился. С каждым накатом мелодии песня смывала с их лиц эти жалкие маски с удивленно приподнятыми бровями, под которыми все отчетливей, все самостоятельней проступали (ничего, пока поют, можно) лица виноградарей, охотников, пастухов.
   Лети, черная ласточка, лети...
   Они думают, власть - это мед, размышлял Сталин. Нет, власть - это невозможность никого любить, вот что такое власть. Человек может прожить свою жизнь, никого не любя, но он делается несчастным, если знает, что ему нельзя никого любить.
   Вот я уже полюбил Глухого, и я знаю, что Берия его сожрет, но Я не могу ему ничем помочь, потому что он мне нравится. Власть - это когда нельзя никого любить. Потому что не успеешь полюбить человека, как сразу же начинаешь ему доверять, но, раз начал доверять, рано пли поздно получишь нож в спину.
   Да, да, я это знаю. И меня любили, и получали за это рано или поздно. Проклятая жизнь, проклятая природа человека! Если б можно было любить и не доверять одновременно. Но это невозможно.
   Но если приходится убивать тех, кого любишь, сама справедливость требует расправляться с теми, кого не любишь, с врагами дела.
   Да, Дела, подумал он. Конечно, Дела. Все делается ради Дела, думал он, удивленно вслушиваясь в полый, пустой звук этой мысли. Это от песни, подумал он. Вообще, надо бы запретить эту песню, она опасна, потому что я ее слишком люблю. Глупость, подумал он, она была бы опасна, если бы другие ее могли так же глубоко чувствовать, как я... Но так ее никто не может чувствовать...
   Продолжая слушать песню, он налил себе фужер вина и молча, ни на кого не глядя, выпил. Поставив фужер, он взял со стола давно потухшую трубку и несколько раз безуспешно попытался затянуться. Заметив, что трубка потухла, он уже нарочно тянул, словно продолжая оставаться в глубокой задумчивости. Спички лежали рядом, но он ждал - кто-нибудь догадается или нет подать ему огня.
   Вот так, будешь умирать - стакан воды не подадут, подумал он, жалея себя, но тут Калинин зажег спичку и поднес ее к трубке. Оставаясь в глубокой задумчивости, он ждал, пока пламя спички доберется до пальцев Калинина, и только тогда потянулся к огню и, прикуривая, наблюдал, как легко? пламя касается дрожащих пальцев Калинина. Ничего, думал он, не одному мне мучиться.
   Он с удовольствием затянулся и откинулся на стуле. Взгляд его упал на Ворошилова. Тот все еще сидел за столом, опустив голову и насупившись, с выражением обиженного ребенка. И вдруг острая жалость к нему пронзила Сталина. Он тоже загубил душу, подумал Сталин.
   - Клим, - сказал он глухим от волнения голосом, - где Царицын, где мы, Клим?
   - За что обидел, Иосиф? - поднял голову Ворошилов и посмотрел на Сталина горьким преданным взглядом.
   - Прости, Клим, если обидел, - сказал Сталин, раскаиваясь и любуясь своим раскаяньем, - но они нас с тобой еще хуже обижают...
   - Ничего, Иосиф! - воскликнул Ворошилов, потрясенный тем, что вождь не только понимает его обиды, но и ставит их рядом со своими. - Ты им еще покажешь где раки зимуют...
   - Думаю, что покажу, - сказал Сталин скромно и пыхнул трубкой. Песня кончилась, и рой смутных, нетвердых мыслей схлынул из его отрезвевшей головы.
   Да разве на него можно обижаться, думал Ворошилов, веселея и незаметно оглядывая вождей, чтобы убедиться в том, что они слышали, как его только что возвысил Сталин. И как он точно понимает, Думал Ворошилов восторженно, что мои враги в руководстве армией - это продолжение враждебной Сталину линии в руководстве государственным аппаратом.
   - Товарищ Сталин, что делать с этим Цулукидзе? - спросил Берия, внимательно прислушивавшийся к словам Сталина. Он давно хотел спросить об этом и решил, что сейчас самое подходящее время.
