Обратная связь Главная страница

Раздел ON-LINE >>
Информация о создателях >>
Услуги >>
Заказ >>
Главная страница >>

Алфавитный список  авторов >>
Алфавитный список  произведений >>

Почтовая    рассылка
Анонсы поступлений и новости сайта
Счетчики и каталоги


Информация и отзывы о компаниях
Цены и качество товаров и услуг в РФ


Раздел: On-line
Автор: 

Искандер Фазиль Абдулович

Название: 

"Сандро из Чегема"

Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] [41] [42] [43] [44] [45] [46] [47] [48] [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57] [58] [59] [60] [61] [62] [63] [64] [65] [66] [67] [68] [69] [70] [71] [72] [73] [74]  [75] [76] [77] [78] [79] [80] [81] [82] [83] [84] [85] [86] [87]

   - Уж не съел ли он ее часом? - вдруг высказала бабка странную догадку и на этот раз, бросив челнок к себе в подол, подбоченившись, посмотрела на внука.
   - Да что ты, бабушка! - вскричал внук. - Что ему есть нечего, что ли?
   
   Розы, тюльпаны, гладиолусы, орхидеи этот список можно продолжать до бесконечности. Каждый цветок прекрасен по своему. Каждый имеет свой запах и свое значение. Заказ цветов на дом, это удобно, особенно для занятых людей. Красноярск цветы предлагает для всех желающих, в любом колличестве.
   
