Ага, вот в чем дело, догадался наконец, Железные Зубы тут (он узнал Ганичева по черному кителю, жестяно отливающему на солнце возле конного привода).
   
   Рекомендуем посетить сайт www.librus.ru, где в широком ассортименте представлены электронные книги. На сайте много электронных книг, которые можно скачать бесплатно.
   
   Районных уполномоченных стали приставлять к молотилкам с осени прошлого года. И будто бы такая мода заведена не только у них на Пинеге, но и в других районах области. Для того, чтобы колхоз быстрее выполнил первую заповедь. И для того, чтобы поменьше зерна попадало бабам за голенища. Так, по крайней мере, говорят, в шутку сказал Подрезов на каком-то районном совещании.
   Поднявшись в угор, Михаил слез с жатки, выломал на промежке, возле дороги, черемуховую вицу: лошади сегодня ни черта не тянут, особенно Серко, на котором за грибами ездили.
   Над черемуховым кустом лопотали осины, уже прошитые желтыми прядями. Серебряные паутинки плавали в голубом воздухе...
   Михаил вспомнил, как из этого самого осинника он когда-то воровски поглядывал на Варварину поветь, и невольно посмотрел на ее дом.
   У него глаза на лоб полезли: ворота на Варвариной повети были открыты. Те самые ворота, через которые он когда-то залезал по углу.
   Он сел на промежек, чтобы прийти в себя. Значит, давеча ему не показалось - Варварины глаза были в окошке...
   Мысли у него прыгали и скакали в разные стороны, как лягушата. Голова взмокла - не от солнца, нет. Сердце гремело, как колокол. Все, все было точь-в-точь как раньше, когда он был мальчишкой.
   Что придумать? Что? Дождаться вечера? Темноты?
   Он глянул на солнце - целая вечность пройдет, покуда дождешься вечера.
   Так ничего и не придумав, он сел наконец на свое железное сиденье, погнал лошадей вниз, к молотилке.
   Ворота на Варвариной повети все так же зазывно были открыты...
   У молотилки остановил лошадей (те только этого и ждали), с бесшабашным видом пошел к бабам.
   - Пить нету?
   Глупее этого, наверно, ничего нельзя было придумать, потому что бабы с нескрываемым изумлением переглянулись меж собой: дескать, какое тебе питье надо - болото с ручьем под боком.
   Нюрка Яковлева первая повернула разговор на "божественное":
   - С кем целовался? Какая милаха так жарила, что осенью высох?
   - Ха-ха-ха-ха!
   - О-хо-хо-хо-хо!
   Подошедший на смех Ганичев строго заметил:
   - График срываешь, Пряслин. Барабан загрохотал.
   - Ну ладно! - беззаботно махнул рукой Михаил. И громко, чтобы все слышали: - Пойду к Лобановым. Я еще не привык с лошадями из одной колоды пить.
   
   2
   
   Раньше, пять лет назад, когда он белой ночью, как вор, крался с задов к Варвариному дому, самым трудным для него было проскочить от амбара в поле до повети - три окошка у Лобановых нацелены на тебя. И сколько же топтался и трясся он возле этого амбара, прежде чем решиться на последний бросок!
   Сегодня Михаил прошел по меже мимо амбара не останавливаясь, а на лобановскую избу даже и не взглянул.
   Закачало его, когда он подошел к воротцам да увидел в заулке свежепримятую траву: Варвара своими ногами топтала.
   У него не хватило духу поставить свой сапог на ее след, и он начал мять траву рядом.
   Руки сами по старой привычке нащупали в воротах железное кольцо с увесистой серьгой в виде восьмигранника. Сноп яркого света ворвался в нежилую темень сеней, вызолотил массивную боковину лесенки, по которой он столько раз поднимался на поветь...
   Но он задавил в себе нахлынувшие воспоминания, взялся за скобу.