   Дело в том, что этот старый большевик, еще ленинской гвардии, хотя давно уже был отстранен от всяких практических дел, продолжал язвить и ворчать по всякому поводу. В свое время это он бросил подхваченную грузинскими коммунистами реплику, что Берия с маузером в руке рвется к партийному руководству Закавказья. ("А что, сволочи, с Эрфуртской программой я должен был рваться к руководству? Разве вы с ней в говне не очутились?")
   Другого человека за такие слова (теперь, когда уже прорвался к руководству) он давно бы подвесил за язык, но этого тронуть опасался. Не было полной ясности в этом вопросе. Многих старых большевиков Сталин сам уничтожал, но некоторых почему-то придерживал и награждал орденами.
   - А что он сделал? - спросил Сталин и в упор посмотрел на Берию.
   - Болтает лишнее, выжил из ума, - сказал Берия, стараясь догадаться, что думает Сталин по этому поводу, раньше, чем он выскажется.
   - Лаврентий, - сказал Сталин, мрачнея, потому что он не находил сейчас нужного решения, - я приехал использовать законный отпуск, почему ты мне задаешь такие вопросы?
   - Нет, товарищ Сталин, я просто посоветоваться хотел, - быстро ответил Берия, стараясь обогнать помрачнение Сталина, голосом показывая, что извиняется и сам не придает большого значения вопросу. Хорошо, что не ликвидировал, с радостным испугом мелькнуло у него в голове
   -....Болтунов Ленин тоже ненавидел, - сказал Сталин задумчиво.
   - Может, выгнать из партии к чертовой матери? - спросил Берия, оживляясь. Ему показалось, что Сталин все-таки не прочь как-то наказать этого сукиного сына.
   - Из партии не можем, - сказал Сталин и вразумляюще добавил: - Не мы принимали, Ленин принимал...
   -А что делать? - спросил Берия, окончательно сбитый с толку
   - У него, по-моему, был брат, - сказал Сталин, - интересно, где он сейчас?
   - Жив, товарищ Сталин, - сказал Берия, покрываясь холодным потом, - работает в Батуме директором лимонадного завода.
   Сталин задумался. Берия покрылся холодным потом, потому что раньше не знал о существовании брата Цулукидзе и только в прошлом году, собирая материал против видного в прошлом большевика, узнал о его брате. Материалы о брате, запрошенные из Батума, ничего полезного в себе не заключали, он даже ни разу не проворовался на своем лимонадном заводе. Но то, что он знал о его существовании, знал, что он делает и как он живет, сейчас работало на него. Сталин это любил.
   - Как работает? - спросил Сталин строго.
   - Хорошо, - сказал Берия твердо, показывая, что свою неприязнь к болтуну никак не распространяет на его родственников, а знание деловых качеств директора лимонадного завода - простое следствие знания кадров со стороны партийного руководителя.
   - Пусть этот болтун, - ткнул Сталин трубкой в невидимого болтуна, - всю жизнь жалеет, что загубил брата.
   - Гениально! - воскликнул Берия.
   - У вас на Кавказе еще слишком сильны родственные связи, - объяснил Сталин ход своей мысли, - пусть другим болтунам послужит уроком диалектика наказания.
   Почувствовав, что Сталин своими словами отделил себя от Кавказа, некоторые секретари райкома стали смотреть на него с грустным упреком, словно спрашивая: "За что осиротил?"
   - Век живи, век учись, - сказал Берия и развел руками.
   - Но только не за счет моего отпуска, Лаврентий, - строго пошутил Сталин, чем обрадовал Лакобу. Он считал нетактичным, что Берия здесь, за пиршественным столом в Абхазии, выклянчивал у Сталина санкцию на расправу со своими врагами. Вечно этот Берия лезет вперед, и сам же я виноват, что познакомил его со Сталиным, думал Лакоба. Сейчас самое время поднять тост за старшего брата, за великий русский народ. Недаром Сталин сказал: мол, у вас на Кавказе... Значит, он уже чувствует себя русским...
   Он знаками показал на тот конец стола, чтобы всем разлили.