   - Съел, - твердо сказала бабка и, взяв в правую руку челнок, прокинула его на левую сторону и, пришлепнув уточную нить, добавила: - Слопал, а теперь стыдно говорить правду.
   - Да не съел он ее! - воскликнул внук. - Он, если хочешь знать, англичанин, а они вроде нас, собак не едят!
   - Вот и сидел бы в своей Англичанин, - сказала бабка уже более спокойно, продолжая работать, - а не шлялся бы по свету как бродяга... Помни! Хороший человек старается жить и умереть там, где он родился...
   Вдруг бабка остановила челнок и о чем-то горестно задумалась.
   - Наши абхазцы, - сказала она, вздохнув, - когда им велели переселяться в Турцию, напрасно согласились. Надо было стоять на своем! Надо было каждому мужчине с оружием в руках умереть у порога своего дома! А ведь тех, кто не уехал, не тронули. Но многие уехали, и я с ними. Поддалась уговорам родственников. Но там я сразу поняла, что не будет нам жизни на чужой земле. Не будет! У меня три золотые монеты были зашиты в платье. Я подхватила своего сына с твоей матерью, тогда еще совсем девчонкой, наняла фелюгу, и мы ночью тайком приплыли на родину. А другие, бедолаги, сгинули, разбрелись по свету... Вот и опустела наша Абхазия... Принеси мне огня и не смей защищать своего Робинзона! Знаю, куда ты клонишь!
   Бабка взяла свою трубку и нетерпеливо стала посасывать ее. Чувствовалось, что она взволновалась. Прикурив от головешки, она долго потягивала свою трубку, может, вспоминала толпы растерянных переселенцев на чужой выжженной солнцем земле. Потом, видно, поуспокоилась, положила трубку на скамейку и снова взялась за работу. Внук продолжил чтение.
   Внезапно собаки, рыжая и черная, лежавшие у кухонной веранды, с яростным лаем кинулись к воротам. По скотному двору с бердышом на плече проходил Кунта. Хотя собаки давно знали его, они почему-то всегда злобно облаивали Кунту.
   Кама часто думала: почему его так не любят собаки? Может, их раздражает его горбик? Но ведь он такой аккуратненький. Или плохая одежда? Или потому, что он глуповатый? Но откуда они знают, что он глуповатый?
   Попыхивая трубкой, уютно положив рукоятку бердыша на свой горбик, он проходил, ни разу не взглянув в сторону беснующихся собак.
   - Кунта, - перекричал их Сандро, - куда путь держишь?
   Кунта остановился, нашел глазами Сандро и вынул изо рта трубку.
   - К брату, - отвечал Кунта, стараясь протиснуть свой голос между взлаями собак, - он просил на мельницу сходить...
   - Ладно, ступай, - махнул рукой Сандро, как бы показывая, что новость недостаточно содержательна, чтобы ради нее терпеть шум, поднятый собаками. Кунта двинулся дальше.
   - В прошлом году, - начал Сандро, дождавшись, когда угомонятся собаки, - Кунта таскал на спине вязанки сухого папоротника. Сарай свой перекрывал. Однажды, смотрю, тут неподалеку идет по холму, посасывая трубку. А день ветреный, искры так и сыплются из трубки. Ветер их относит назад. А у него за спиной целый стог папоротника. Сухой, как порох. А искры так и сыплются. Неужели, думаю, ни одна искра не попадет в папоротник? Незаметно уселся в тенечке и жду.
   Раз прошел с вязанкой на спине. А ветер так и задувает, а искры так и сыплются из трубки и летят за спину. Потом еще. Потом еще. Восемь раз прошел мимо меня. А я часа три просидел, ожидая, не загорится ли папоротник, Нет, не загорается, черт подери!
   Тогда я решил проучить Купту, чтобы он никуда не сосал свою трубку, если уж вздумал перетаскивать папоротник в такой ветреный день. Незаметно подкрался сзади, а вязанка шумит, ему не слышно моих шагов. Чирк спичкой, у меня спички были, и ткнул се в папоротник. Задымило. Он идет себе, а вязанка уже занялась.
   - Кунта, - кричу ему, - горишь, горишь!
   - Чего? - поворачивается он ко мне, а за спиной уже пламя, ни вязанка большая, он еще ничего не чувствует. Тут я струхнул.
   - Горишь! - кричу и подбегаю к нему. Вынул нож из чехла и - раз! раз! - перерезал на груди его веревку, которой он приторочил вязанку к спине. Тут пламя пыхнуло на всю вязанку, и я еле успел его оттолкнуть.
   А он в сторону огня даже не смотрит. Держит в руках обрывки веревки и, почмокивая трубкой, прилаживает их концы друг к, другу.
   - Что ж ты мне веревку испортил, - цедит сквозь трубку, - я бы небось успел отвязать.
   - Я тебя от огня спас, - говорю, - а ты веревку жалеешь! Тут гость стал смеяться, но, как выяснилось, преждевременно.