   Варвара мыла пол. Нижняя подоткнутая юбка белой пеной билась в ее смуглых полных ногах, красная сережка-ягодка горела в маленьком разалевшемся ухе...
   - Ну, чего в дверях выстал? Так и будешь стоять?
   Михаил перешагнул через порог. Дунярка разогнулась.
   Да, это была она, Дунярка, хотя и не так-то легко было признать в этой сытой, раздобревшей женщине с румяным лицом его мальчишескую любовь.
   Впрочем, Дунярка и сама не скрывала происшедших с нею перемен.
   - Крепко развезло? На дистрофика не похожа? Ничего, Сережка у меня не возражает. Его на сухоребриц не тянет.
   Сполоснув руки под медным, уже начищенным рукомойником, она поздоровалась с ним за руку, подала стул, села сама напротив.
   - А я тебя давеча тоже не сразу узнала. Вон ведь ты какой лешак стал, баб-то всех с ума, наверно, свел. Я в районе у тетки два дня жила - не видала такого дяди.
   Дунярка говорила запросто, по-свойски, как бы приноравливаясь к нему, но именно это-то и не нравилось Михаилу. Как будто он уж такой лопух - языка нормального не поймет. А потом - за каким дьяволом постоянно вертеть глазами? В Пекашине и так всем известно, что в ихнем роду глаза у баб исправны.
   За занавеской заплакал ребенок. Михаил вопросительно глянул на вскочившую Дунярку.
   - А это Светлана Сергеевна проснулась. Ты думаешь, так бы меня Сережка и отпустил одну? Как бы не так. К каждому пню ревнует.
   Дунярка не могла не похвастаться своим сокровищем и, прежде чем начать кормить девочку, вынесла показать ему.
   - Вот какая у нас есть невеста, не видал? И два жениха еще растут. А чего теряться-то? Хлебы себе под старость растим. А ты все еще на прикол не стал? Не хочешь на одной пожне пастись? Хитер парниша! - И Дунярка опять покрутила глазами.
   - А ежели тебе завидно, жила бы в девках, - сказал Михаил, на что Дунярка - уже из-за занавески - громко расхохоталась.
   В избе, как показалось Михаилу, сладко запахло парным молоком.
   - А я ведь пить зашел, сказал он, и ему и в самом деле захотелось пить. А кроме того, пора было сматываться. Поздоровался, пять минут посидел для приличия, а еще что тут делать?
   Он встал, взял ковш со стола и увидел на стене знакомую фотографию Варвары. Карточка была давняя, довоенная, из-за отсвечивающего стекла лица не видно, но он так и влип в нее глазами...
   - Скажу, скажу тетке, как ты на нее смотрел, - раздался вдруг сзади смех. - Вот уж не думала, что у вас такая любовь. А я ведь, когда мне рассказывали, не верила...
   У Михаила огнем запылало лицо. Он бешеным взглядом полоснул Дунярку и смутился, увидев у нее на груди, на белом, туго натянутом полотне, два темных пятнышка от молока.
   Стиснув зубы, он пошел на выход. Дунярка схватила его за рукав.
   - Вот кипяток-то еще! Слова сказать нельзя. Нет, нет, насухо ты от меня не уйдешь! Не выйдет!
   Она силой усадила его к столу, вынесла из задосок начатую бутылку, из которой, по ее словам, уже отпил шофер, который вез ее из района, налила стакан с краями.
   - Давай! За нашу встречу... - И простодушно, даже как-то застенчиво улыбнулась.
   - А ты?
   - А мне нельзя. У меня, видал, какая невеста-то? Или уж выпить? А, выпью! - вдруг с подкупающей решительностью сказала Дунярка и лихо, со звоном поставила на стол стопку.
   Водка шальным огнем заиграла в ее черных и плутоватых, как у Варвары, глазах. И что особенно поразило Михаила - у Дунярки была та же самая привычка покусывать губы.
   - А ты очень тогда на меня рассердился? - спросила она.
   - Когда - тогда? В городе?