   - Я хочу поднять этот тост, - сказал он, вставая со своего места, бледный, упрямо не поддающийся хмелю на исходе ночи, - за нашего старшего брата...
   Пиршественная ночь набирала второе дыханье. Снова пили, ели, плясали и уже даже у дяди Сандро, величайшего тамады всех времен и народов, покруживалась голова. Увидеть за одну ночь столько грозного и прекрасного даже для него было многовато.
   Лакоба приспустил поводья тамады, чувствуя, что вождю строгий порядок кавказского застолья начинает надоедать.
   - Прекрасную Сарью, просим, просим! - кричал Калинин, хлопая в ладони и любовно склоняя бородатую голову.
   - "Мравалджамие"... "Мравалджамие"! - просили на том конце стола и затягивали ее.
   - "Многие лета"! - кричали другие и затягивали абхазскую застольную.
   - Теперь ты на коне, - кричал с того конца стола Махаз, встретившись глазами с дядей Сандро, - благодать снизошла на тебя, благодать!
   - У меня волос курчавый, как папоротник, - рассказывал повар одному из секретарей райкома, давая ему пощупать свои волосы, - яичко, как в гнездышке, лежит.
   - Все же риск, - сказал секретарь, угрюмо щупая волосы повара.
   - У людей жёны, - бормотал Берия, тяжело опустив голову на руки.
   - Но, Лаврик, пойми... Мне было стыдно, и он совсем не рассердился.
   - Дома поговорим...
   - Но, Лаврик...
   - Я для тебя больше не Лаврик...
   - Но, Лаврик...
   - У людей жёны...
   - Какой же риск, мил-человек, у меня один волос на три пальца возвышается, - радостно разуверял повар недоверчиво косящегося на его голову секретаря райкома.
   - А в голову не попадал?
   - Конечно, нет, - радуясь его наивности, говорил повар, - риску тут мало, страху много.
   - Все же риск, человек выпивший, - угрюмо придерживался своей версии секретарь райкома.
   - Говорит "у вас на Кавказе", - качал головой другой секретарь, - а что мы смогли сделать?
   - Шота, прошу, как брата, не обижайся на вождя, - утешал его товарищ.
   - Я за него жизнь готов отдать, но у меня душа болит, - отвечал тог, бросая осиротевший взгляд на тот конец стола.
   - Шота, прошу, как брата, не обижайся на вождя...
   - Везунчик! Везунчик! - кричал захмелевший Махаз, встретившись глазами с дядей Сандро. - Теперь вся Абхазия у тебя в кармане!
   Дядя Сандро укоризненно качал головой, намекая на непристойность таких криков, тем более направленных в самую гущу правительства. Но Махаз не понимал его знаков.
   - Не притворяйся, что не в кармане! - кричал он. - Не притворяйся, везунчик!
   - Что это он все кричит? - даже Лакоба обратил внимание на Махаза.
   - Глупости, - сказал дядя Сандро и подумал: "Хорошо, хоть по-абхазски кричит, а не по-русски"
   - Это что! - пытался повар развлечь угрюмистого секретаря. - Я еще во времена принца Ольденбургского здесь, в Гаграх, учеником повара начинал. Принц, как Петр, с палкой ходил. Обед для рабочих сами пробовали. Случалось, поваров палкой бивали, но всегда за дело.
   - Все же риск, - угрюмо качал головой секретарь. Он чувствовал себя перебравшим, и мысль его застряла на стрельбе по яйцам.
   - Это что! - пытался отвлечь его повар удивительными воспоминаниями. - Сюда приезжали государь император...
   - Зачем выдумываешь? - неохотно отвлекся секретарь.
   - Крестом клянусь, на крейсере! Сам крейсер остановился на рейде. . Государь на катере причалили, а государыня не пожелали причалить, чем обидели принца, - рассказывал повар.
   - Придворные интриги, - угрюмо перебил его секретарь.
   ...Рано утром, когда по велению Лакобы директор санатория раздвинул тяжелые занавески и нежно-розовый августовский рассвет заглянул в банкетный зал, он (нежно-розовый рассвет) увидел многих секретарей райкомов спящими за столами - кто откинувшись на стуле, а кто прямо лицом на столе.