   - Слушай дальше, - продолжал Сандро, - на этом дело не кончилось. Оказывается, на следующий день он пришел к нам домой. Меня не было. Вот он и говорит отцу: так, мол, и так, у меня вязанка папоротника загорелась за спиной от моей трубки, а Сандро веревку мне перерезал, хотя я его и не просил. Возьмите, мол, разрезанную и дайте целую. Ну, отец его, конечно, прогнал. "Прочь, - говорит, - отсюда! Жалко, что мой Сандро не был подвязан к твоей веревке".
   Тут гость и Сандро расхохотались.
   - Строг мой отец, - добавил Сандро, - но Кунта каков? Я его, можно сказать, от смерти спас, а он по веревке горюет.
   Тут гость еще раз посмеялся и, как бы в знак того, что теперь не прочь передохнуть от смеха, свернул цигарку и закурил.
   Увидев это, Кемальчик поднялся со шкуры, подошел к гостю и, показывая на струйку дыма, четко обозначил:
   - Дым!
   - Да, - кивнул гость, слегка подобравшись.
   - Дым, дым, - повторил Кемальчик, показывая рукой на струйку дыма, словно находя согласие гостя недостаточно чистосердечным, но дружески предлагая поверить ему.
   - Да, да, - терпеливо согласился гость и, затянувшись, повернул голову и выдохнул струйку дыма как можно дальше от Кемальчика, явно стараясь убрать сам повод этого досадно затянувшегося разъяснения.
   - Дым! - громко повторил Кемальчик, показывая рукой на струйку дыма, которую гость почему-то пытался упрятать от него.
   - Смешной мальчик, - уныло заметил гость.
   Кама, слушая все это и уже попривыкнув к гостю, не скрывала своего веселья.
   - Да убери ты его! - кивнул Сандро на малыша.
   - Ты купатый? - неожиданно спросил Кемальчик у гостя. Было похоже, что малыш заподозрил некоторую связь между непонятливостью гостя в вопросе о дыме с более ранней попыткой его уйти от вопроса о купании. Возможно, малыш решил, что, если сначала гость признается в том, купался он или нет, легче будет втолковать ему, что такое дым. Гость вздрогнул.
   - Да убери ты его! - прикрикнул Сандро на Каму.
   Кама подбежала и, схватив дрыгающегося Кемальчика, подняла его на руки. Малыш рвался из рук, но Кама крепко его держала. Наконец поняв, что на этот раз вытянуть из гостя истину не удастся, он громко завопил:
   - Гулять! Гулять!
   Он показал рукой в сторону от усадьбы. Кама знала, что он имеет в виду. На выгоне за усадьбой стояла вишенка, и Кемальчик решил полакомиться ягодами, раз уж ему не дают поговорить с гостем.
   Тонкая босоногая девочка в пестром ситцевом платье, держа за руку мальчика в белой рубашонке и в темных сатиновых штанишках чуть пониже колен, прошла по зеленому, озаренному солнцем двору, открыла ворота и вместе с мальчиком вышла на скотный двор. Здесь остро пахло навозом. Они прошли под сенью орехового дерева, где валялись, выглядывая из полусгнившей кожуры, грецкие орехи. Кемальчик пытался их подбирать, но Кама отдергивала его за руку, так как знала, что все эти скороспелки червивые. Казалось, дерево брезгливо стряхивает с себя плоды, сгнившие от недостойного желания раньше срока созреть. Пройдя скотный двор и открыв вторые ворота, они вышли на выгон, где стояло одинокое деревце вишни.
   Кама обхватила руками и ногами шелушащийся ствол, доползла до первой ветки и взобралась на нее. Вишня уже была почти вся склевана птицами и оборвана Камой, так что ей приходилось дотягиваться до самых дальних веток. Гибкая, стоя на прогибающихся ветках и дотянувшись до ягод, она то бросала их малышу, то отправляла себе в рот.
   - Исе! - то и дело кричал малыш.
   Отсюда сверху хорошо было видно поле, где работал отец и три ее брата: Махаз, Иса, Кязым. Трое юношей, Кязым самый высокий и стройный, в нательных рубахах с засученными рукавами стояли в рослой по пояс кукурузе и мотыжили ее. Отец, как всегда, быстрее всех вел свою полосу, и было видно, как вздрагивают стебли кукурузы, когда он, выполов сорняки, заваливает их подножья свежей землей.
   - Кама, не упади! - крикнул Иса, первым заметив ее.
   - Нет! - уверенно отвечала Кама, срывая ягоды с подтянутой ветки. Опершись одной рукой на ручку мотыги, Иса некоторое время следил за ней, а потом повернулся и, взмахнув мотыгой, стал пропалывать кукурузу.
   Иса был самым сердобольным из братьев, что не мешало ему быть хорошим охотником.
   Через некоторое время со двора раздался тревожный голос Сандро. Он чего-то кричал отцу. Кама прислушалась.
   - Исе! Исе! - просил Кемальчик, не понимая, почему Кама перестала бросать ему вишенки.
   - Тише! - махнула на него рукой Кама и переступила на ветке, чтобы не было больно голым ступням.