   - Ага.
   - Будем еще вспоминать, как ребятишками без штанов бегали!
   Шутка Дунярке понравилась. Она залилась веселым смехом. Потом долгим, как бы изучающим взглядом посмотрела на него.
   - Чего ты?
   - А ты не рассердишься?
   - Ну?
   - Нет, ты скажи: не рассердишься?
   - Да ладно тебе...
   Дунярка заглянула ему в самые глаза.
   - А ты скажи: сюда бежал - думал, тетка приехала, да?
   Михаил махнул рукой (вот далась ей эта тетка) и встал. Дунярка тоже встала, проводила его до дверей:
   - Приходи вечером, - вдруг почему-то шепотом заговорила она. - Придешь?
   - Можно, - сказал не сразу Михаил и ринулся на улицу.
   Он ругал себя ругательски. У него есть невеста - чем худа Райка? Разве не стоит этой вертихвостки? А его только хвостом поманили - поплыл. За что же тогда мочалить Егоршу?
   "Нет, с этим надо кончать, кончать..." - говорил себе Михаил, спускаясь с Варвариного крылечка.
   Говорил и в то же время знал, что никакие заклинания теперь не помогут. Он пойдет к Дунярке. Пойдет, хотя бы все пекашинские собаки вцепились в него...
   
   3
   
   Лизка глазами захлопала, Егорша шею вытянул. Даже Вася, показалось ему, своими голубыми глазенками разглядывал его праздничный пиджак, который он напялил на себя в этот будничный вечер.
   Михаил не стал тянуть канитель. Рубанул сплеча:
   - Сестра, я жениться надумал.
   - Ну и ладно, ну и хорошо, - живехонько согласилась Лиза и прослезилась.
   Она не спрашивала - на ком. И Егорша не спрашивал: давешняя поездка за грибами расставила все точки.
   Но Егорша сразу же придал сватовству деловой характер: даешь бутылку!
   - Сиди! - рассердилась Лиза. - Надо все обговорить, все обдумать, а он: даешь бутылку...
   - Насчет бутылки я капут, - признался Михаил. - Может, завтра с утра сколько у председателя раздобуду, а на данное число у меня ни копья.
   Бутылка, к великой радости Егорши, нашлась у Лизы - та еще в девках насчет всяких заначек была мастерица.
   Выпили. Причем выпила и Лиза: как же по такому случаю не выпить!
   - А мама-то хоть знает? Маме-то ты сказал? - спросила она.
   Михаил круто махнул рукой: с чего же будет знать мама, когда он и сам до последней минуты не знал! Сидел, брился дома (ну, что-то из ихней встречи с Дуняркои выйдет?), а потом вышел на вечернюю дорогу из своего заулка, посмотрел в верхний конец деревни и вдруг повернул на все сто восемьдесят градусов.
   - Нет, как хошь, - рассудила Лиза, - а маме надо сказать. Что ты! Кто так делает? Сын женится, а матерь сидит дома и не знает. Ладно, идите вы вдвоем, а я побегу к своим.
   Лиза быстро оделась и вдруг пригорюнилась:
   - Мы ведь с ума, мужики, посходили. Кто это женится, когда из дому только что покойника вынесли?..
   - Это ты насчет дедка? - уточнил Егорша. - Ерунда на постном масле. Дедко ему родня на девятом киселе. Подумаешь - сват! А потом, дедка я знаю. Дедко обеими руками за. Я помню, как он обрадовался, когда я преподнес ему тебя на золотом блюдечке.
   Лиза в конце концов сдалась: она ведь сама хотела этой свадьбы. И, может быть, даже больше, чем жених.
   На улице Егорша предупредил Михаила:
   - Все переговоры с родителями и все протчее под мою персональную ответственность. А твое дело телячье. Ты в энтом деле голоса не имеешь. Понял?
   Вечер был теплый и тихий. Запах печеной картошки доносился откуда-то из-под горы. Михаил, водя головой, поискал в темноте ребячий костер.