   Одному из них, спавшему, откинувшись на стуле, друзья сунули в рот редиску, что могло вызвать у нежно-розового рассвета только недоумение, потому что поросят, держащих в оскаленных зубах по редисинке, на столе не оставалось, и шутливая аналогия была понятна лишь посвященным.
   Участники ансамбля один за другим подходили к Сталину. Сталин сгребал со стола конфеты, печенье, куски мяса, жареных кур, хачапури и другую снедь. Приподняв полу черкески или подставив башлыки, они принимали подарки и, поблагодарив, отходили от вождя.
   - Марш, - говорил Сталин, накидав очередному танцору гостинцев. Он старался всем раздавать поровну, приглядывался к кускам мяса, к жареным курам и если в чем-то одном недодавал, то старался побольше наложить другого. Так деревенский патриарх, Старший в Доме, после большого пиршества раздает гостям дорожные и соседские паи.
   - Все равно все на Сталина спишут, - шутил вождь, накладывая снедь в растопыренные полы черкески, - все равно скажут - Сталин все скушал...
   Некоторые участники ансамбля, раз такое дело, перемигнувшись, прихватывали с собой бутылки с вином.
   * * *
   На трех переполненных легковых машинах ансамбль возвращался в Мухус. Когда садились в машины, произошло любопытное замешательство. Рядом с шофером первой машины сел, конечно, руководитель ансамбля Платон Панцулая. Рядом с шофером второй машины должен был сесть, как обычно, Пата Патарая. Он уже занес было голову в открытую дверцу, но потом вытащил ее оттуда и предложил сесть дяде Сандро, случайно (будем думать) оказавшемуся рядом.
   Дядя Сандро стал отказываться, но после вежливых пререканий ему все-таки пришлось уступить настояниям Паты Патарая и сесть рядом с шофером во вторую машину.
   Было решено доехать до реки Гумисты, выбрать там место поживописней и устроить завтрак на траве. Ехали весело, с песнями. Нередко по дороге попадались ребятишки и тогда им из машины бросали конфеты и печенье. Дети кидались собирать божий дар.
   - Знали бы, с какого стола, - устало улыбались танцоры. За Эшерами, там, где дорога проходила между зарослями папоротников, ежевики и дикого ореха, внезапно машинам преградило путь небольшое стадо коз. Машины притормозили, а козы, тряся бородами и пофыркивая, переходили дорогу. Пастушка не было видно, но голос его доносился из зарослей, откуда он выгонял отставшую козу.
   - Хейт! Хейт! - кричал мальчишеский голос, волнуя дядю Сандро какой-то странной тревогой. Время от времени мальчик кидал камни, и они, хрястнув по густому сплетенью, глухо, с промежутками падали на землю. И когда камень мальчика попал в невидимую козу, дяде Сандро показалось, что он за миг до этого угадал, что именно этот камень в нее попадет. И, когда коза, крякнув, выбежала из-за кустов и вслед на ней появился подросток и, увидев легковые машины, смущенно замер, дядя Сандро, холодея от волнения, все припомнил.
   Да, да, почти так это и было тогда. Мальчик перегонял коз в котловину Сабида. И тогда вот так же одна коза застряла в кустах, и он так же кидал камни и кричал. Вот так же, как сейчас, когда он попал в нее камнем, она крякнула и выскочила из кустов, и следом за ней выскочил мальчик и замер от неожиданности.
   В нескольких шагах от него по тропе проходил человек и гнал перед собой навьюченных лошадей. Услышав треск кустов, человек дернулся и посмотрел на голубоглазого отрока с такой злостью, с какой на него никогда никто не смотрел.
   В первое мгновенье мальчику показалось, что ярость человека вызвана неожиданностью встречи, но и успев разглядеть, что перед ним только мальчик и козы, человек еще раз бросил на него взгляд, словно какую-то долю секунды раздумывал, что с ним делать: убить или оставить. Так и не решив, он пошел дальше и только дернул плечом, закидывал карабин, сползавший с покатого плеча.