   По словам Сандро выходило, что из улья вылетел рой и уцепился за ветку яблони.
   - Хорошо, иду! - крикнул отец и, забросив мотыгу за плечо, двинулся в сторону дома, раздвигая стебли кукурузы.
   Кама, волнуясь, быстро слезла с дерева. Она никогда не видела, как рой возвращают в улей. Она только слыхала об этом, но сама никогда не видела.
   Когда Кама с Кемальчиком возвратились во двор, отец уже был там. Сандро и его гость стояли возле яблони и смотрели на дерево. Почти на кончике одной из яблоневых ветвей, прогибая и покачивая ветвь, висел коричнево-золотистый рой. Он шевелился и мерцал.
   - Близко не подходите! - сказал Сандро, оглянувшись на сестренку. Придерживая Кемальчика за руку, Кама остановилась. Она никак не могла понять, какой силой рой держится за ветку. Отец притащил пустой улей и поставил его под тем местом, над которым висел рой. Он отвернул крышку колоды и положил ее рядом.
   Кама ужасно боялась, что рой вот-вот отцепится от ветки и рухнет на землю, и тогда пчелы разлетятся и, может, покусают их. А отец делал все так медленно. Он зашел в подвал и вынул оттуда длинную, остроносую корзину для сбора винограда. Оттуда же он вытащил шест для сбивания грецких орехов. Куском веревки он прикрепил корзину к вершине шеста и подошел к дереву. Осторожно приподняв шест, он подвел корзину к шевелящемуся, покачивающемуся на ветерке и тихо гудящему рою. Он подвел верхнюю часть корзины к рою и осторожно втиснул его в корзину.
   - Учти, - важно сказал Сандро гостю, - пока пчеломатка там, ни одна пчела никуда не улетит.
   Гость согласно кивнул головой: хотя и не очень понимал: зачем ему надо это учитывать, ибо он не держал пчел и не собирался их разводить.
   Кама ужасно волновалась. Когда рой втискивался в корзину, некоторые пчелы, сбитые ее краями, взлетели и закружились возле ветки. Но рой не разлетался и, словно углубленный в какую-то свою таинственную работу, погружался в корзину.
   Кама мимолетно взглянула на подошедшего брата Навея. Он держал в руке раскрытую книгу. И хотя сейчас он следил за тем, что делает отец, в глазах его еще пылал нечегемский, Кама это чувствовала, сумрачный пламень книжного азарта.
   Достав краями корзины ветку, отец толкнул ее, она покачнулась, но пчелы продолжали держаться за нее. Тогда он еще раз подвел корзину к ветке и толкнул ее сильней. Издав сухой, бумажный шорох, рой шлепнулся в корзину.
   Отец медленно накренил шест и стал опускать его. Пчелы почему-то не вылетали из корзины. Перебирая шест, отец ухватился за край корзины, быстро перевернул ее и вытряхнул в долбленую колоду. Отец отбросил корзину, и Кама увидела на дне улья слегка расплющенный рой. Несколько растревоженных пчел кружились рядом, но рой, мерцая и шевелясь, продолжал лежать на дне. Отец накрыл колоду крышкой, приподнял за середину и, слегка горбясь, отнес ее в верхнюю часть двора, туда, где рядком стояли ульи.
   - Чего остолбенел! - прикрикнул Сандро на задумавшегося книжника. - Снеси на место шест и корзину!
   Навей положил книгу на траву, отцепил корзину от шеста, поднял книгу и, зажав ее под мышкой, отнес в подвал корзину и шест.
   - Качать! Качать! - крикнул малыш, и Кама подвела его под яблоневую ветку, с которой свисали качели. Кама посадила малыша на деревянное сиденье, заставила покрепче уцепиться ручонками за веревки и стала его раскачивать.
   Сандро и гость снова уселись под яблоней. Казалось, гость был несколько подавлен обилием ненужных впечатлений и удручающей задержкой прибытия геологов. Надо было уходить. Но именно потому, что он слишком долго ждал обещанную пирушку с геологами, уходить было обидно. А тут еще мелькает перед глазами на своих качелях этот несносный мальчишка. Того и жди - остановятся качели и он кинется на тебя с каким-нибудь совсем уж неприличным вопросом.
   - Да, пчелы, - сказал Сандро с видом человека, только что справившегося с нелегким делом, - В прошлом году, - продолжал он, - я был в верховьях Кодера, там, где переброшен над рекой висячий мост. Он весь оброс лианами и плющом, и по нему проходишь, как по зеленому коридору. И вот я перешел с левого берега на правый и вижу такую картину. Стоит знакомый мне крестьянин с коровьей шкурой, распяленной на распялках. И она, эта шкура, с бесшерстяной стороны обмазана медом, и на нее налетают пчелы.
   - Ты что делаешь? - спрашиваю у него.
   - Да вот, - говорит, выглядывая из-за шкуры, - плел своих приучаю пролетать по мосту.
   - Зачем, - удивляюсь я, - приучать их пролетать по мосту?