   Костра он не увидел. Вместо костра он увидел огни на реке.
   - Да ведь это пароход идет!
   А чего же больше? Новый леспромхоз на Сотюге - знаешь, сколько надо забросить всяких грузов?
   - Значит, это буксир, сказал Михаил. - Выгрузка будет.
   Егорша хлопнул его по плечу:
   - Брось! Нам, дай бог, со своей выгрузкой управиться. Думаешь, так вот с ходу: тяп-ляп - и вывернул карманы у Федора Капитоновича?
   Михаил как-то обмяк за последнее время, забыл про Райкиного отца. А сейчас, когда заговорил о нем Егорша, у него так все и заходило внутри.
   Пожалуй, никого в жизни не ненавидел он так, как ненавидел Федора Капитоновича. Ненавидел за житейскую хитрость, за изворотливость, за то, что тот, как клоп, всю жизнь сосет колхоз. И мало того что сосет - еще в почете ходит. До войны кто на колхозных овощах домину себе отгрохал? Федор Капитонович. А ведь в газетах расписали: колхозник-мичуринец, южные культуры на Север продвигает. То же самое во время войны с самосадом. Развел на колхозном огороде, у всех карманы вывернул, сколько-то на оборону бросил - патриот, северный Голованов. На всю область прогремел. Ну, а после войны и того чище - заслуженный колхозник на покое. Пенсия, налоги вполовину, личный покос для коровы и председатель ревизионной комиссии...
   Да, такой вот был человек Федор Капитонович. И этого-то человека судьба подкидывала Михаилу в тести!
   Надо, однако, отдать должное старику: принял их с почетом. И не на кухне, а в передней комнате.
   - Проходите, проходите, гости дорогие.
   Как будто он только и ждал. А потом подал какой-то знак хозяйке - мигом раскрылась скатерть самобранка: рыба - треска жареная, солехи с луком, огурцы свежие (Михаил так и побагровел при виде их) и, конечно, бутылка "Московской".
   Егорша ликовал. Он наступал на ноги Михаилу под столом, подмигивал: смотри, мол, в какой ты рай залетел!
   Михаилу интересно было оглянуться вокруг - он первый раз был в передней комнате у Федора Капитоновича, но шея у него как-то не ворочалась, и он только и видел, что было перед его глазами: пышный зеленый куст во весь угол да высокую белую кровать с лакированной картиной на стене - полуголая красотка в обнимку с лебедем.
   Егорша по поводу этой картины шепнул ему на ухо:
   - Для возбуждения аппетита.
   Речь свою повел Егорша, когда выпили.
   - Как говорится, молодым у нас дорога, старикам везде у нас почет. Так говорю, Федор Капитонович? Не переврал песню?
   Федор Капитонович пожал плечами и искоса поверх очков посмотрел на Михаила.
   - Я в песнях не горазд, особенно когда про нонешнюю молодежь...
   - Вот и напрасно! - воскликнул Егорша. - Ну да это дело поправимо. Где Райка? Сейчас мы эту песню споем.
   Раечки дома не оказалось, она ушла полоскать белье на реку, но Егоршу это нисколько не смутило.
   - На данном этапе это несущественно, - важно, со знанием дела сказал он. - Суду и так все ясно: у нас, как говорится, купец, у вас товар - и хватит бочку взад и вперед перекатывать: пиво варить надо.
   Федор Капитонович, как положено родителю, поблагодарил сватов за честь, которую оказали ему, а потом и запетлял и запетлял: дескать, не очень хорошее время выбрали, лучше бы повременить, поскольку еще в прискорбии ходите, и все в таком духе. В общем, выставил то же самое, о чем их предупреждала Лиза, - смерть Степана Андреяновича.
   Егорша на это авторитетно возразил:
   - Касаемо свата ты брось. Ни в одной анкете у нас такая родня не указывается. А мы с вами, я думаю, не в Америке живем. В Сэсэрэ.