   Человек шел с необыкновенной быстротой, и мальчику почувствовалось, что он оставил его в живых, чтобы не терять скорость. В руках у человека не было ни палки, ни камчи, и мальчику показалось странным, что лошади без всякого понуканья движутся с такой быстротой.
   Через несколько секунд тропа вошла в рощу, и человек вместе со своими лошадьми исчез. Но в самое последнее мгновенье, еще шаг - и скроется за кустом, он опять вскинул карабин, сползавший с покатого плеча, и, оглянувшись, поймал мальчика глазами. Мальчику почудился отчетливый шепот в самое ухо:
   - Скажешь - вернусь и убью...
   Стадо уже было далеко внизу, и мальчик побежал по зеленому откосу, подгоняя козу. Он знал, что роща, в которую вошел человек со своими лошадьми,) скоро кончится, и тропа их выведет на открытый склон по ту сторону котловины Сабида.
   Когда он добежал до стада и посмотрел вверх, то увидел, как там, на зеленом склоне, одна за другой стали появляться навьюченные лошади. Восемь лошадей и человек, отчетливые на зеленом фоне травянистого склона, быстро прошли открытое пространство и исчезли в лесу. Даже сейчас, на расстоянии примерно километра, было заметно, что лошади и человек идут очень быстро. И тут мальчик догадался, что этому человеку и не надо никакой палки или камчи, что он из тех, кого лошади и безо всякого понукания боятся.
   Перед тем как исчезнуть в лесу, человек снова оглянулся и, тряхнув покатым плечом, поправил сползающий карабин. Хотя лица его теперь нельзя было разглядеть, мальчик был уверен, что он оглянулся очень сердито.
   Через день до Чегема дошли слухи, что какие-то люди ограбили пароход, шедший из Поти в Одессу. Грабители действовали точно и безжалостно. Мало того, что их возле Кенгурска ждал человек с заранее купленными лошадьми, они сумели склонить к участию в грабеже четырех матросов. Ночью они связали и заперли в капитанской каюте самого капитана, рулевого и нескольких матросов. Спустили шлюпки, на которые погрузили награбленное, и отплыли к берегу.
   К вечеру следующего дня трупы четырех матросов нашли в болоте возле местечка Тамыш. Через день нашли еще два трупа, до полной неузнаваемости изъеденные шакалами. Было решено, что грабители поссорились между собой, и двое, оставшихся в живых, увезли груз неизвестно куда или даже погибли в болотах. И все-таки еще через несколько дней, уже совсем недалеко от Чегема, нашли труп еще одного человека, убитого выстрелом в спину и сброшенного с обрывистой атарской дороги чуть ли не на головы жителям села Наа, упрямо расположившимся под этими обрывистыми склонами. Труп сохранился, и в нем признали человека, месяц назад покупавшего лошадей в селе Джгерды.
   Чегемцы довольно спокойно отнеслись ко всей этой истории, потому что дела долинные - это чужие дела, тем более дела пароходные. И только мальчик с ужасом догадывался, что он видел того человека в котловине Сабида.
   Дней через десять после той встречи к их дому подъехал всадник в абхазской бурке, но в казенной фуражке, издали показывающей, что он, как нужный человек, содержится властями.
   Всадник, не спешиваясь, остановился возле плетня, поджидая, пока к нему подойдет отец мальчика. Потом, вытащив ногу из стремени и поставив ее на плетень, всадник разговаривал с отцом мальчика. Отгоняя собак, мальчик вертелся возле плетня, прислушиваясь к тому, что говорили взрослые.
   - Не видел кто из ваших, - спросил всадник у отца, - чтобы кто-нибудь с навьюченными лошадьми проходил по верхнечегемской дороге?
   - Про дело слыхал, - ответил отец, - а человека не видел.
   - Да не по верхней, а по нижней! - чуть не крикнул мальчик, да вовремя прикусил язык.
   Человек, продолжая разговаривать, нашел ногой стремя и поехал дальше.
   - Кто это, па? - спросил мальчик у отца.