   - А затем, - говорит, - что медоносные луга на этой стороне реки. В жаркие летние дни пчелы, перелетая реку, по привычке слишком низко летят над водой и часто подыхают. Сверху жара, снизу холод -не выдерживают и дохнут на лету. Решил приучить их пролетать через мост.
   - Ну и как, - говорю, - приучаются?
   - Как видишь, - говорит, - я уже на этой стороне. Сначала на том берегу у моста держал шкуру, а потом взошел на мост, потом подальше. Потом еще подальше. И вот уже стою на этой стороне.
   - Что ж ты, - говорю, - все лето так и будешь стоять?
   - Нет, - говорит, - как увижу, что привыкли перелетать через мост, перестану.
   Посмеялся я тогда над этим крестьянином и пошел своей дорогой. В этом году опять довелось мне идти по этому мосту. Я совсем забыл про тот случай. Только взошел на мост... что за черт? Слышу: вжик! вжик! вжик! - пчелы так и шныряют туда и обратно, так и шныряют. И тут я вспомнил того крестьянина. Приучил-таки, упрямец! Вот какие дела бывают!
   Гость на этот раз не засмеялся, а только кисло улыбнулся, возможно сопоставляя плодотворность терпения этого удивительного крестьянина с собственным бесплодным терпением.
   Приближалось время обеда, и мать Камы прошла под яблоней, взобралась на перелаз и спустилась на огород. Через некоторое время она снова спустилась во двор, неся в переднике зеленый лук, кинзу, цыцмат, петрушку.
   Остановившись возле качелей, она, тихо посмеиваясь, кивнула в сторону веранды, где Навей все еще гудел по-русски.
   - Боюсь, пупок надорвет мой сын, - сказала она посмеиваясь, - очень уж он старается...
   Мать прошла на кухню, продолжая посмеиваться. Навей внезапно перестал гудеть по-русски и стал пересказывать бабке содержание прочитанных страниц. Кама прислушалась. Брат рассказывал о том, как Робинзон увидел на берегу одинокий след неизвестного человека.
   - Что ж, - перебила его бабка, - только от одной ноги след и остался?
   - Да, тут так написано.
   - Может, тот человек в грязь наступил?
   - Нет, - отвечал брат, - тут про грязь ничего не сказано. На песке он увидел след от ноги человека.
   - Да как это может быть, чтобы след остался только от одной ноги? Куда подевалась другая нога? Врет он, твой Робинзон!
   - Может, ветром сдуло? - попытался внук оправдать Робинзона.
   - Ну, конечно! Все следы ветром сдуло, и только один остался. Врет он, твой Робинзон!
   - Нет, не врет! - в отчаянье воскликнул мальчик и даже захлопнул книгу. - Если тебе не нравится, я не буду рассказывать!
   - Читай и рассказывай, - властно сказала бабка и сердито перебросила громко щелкнувший челнок справа налево, - небось сам уже надумал куда-нибудь от нас удрать! Вот и защищаешь его. Хороший человек старается жить и умереть там, где он родился. Плохой человек твой Робинзон! Плохой!
   - Бабушка!!!
   - Читай!!!
   ...Ах, бабка, бабка! Далеко же ты глядела! Через тридцать лет после Большого Снега во время Великой Отечественной войны Навей ушел на фронт, попал в окружение, надолго сгинул без вести, а потом вдруг вынырнул в неведомой Чегему Америке и оттуда по радио на родном языке стал вещать Евангелие своим ошеломленным землякам! Но бабки с ее пророчеством, как и многих других, уже не было на свете.
   Из кухни вышла мать Камы и, подойдя к плетню, крикнула в сторону поля:
   - Мальчики мои, обедать!
   - Идем! - весело загоготали братья, не скрывая радости перехода от жесткой власти отца в мягкую власть матери.
   Минут через десять братья бодро вошли во двор. Отец, как бы временно низложенный, не спеша вошел вслед за ними. Братья сбросили свои мотыги у кухонной веранды. Отец, поочередно подбирая каждую из них, пробовал рукой, крепко ли держатся клинки на ручках. Казалось, он исподволь готовится ко времени прихода своей власти. Обстругав колышек, он вбил его обухом бердыша в ручку одной из мотыг, чтобы клинок плотнее держался.
   Кязым поднял из кучи дров, сложенных на кухонной веранде, сухую ветку, сломал ее надвое и, взяв одну половину, подошел к яблоне. Он поймал глазами ветку погуще, усеянную плодами, и запустил в нее палку.
   Полдюжины яблок, прошумев в листьях, нашлеписто стукаясь о траву и подскакивая, покатились по легкому скосу двора. Виноград, задетый палкой, сыпанул следом.
   - Виноград портишь, дурень! - прикрикнул на него Сандро, как человек, чувствующий живую боль за винотворческую часть хозяйства.
   Кязым подобрал пару яблок. Иса тоже успел подбежать и подобрать одно яблоко. По яблоку подобрали и Кама с Кемальчиком.