   - В Сэсэрэ-то в Сэсэрэ, - вздохнул Федор Капитонович, - да в каком Сэсэрэ? В пекашинском. Вас-то, может, народ и не осудит, а мне-то по улице не ходить. Каждый будет пальцем указывать.
   Смерть Степана Андреяновича для Федора Капитоновича была только предлогом для того, чтобы отказать им, - это Михаилу было ясно. А с другой стороны, нельзя было и не призадуматься над его словами: рановато им затевать свадьбу. И анкетой Егоршиной рот пекашинцам не заткнешь.
   Тут в самый разгар переговоров в комнату влетела Раечка - в ватнике, в пестром платке. В первую секунду она удивилась, увидев таких гостей за столом, а потом все поняла, и жаром занялось ее лицо.
   - Вот, доченька, сваты, сказал Федор Капитонович. - А я говорю, не время, подождать надо...
   Егорша - закосел, сукин сын! - с ухмылкой оборвал его:
   - Подождать можно, почему не подождать, да только чтобы посуда не лопнула. - И кивнул на Раечкин живот.
   Конфуз вышел страшный. Федор Капитонович просто посерел в лице - каково отцу такое услышать! - и мать, как раз в это время заглянувшая с кухни, чуть не упала, а у самой Раечки на глазах навернулись слезы.
   Михаил четко сказал:
   - Ничего худого про свою дочерь не думайте. Райка у вас честная. А ты думай, что говоришь!
   - А что я такого сказал? - огрызнулся Егорша. - Не все равно, когда обручи с бочки сбивают...
   - А мы таких речей про свою дочь не желаем слышать, сказала ему в ответ Матрена, Райкина мать.
   Мир за столом мало-помалу восстановился. Федор Капитонович пошел даже на попятный: они с матерью, дескать, не будут заедать жизнь своей дочери. Раз она согласна, то и они согласны. Но согласны только при одном условии: молодым жить у них, в ихнем доме.
   - Ну, это само собой! - воскликнул Егорша. - Дворец у жениха известен...
   - Нет, не само собой! - оборвал его Михаил. - Я со своего дома уходить не собираюсь.
   - А чего? - удивился Егорша.
   - А то! Мне, может, еще скажут, чтобы я и семью бросил, да?
   - Райка, ты чего молчишь? - крикнул Егорша. Раечка - она сидела с матерью на кухне - показалась в дверях.
   - Ну, доченька, - сказал Федор Капитонович, - закапывай отца с матерью заживо в могилу...
   - Да к чему такой поворот? - возмутился Михаил. - Кто вас закапывает?
   - А одних немощных стариков бросить? Ни воды, ни дров не занести.
   - Ну, чего ты стоишь истуканом? - подтолкнула сзади Раечку мать. - Худо тебя отец родной поил-кормил? Разута, раздета ты у него ходила?
   Раечка испуганно переводила взгляд с отца на Михаила, кусала губы, а потом сзади запричитала мать ("Что ты, что ты, доченька, делаешь? Без ножа родителей режешь..."), запричитала и она.
   Михаил ничего подобного не ожидал. Ведь все же ясно как божий день. Райка его любит, он любит Райку - какого еще дьявола надо? А тут слезы, стоны, плач - как будто их режут... И добро бы только старуха заливалась, а то ведь и сама Райка ревет.
   - Ну, вот что, сказал Михаил и встал из-за стола, - я еще никого за глотку не брал. Так что посидели - и хватит. Спасибо за угощенье.
   - Нет, нет,- кинулась к отцу Раечка. - Я пойду за него, папа. Я люблю его...
   И опять во весь голос завелась Матрена: дескать, его-то ты, доченька, любишь, а нас-то на тот свет отправишь...
   Михаил выбежал из дому.