   - Старшина, - ответил отец и молча вошел в дом.
   И только глубокой осенью, когда они с отцом, нагрузив ослика мешками с каштанами, подымались из котловины Сабида, а потом присели отдохнуть на той самой нижнечегемской тропе, чуть ли не на том же месте, он не удержался и все рассказал отцу.
   - Так вот почему ты перестал сюда коз гонять? - усмехнулся отец.
   - Вот и неправда! - вспыхнул мальчик: отец попал в самую точку.
   - Что ж ты молчал до сих пор? - спросил отец.
   - Ты бы только видел, как он посмотрел, - сознался мальчик, - я все думаю; как бы он не вернулся...
   - Теперь его сюда на веревке не затащишь, - сказал отец, вставая и погоняя ослика хворостиной, - но если бы ты сразу сказал, его еще можно было поймать.
   - Откуда ты знаешь, па? - спросил мальчик, стараясь не отставать от отца. С тех пор как он встретился с этим человеком, он не любил эти места, не доверял им.
   - Человек с навьюченными лошадьми дальше одного дня пути никуда не уйдет, - сказал отец и взмахнул хворостинкой, ослик то и дело норовил остановиться, подъем был крутой.
   - А ты знаешь, как он быстро шел! - сказал мальчик.
   - Но никак не быстрее своих лошадей, - возразил отец и, подумав, добавил. - Да он и убил этого последнего, потому что знал - один переход остался.
   - Почему, па? - спросил мальчик, все еще стараясь не отстать от отца.
   - Вернее, потому и оставил его в живых, - продолжал отец размышлять, вслух, - чтобы тот помог ему навьючить лошадей для последнего перехода, а потом уже прихлопнул.
   - Откуда ты знаешь это все? -спросил мальчик, уже не стараясь догнать отца. потому что они вышли на взгорье, откуда был виден их дом.
   - Знаю я их гяурские обычаи, - сказал отец, - им лишь бы не работать, да я о них и думать не хочу.
   - Я тоже не хочу, - сказал мальчик, - но почему-то все время вспоминаю про того.
   - Это пройдет, - сказал отец.
   И в самом деле это прошло и с годами настолько далеко отодвинулось, что дядя Сандро, иногда вспоминая, сомневался - случилось ли все это на самом деле или же ему, мальчишке, все это привиделось уже после того, как пошли разговоры об ограблении возле Кенгурска парохода.
   Но тогда, после знаменитого на всю жизнь банкета, который произошел в одну из августовских ночей 1935 или годом раньше, но никак не позже, все это увиделось ему с необыкновенной ясностью, и он, суеверно удивляясь его грозной памяти, благодарил бога за свою находчивость,
   Об этой пиршественной ночи дядя Сандро неоднократно рассказывал друзьям, а после Двадцатого съезда и просто знакомым, добавляя к рассказу свои отроческие не то виденья, не то воспоминанья.
   - Как сейчас вижу, - говаривал дядя Сандро, - все соскальзывает с плеча его карабин, а он все его зашвыривает на ходу, все подтягивает не глядя. Очень уж у Того покатое плечо было...
   При этом дядя Сандро глядел на собеседника своими большими глазами с мистическим оттенком. По взгляду его можно было понять, что, скажи он вовремя отцу о человеке, который прошел по нижнечегемской дороге, вся мировая история пошла бы другим, во всяком случае не нижнечегемским путем.
   И все-таки по взгляду его нельзя было точно определить, то ли он жалеет о своем давнем молчании, то ли ждет награды от не слишком благодарных потомков. Скорее всего по взгляду его можно было сказать, что он, жалея, что не сказал, не прочь получить награду.
   Впрочем, эта некоторая двойственность его взгляда заключала в себе дозу демонической иронии, как бы отражающей неясность и колебания земных судей в его оценке.
   Сам факт, что он умер своей смертью, если, конечно, он умер своей смертью, меня лично наталкивает на религиозную мысль, что бог затребовал папку с его делами к себе, чтобы самому судить его высшим судом и самому казнить его высшей казнью.