   - Мое счастливое! - радостно закричала Кама, тряся яблоко возле уха. Яблоко, внутри которого щелкают косточки, считалось счастливым. Братья, с хрустом вонзая в твердые яблоки молодые крепкие зубы, отправились на кухню. Потом Иса вышел с кувшинчиком, и братья, брызгаясь и смеясь, умылись на веранде та. снова вошли в кухню.
   Увидев дядей, весело брызгающихся водой, Кемальчик вспомнил о ручье, куда его временами водила Кама.
   - Журчей, журчей, - закричал он, - пойдем на журчей! Он стал теребить и подымать Каму, чтобы она повела его к ручью. Но Каме удалось отвлечь его от этой затеи. Она стала трясти над его ухом щелкающее яблоко, то и дело приговаривая:
   - Послушай, Кемальчик! Это счастливое яблоко, счастливое!
   В конце концов малыш затих, вслушиваясь в таинственное шелканье семечек внутри яблока и как бы пытаясь осмыслить: что есть счастье?
   Сандро отказался от приглашения матери пообедать. При этом он жестом руки, крайне неприятным для гостя, отгораживая его от кухни, сказал, чти они будут ждать геологов.
   Этих геологов Кама несколько раз видела в доме. Они чего-то искали в лесах над чегемским перевалом, но, чего они там искали, Кама не могла понять.
   Один из них, самый молодой, оказался очень смешным парнем. Однажды перед обедом Кама вышла на веранда с кувшинчиком и полотенцем через плечо, чтобы дать им вымыть руки. Так как этот парень стоял ближе всех, она, как водится, ему первому предложила полить. Но он, вместо того чтобы оглянуться и уступить первенство тому, кто старше всех, простодушно, как ребенок, стал мыть руки. Камо это показалось настолько смешным, что она, покраснев и нагнув голову, еле-еле удержалась от смеха.
   А потом она им прислуживала за столом. Когда она разлила вино, этот парень молча взял свой стакан и опрокинул его в рот. Тут Кама не выдержала. Она едва успела поставить на пол кувшинчик и, выбежав из кухни, расхохоталась во дворе.
   - Ты чего, Кама? - спросила мать, удивленно выглядывая из дверей.
   - Он!.. Он!.. Выпил вино как воду, не сказав ни слова! - прерываясь от хохота, выкрикнула тогда Кама.
   Смешной парень! Интересно, придут они сегодня или нет? И тут же, как нарочно, залаяли собаки и бросились к верхним воротам.
   - А вот и они! - сказал Сандро, вставая и взглядом призывая гостя приободриться.
   Кама побежала отгонять собак. Когда она поднялась к верхним воротам, она увидела всадника и всадницу, едущих Б их сторону, то высовываясь, то пропадая за высокими кустарниками папоротника-страусника, держи-дерева, бирючины. Это были совсем не геологи. Мужчина был на рыжей лошади, а женщина на белой. Женщина была одета в голубое шелковое платье, и над ней, как заморский праздник, голубел зонт.
   Кама вообще никогда не видала зонтов, хотя слыхала, что они существуют. Но она не знала, что зонт может быть таким красивым. Он покачивался над женщиной в голубом шелковом платье, как огромный цветок. Мужчина, ехавший впереди, теперь они спускались к воротам, то прикрывал женщину, то она снова появлялась. Вдруг женщина на спуске, натянув поводья, слегка откинулась, тень зонта сдвинулась с ее лица, и Кама узнала сестру.
   - Эсма! - крикнула Кама и, рванув ворота, вдруг замерла, вспомнив о собаках: - Пошли вон! Кому говорят, пошли!
   Собаки, возможно узнав всадников, уже подъехавших к воротам, стыдливо отошли, издали подлаивая.
   Сестра и муж въехали во двор, и лошади боком, выбрасывая из-под копыт ошметки дерна, горячась от близости воли, спустились по крутому косогору на ровную лужайку двора.
   - А мы не ждали! А ты приехала! - кричала Кама, не отставая от лошади сестры. Сидя на женском седле, Эсма, улыбаясь, посматривала на нее сверху большими серыми глазами, чуть склоняя свое красивое, похудевшее после болезни лицо.
   Братья уже выскочили из кухни и, схватив лошадей под уздцы, помогли всадникам спешиться. Мать, подбежавшая вместе с сыновьями, обняла дочку и, целуя, прильнула к ней. Потом бабка степенно подошла к внучке, несколько раз провела рукой возле ее лица, что означало: "Да падут твои болезни на мою голову!" - после чего обняла ее. Сквозь смех радостной встречи, отвечая на беглые вопросы, Эсма по абхазскому обычаю быть сдержанней всего по отношению к самому любимому, не спрашивала о сыне, но поневоле через головы толпящейся родни искала его глазами, наконец нашла и, просияв, не выдержала:
   - Кемальчик!