   Выскочивший вслед за ним Егорша схватил его за рукав:
   - Чего ты делаешь? Все на мази. Райка согласна! Да я бы такую девку зубами вырвал! Слезы тебя расквасили, да? Папочку с мамочкой жалко стало? Идиот несчастный! Да по мне хоть все деревня меня на коленях умоляй, от своего бы не отступился!
   Когда они отошли немного от дома Федора Капитоновича, Егорша опять закричал, ругаясь:
   - А-а, к такой тебя матери! Иди. Дома ему жить надо... Как же! Чтобы навоз в свою кучу падал. Катай! Вон видишь, пароход у берега стоит, грузчиков ждет? Топай! Буханку заработаешь...
   - Ну и потопаю! - взъярился Михаил. - Да, за буханкой потопаю. Думаешь, валяются у нас буханки-то на дороге? Тебе вон паек дали за то, что ты в отпуске, а мне чего дают?
   - И правильно делают! Не будь ослом. Сколько я тебе говорил: уматывай из Пекашина! Не послушался. Ну дак и не вякай. Тащи хомут. Эх, да ну вас к дьяволу! Семь дней живу в вашем Пекашине, а только и слышу: буханки, корова, налог... Кроты несчастные! Хоть бы раз увидели, как люди по-человечески живут!
   Егорша, не попрощавшись, вильнул в сторону.
   Михаил прислушался к летучим шагам в темноте, посмотрел в сторону поля, туда, где у леспромхозовского склада яркими огнями сверкал пароход, и - дьявол со всей свадьбой - побежал к реке.
   
   
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   
   1
   
   Утром, лежа в постели, Егорка подводил итоги своего недельного пребывания в Пекашине: деда схоронил, семейное дело наладил, коня на крышу водрузил, винца, само собой, попил...
   Хватит! Пора подумать насчет работенки, а то, чего доброго, найдутся любители в свои оглобли тебя загнать. К примеру, тот же самый Лукашин. Живо захомутает, ежели ворон считать. А захомутает - кому пожалуешься? Комсомолец. Внеси вклад в подъем сельского хозяйства.
   Сказано - сделано.
   Быстрый, по-военному, завтрак - большая, чуть да не литровая крынка утреннего молока с холода, - затем беглая разведка насчет транспорта, и вот он уже мчится в район на колхозной машине. С Чугаретти, которого Лукашин послал в райпотребсоюз за стеклом, навесными петлями и прочим железом для нового коровника.
   В районе остановились напротив райпотребсоюза, в виду райкома.
   Егорша сразу же, еще сидя в кабине, объявил себе боевую тревогу: быстро прошелся по запылившимся сапогам рыжей бархоткой, которую всегда носил в кармане завернутую в газетку (сапоги - это самое главное в солдатском деле), затянулся ремнем на последнюю дырочку, оправил гимнастерку, посадил, как положено по уставу, пилотку на голове (два пальца над глазами) и с острым, бодрым холодком в груди выскочил на деревянные мостки. Нельзя ударить в грязь лицом перед райцентром, а особенно перед Подрезовым. Подрезов любит, заложив руки за спину, обозревать райцентр со своего КП. И кто его знает, может, он и сейчас стоит у окна.
   Подрезова, однако, на месте не оказалось (он был в отпуске), и в первое мгновенье Егорша чуть не брызнул слезой - такая досада его взяла. Ведь мало того что с Подрезовым были связаны все его расчеты. Хотелось еще предстать перед первым во всем своем параде. Посмотри, дескать, на своего бывшего шофера. Не подкачал? Оправдал высокое доверие?
   - А когда же первый из отпуска вернется? - спросил Егорша у помощника.
   - Думаю, не раньше чем через месяц. Потому как у Евдокима Поликарповича две недели еще за прошлый год не использованы.
   - Понятно, - сказал Егорша.
   Он уже овладел собою, тем более что Василий Иванович, помощник Подрезова, предложил ему присесть на большой черный диван, а на этот диван Василий Иванович садит не каждого - это Егорша хорошо знал по прошлому. Да и вообще, Василий Иванович, часто мигая своими темными ласковыми глазами, с нескрываемым любопытством присматривался к нему: не часто такие солдаты заходят в райком.