   
   ГЛАВА 9 РАССКАЗ МУЛА СТАРОГО ХАБУГА
   В то утро я ел траву в котловине Сабида, когда на гребне холма, разделяющего котловину на две части, появился мой старик. Рядом со мной паслось несколько лошадей и ослов, поодаль паслись коровы. Лошадь одного яз наших соседей, вздорного и глупого лесника Омара, была с жеребенком, и я, конечно, старался держаться поближе к нему. Мы, мулы, вообще обожаем жеребят, а я в особенности. Тем более этого жеребенка я дней сорок тому назад спас от волков. Но об этом я расскажу как-нибудь потом, хотя на случай, если потом рассказать забуду, кое-что расскажу и сейчас.
   В тот раз мы так же паслись в котловине Сабида, только были гораздо ниже, в лощине. Я, как всегда, старался держаться возле жеребенка, потому что я от нежности схожу с ума, когда слышу запах жеребенка или вижу его длинноногую неуклюжую фигуру.
   Два волка неожиданно выскочили из ольшаника, и все лошади и ослы бросились наутек. Я, конечно, тоже бросился бежать, но все-таки, несмотря на страх, я о жеребенке не забывал. И, когда на подъеме он начал отставать, я сам сбавил ход. Я понял, что оба волка стараются отрезать жеребенка от остальных лошадей и ослов. Ну, нет, решил я, пока я жив, вам не перегрызть его тонкую шею.
   И вот все лошади и ослы уже впереди, а волки с обеих сторон настигают жеребенка. А я бегу рядом, и один волк уже между нами. Шерсть на шее вздыбилась, пасть оскалена, чувствую, выбирает мгновение, чтобы изловчиться и прыгнуть на шею жеребенка.
   А на меня, между прочим, совсем не обращает внимания. Этим я и воспользовался. Как только он изловчился для прыжка, я примерился к нему, слегка развернулся и лягнул его правым задним копытом. После такого удара можно не оглядываться. Я с наслаждением почувствовал, как череп волка хрустнул под моим копытом.
   Да, скажу я вам, это был толковый удар. Как потом оказалось, волк замертво свалился, и его в тот же день подобрал пастух Харлампо. Ударив этого волка, я, не оглядываясь, припустил за вторым. Я снова догнал жеребенка и обошел его с той стороны, где был второй волк. Но он, то ли заметив, что я сделал с его товарищем, то ли испугавшись, с какой неимоверной яростью я мчался на него, затрусил в сторону и скрылся в зелени рододендрона.
   А между прочим, все остальные лошади и ослы, в том числе и кобыла этого жеребенка, были далеко впереди на гребне холма. Я бы тоже сейчас там мог быть, но ведь жеребенок сильно отстал на подъеме, не мог же я его оставить волкам. Правильно люди говорят: не та мать, которая родила, а та, которая воспитала.
   Мы, мулы, вообще тем отличаемся, что очень любим жеребят. Ну, то, что мы умнее всех остальных животных, это всем давно известно. Но не все знают, что мы обожаем жеребят. И надо же, что именно мы их не можем иметь. Очень уж это несправедливо. Правда, до меня доходили слухи, что иногда мулицы рожают. Но сам я такого не видел. И потом непонятно, от кого они рожают, от мулов или от жеребцов.
   Лично я даже среди мулов отличаюсь особенной любовью к жеребятам. Ослята и человеческие дети мне тоже нравятся, ну, конечно, все-таки с жеребятами их не сравнить.
   Так вот, если я чувствую, что жеребенку что-то угрожает, я прихожу в неслыханную свирепость. За свою жизнь, спасая жеребят, я убил двух волков, четыре лисы н затоптал восемь змей. Зайцев я даже не считаю. Могут мне сказать, что лиса не нападает на жеребенка. Правильно, в спокойном состоянии я сам это понимаю. Но когда я пасусь рядом с милым, беззащитным жеребенком, и вдруг между нами пробегает лиса, я теряю голову от бешенства. Если я пасусь рядом с жеребенком - не подходи и все! Что тебе, места мало, что ли?!