   Малыш с самого начала, увидев мать, застыдился, насупился и опустил голову. Сейчас, услышав ее голос, он еще ниже опустил голову и, взяв в руки яблоко, лежавшее рядом на шкуре, сделал вид, что углубился в изучение его поверхности.
   Высокая, тонкая, как бы прорываясь сквозь сопротивляющийся воздух, вся облепленная струящимся шелком, сестра кинулась к сыну.
   - Узнает! Узнает! Он только стыдится! - кричала Кама, поспевая за ней и держа в руке раскрытый голубой зонт. Зонт одушевленно упрямился, вихлялся, и Каме казалось: он недоволен, что его держит ненарядная девочка.
   Мать схватила в охапку Кемальчика, приподняла его, прижала к себе я стала жадно целовать.
   - Ну, ты скучал по маме? - то и дело спрашивала она, прерывая поцелуи и ревниво заглядывая в лицо сына порозовевшим лицом.
   - Цыплята, - наконец сказал мальчик, потянувшись из рук матери в сторону наседки и щебечущих цыплят. Он хотел отвлечь внимание матери от стыдного вопроса.
   Братья расседлали лошадей, протерли им спины и пустили пастись во дворе. Поставив седла на перила веранды, они вселись на траву у подножия яблони, где собралась вся компания.
   Эсма, держа ребенка на коленях, сидела у края колоды. Рядом примостился Сандро, следом муж Эсмы, а дальше все тот же неведомый гость, который по веселому наблюдению Камы с приездом сестры и ее мужа почему-то сделался еще более неведомым. Смысл его пребывания здесь окружающим, мягко говоря, был не вполне ясен. Судя по выражению его собственного лица, он и сам уже не мог уловить этого смысла.
   - Где ты купила такую красивую штуку? - спросила Кама, все еще вертя в руках раскрытый зонт.
   - Он привез из города, - кивнула сестра, с мимолетной нежностью улыбнувшись мужу. Тот смущенно опустил голову.
   - Надо же! - выдохнула Кама и, закусив губу, замерла с выражением вдохновенного любопытства, словно на миг подглядела в щелочку жизни ослепительную, вечную тайну любви...
   ...Если бы Кама знала, что через год у сестры родится девочка, а еще через год муж ее будет убит шальной нулей одного ну двух повздорившие соседей (он пытался остановить их от крови), а еще через год ее сестра с унизительной для родственников мужа быстротой, вот в этом же голубом платье, сбежит из дому к новому мужу, и родственники погибшего, в знак возмездия за позорную быстроту, упрячут от нее детей, и она, осатанев от яростной тоски по детям, повесится в доме нового мужа, кстати в этом же платье, словно для того, чтобы в лучшем виде представ перед богом, умаслить и умолить его за любовное помешательство и временное забвение детей, но тут муж ее (новый, конечно!), случайно вернувшись откуда-то, войдет в дом и, увидев ее висящей в петле, успеет перерезать шнур и спасти ее. И тогда соберется совет старейшин села, и они решат, что детей надо матери вернуть, и вернут детей.
   Если бы Кама знала, по она ничего не знала и, только на миг задумавшись о тайне любви, снова начала вертеть в руках праздничный зонт.
   - Кама, ты мне его сломаешь, - сказала сестра и, протянув руку, взяла зонт.
   Кемальчик приподнял радостно заголубевшее лицо, но тут сестра чем-то щелкнула, и зонт сжался, погас. Эсма положила его рядом с собой и стала расспрашивать у братьев о чегемских родственниках и делах Большого Дома. Разговор принял семейный характер, и гость, смущенно взглянув на Сандро, сказал:
   - Я, пожалуй, пойду к своим...
   - Ну, ладно, - с неприятной легкостью согласился Сандро, хотя все же добавил: - А то бы подождал геологов, и кутнули бы вместе.
   - Нет, я пойду, - сказал гость, вставая и думая про себя: да будь ты проклят со своими геологами!
   - Ты купатый? - вдруг спросил Кемальчик, видя, что гость уходит, и как бы в последний раз пытаясь установить истину.
   Братья, сидевшие на траве, расхохотались, думая, что этот вопрос задан гостю в первый раз, а Каме было особенно смешно оттого, что они так думают.
   - Что за глупости, Кемальчик? - строго спросила мать у сына, а гость, пожав плечами, почувствовал, что этот вопрос, прозвучавший из уст ребенка, сидящего на руках красивой женщины, почему-то особенно неприятен.
   Все встали на ноги в знак внимания к уходу гостя, который самим поступком своего ухода несколько прояснился, хотя и не до конца. Гость, сопровождаемый Сандро, пошел к воротам.
   - Что это за человек? - полюбопытствовали братья, когда Сандро вернулся и уселся на свое место.
   - Да так, никчемный человечишка, - махнул рукой Сандро, как бы досадуя о потерянном на него времени, - даже о Большом Снеге толком не мог ничего рассказать...