   Больших, злых собак я тоже лягаю, когда они нападают на меня. Но людей - никогда. Правда, один раз я лягнул одного дурака, но за что? Я стоял себе привязанный к мельнице, а он подошел сзади и ни с того ни с сего поднял мой хвост. До сих пор не пойму, зачем ему нужно было подымать мой хвост. Одно дело, когда мой старик моет меня в ручье и подымает мой хвост, чтобы, плеснув туда воду, отодрать проклятых мух. Другое дело, когда к тебе подходит незнакомый человек и ни с того ни с сего задирает тебе хвост. Среди людей, между прочим, очень много глупцов попадается.
   Вообще, по моим долгим наблюдениям, ум среднего мула гораздо выше ума среднего человека. И это понятно - почему. Человек, как хищное животное, в основном из мяса делает свое мясо. А мул из травы делает мясо. Из мяса сделать мясо каждый дурак сможет. А вот ты попробуй из травы сделать мясо - это, братец, куда сложней.
   Вот как дело обстоит. Но надо быть до конца справедливым. И эта справедливость велит мне признаться в том, что, хотя ум среднего мула гораздо выше ума среднего человека, все-таки ум самых умных людей выше ума самых умных мулов. Это я вижу, когда честно сравниваю свой ум с умом моего хозяина. Да, мой старик в основном умнее меня, хотя и он иногда делает глупости.
   И в том-то обида, что я редко могу поправить моего старика, когда он делает или говорит глупость. Понимать-то я прекрасно понимаю абхазскую речь, но сказать ничего не могу, потому что мул бессловесное животное.
   Некоторые недалекие люди могут сказать, якобы поймав меня на слове:
   - Как же ты все это рассказываешь, если ты бессловесное - животное?
   Поясняю для недалеких людей, как это происходит. Дело в том, что все, что я говорю, я мысленно рассказываю ангелам, а они все это заставят увидеть и услышать во сне одного из наших парней. А он уже, в свою очередь, расскажет об этом остальным людям. Ничего, ничего, не беспокойтесь, он это сделает как надо. Это уж точно, что он неграмотнее ваших писарей в чесучовых кителях.
   Теперь, когда всем ясно, что и как получается, сразу же перехожу к рассуждению о собаках, чтобы потом не забыть. Дело в том, что у многих людей существует глупейшее заблуждение, что собака самое умное животное.
   Просто людям приятно думать, что их имущество охраняет очень умное животное. Им так спокойней. Я об этом говорю но потому, что собаки часто бросаются на нас, хотя это тоже кое-что говорит о их недалеком уме. Я же, например, не оспариваю, что собаки преданы своим хозяевам. Да, это и в самом деле так. Но то, что эту преданность они все время тычут в глаза, забывая о собственном достоинстве, тоже не признак ума.
   Но главное не это. Если спокойно обдумать и взвесить все причины, по которым собака лает в течение одного дня, то невольно приходишь к мысли: а в порядке ли вообще у нее мозги?
   Если, допустим, собака лаяла в день сто раз, хотя они обычно лают гораздо больше, так вот, если разобрать причины, по которым она лаяла сто раз, то окажется - только в одном случае ей надо было в самом деле лаять. А в остальных случаях ей вообще надо было спокойно сидеть или спать. А теперь представьте мула, который сто раз пошел на мельницу, чтобы один раз принести мешки с мукой, и сразу станет ясно, чего стоит ум собаки. Я думаю, теперь этот вопрос всем ясен, и дальше об этом говорить было бы все равно, что подражать бессмысленному собачьему лаю.
   Так вот, мой старик появился на склоне котловины Сабида, где я ел траву с другими лошадьми и ослами, и стал спускаться ко мне, громко крича:
   - Арапка, Арапка!
   Так он меня называет, хотя я не такой уж черный. Но я не обижаюсь, само по себе имя еще ни о чем не говорит. Между прочим, своего осла он тоже называет Арапкой. Но одно дело Арапка я - мул, и другое дело Арапка он - осел. Одно и то же имя, а звучит совсем по-разному.
...

---