   Мать вышла из кухни, снова неся в переднике кукурузу. На этот раз она сзывала своих кур, чтобы поймать одну из них и поджарить для гостей. Она рассыпала кукурузу у самых своих ног, и, когда сбежавшиеся куры стали клевать зерна, она, ловко пригнувшись, поймала одну из них, которая была на вид пожирней.
   - Мальчики, прирежьте мне ее, - крикнула мать, обращаясь к сыновьям и придерживая за крылья квохчущую курицу.
   - Давай ты, Иса, - сказали братья, подшучивая над его излишней, как они считали, сердобольностью.
   - Мне сейчас неохота, - ответил Иса, стесняясь своей сердобольности и наивно скрывая ее.
   Кязым, посмеиваясь, встал, подошел к матери, взял у нее курицу и, придерживая ее за ноги, снес ей голову бердышом, положив ее на полено.
   Разговор под яблоней некоторое время вертелся вокруг болезни сестры и взаимных новостей обоих сел. Навею это стало неинтересно, и он пошел читать книгу возле бабки, все еще продолжавшей щелкать челноком. Она была хоть и суровым, но все же единственным его слушателем.
   Сандро тоже показались эти новости скучноватыми, но так как он никогда никакой книги не читал, кроме книги своей жизни, он решил свежим людям кое-что рассказать из нее.
   - Вот ты говоришь, что любишь охоту, - обратился он к мужу сестры, хотя тот ничего такого не говорил. Он и в самом деле был хорошим охотником, но сейчас ничего такого не говорил. - А у меня на охоте был вот какой случай, - продолжал Сандро. - Вышел я однажды из лесу на речку верстах в десяти от Чегема. И встречаюсь там с одним стариком.
   - Слушай, - говорит, - ты охотник?
   - Вроде бы, - говорю.
   - Рыбу убить можешь?
   - Смотря какую, - говорю.
   - Сома, - говорит, - убить можешь? Распроклятого сома, что разорил меня?
   - Не знаю, - говорю, - а чем он тебя разорил?
   - Чудеса, - говорит, - да и только! Тут недалеко есть заводь, над которой растет развесистая ольха. Там коровы в полдень собираются отдыхать. Все коровы лежат или стоят в тени ольхи. А моя блудница заходит прямо вводу почти по горло и стоит там. А в этой заводи большой сом живет. И вот этот сом каждый раз подплывает к ней и - чмок! чмок! чмок! - все молоко у нее высасывает из вымени.
   - А ты, - говорю, - видел его?
   - Сома-то, - говорит, - я видел. Да что толку! Он же незаметно под нее подплывает. Да и видеть не надо! Корова каждый день с пустым выменем приходит домой. Даже собственного теленка вспоить не может. Понравилось ей, блуднице! Другие коровы как коровы, лежат на берегу, а моя лезет в воду. Я ее гоню, конечно, но не могу же я сюда приходить каждый день. Разорила меня, проклятущая!
   - Но когда ты ее не пускаешь в воду, - говорю, - она доносит до дому молоко?
   - Точно, - говорит, - доносит. Но не могу же я каждый день приходить сюда и стеречь ее. Помоги, добрый человек, убить сома.
   Интересно мне стало.
   Подошли мы к этой заводи. В самом деле, над водой большая развесистая ольха и глубокая заводь. Я всматриваюсь в воду. Сверху водомерки прыгают, а в глубине ничего не видно.
   - Так он тебе и покажется, - говорит старик, - он под ольхой в ямине прячется. Как только корова заходит в воду, он, подлец, немного выждет, поднырнет под нее и давай теребить сосцы, чмок да чмок! А ей, гадине, нравится, она даже жвачку перестает жевать.
   - А сам ты видел, - говорю, - как он ей сосцы теребит?
   - Нет, - говорит, - врать не буду. Он так хитро подныривает, что его не видно. Но он тут. Скоро полдень. Когда коровы соберутся сюда, а моя блудница полезет в воду, ты его и пристрелишь.
   Посмотрим, думаю, что будет. На всякий случай ножом нарубил ольховых веток и перекрыл выход из заводи, чтобы сом не ушел, если он в самом деле здесь.
   - Давай спрячемся, - говорит старик, - а то моя корова, если увидит меня, не станет лезть в воду, знает - изобью. А как только она полезет в воду, ты выходи из кустов и выжидай его под деревом над яминой, тут-то он и появится.
   Залезли мы в кусты лещины и стоим. И вот в самый солнцепек потянулись коровы к заводи и устраиваются под ольхой. А одна, между прочим, рябая, посмотрела так по сторонам и полезла в воду.
...
Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] [41] [42] [43] [44] [45] [46] [47] [48] [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57] [58] [59] [60] [61] [62] [63] [64] [65] [66] [67] [68] [69] [70] [71] [72] [73] [74]  [75] [76] [77] [78] [79] [80] [81] [82] [83] [84] [85] [86] [87]

Обратная связь Главная страница

Copyright © 2010.
ЗАО АСУ-Импульс.

Пишите нам по адресу : info@e-kniga.ru