   Егорша, держа в руках свежую газету - для солидности, - начал выспрашивать про обстановку в районе. И в первую очередь про то, как район справляется с лесозаготовками, поскольку лес - это золотая валюта и основа нашего богатства.
   - А похвастаться, пожалуй, нечем, - осторожно отвечал Василий Иванович. - За этот квартал план на пятьдесят три процента выполнили.
   - Причины? - Егорша придал своему лицу должную государственную суровость и озабоченность.
   - Причины - реорганизация. Лесок поблизости от рек выбрали, и теперь с лошадкой ничего не сделаешь. Надо на механическую тягу переходить, узкоколейки строить, лежневки...
   Тут из кабинета Подрезова вышел Фокин, третий секретарь райкома, который сейчас, в отсутствие Подрезова, командовал всем районом.
   Егорша мигом вскочил на ноги, встал по стойке "смирно", отрапортовал:
   - Товарищ первый секретарь райкома ВКП(б)! Младший сержант Суханов-Ставров закончил действительную службу в Советской Армии и прибыл в вверенный вам район для прохождения дальнейшего мирного и патриотического труда на благо партии и народу...
   Рапорт этот, обдуманный и обкатанный Егоршей со всех сторон еще по дороге в район, предназначался для Подрезова, но все равно получилось здорово: заулыбался Фокин, показал, какие у него зубы, а то ведь вышел из кабинета с замком на губах. Строгостью да важностью самому Подрезову, пожалуй, не уступит.
   - Это что же, из Пекашина Ставров?
   Егорша уж помалкивал, виду не подал, что Фокин знает его как облупленного. В войну комсомолом в районе заправлял - на сплаве за один багор бревно таскали. Хрен с ним, раз надо инкогнито навести, наводи.
   Отчеканил:
   - Так точно, товарищ секретарь, из Пекашина. А лучше сказать, из Заозерья, поскольку Заозерье место рождения.
   - Из Заозерья? А ну-ко, зайди, зайди.
   Когда они оказались вдвоем в кабинете, Фокин, глубоко сунув руки в карманы галифе, спросил:
   - Ты чего ж это, Суханов, райком компрометируешь, а?
   Егорша вздрогнул: политика!
   - Был у тебя на похоронах Тарасов?
   - Был.
   - В каком состоянии был?
   - Да вроде так... нельзя чтобы сказать...
   - Нельзя сказать... А ты скажи! Чему тебя три года в армии учили? В дымину, без задних ног был Тарасов. А ты что сделал? На народ распьянющего работника райкома выставил? Вот, мол, полюбуйтесь... Так?
   - Виноват, товарищ секретарь, - упавшим голосом сказал Егорша. (Чего говорить - сухой, коли в куче дерьма сидишь.)
   - То-то! - погрозил пальцем Фокин и подошел к зазвонившему телефону. - Зарудный? Здравствуй, товарищ Зарудный. Ну, чем порадуешь?.. (Егорша сразу догадался: директор Сотюжского леспромхоза звонит.) Так, так, закончили прокладку дороги до Росох? На пять дней раньше? Это хорошо... Хорошо, говорю. А где лес?.. Лес, спрашиваю, где? Кубики... Ты мне брось на всякие причины ссылаться. Стране лес нужен, а не причины. Понял?
   Ничего нового в самом разговоре для Егорши не было. Сколько он живет на белом свете, столько и разговоры про лес слышит. Поразил его Фокин. Лет восемь назад, когда он, Егорша, начинал свою трудовую жизнь, кто бы всерьез принял Митьку Фокина! Приедет к ним на Ручьи, только у него и дела, что зубы тебе заговаривать да клянчить насчет повышенного обязательства. Просто как бес вьется вокруг тебя в делянке. А теперь наоборот: ты вокруг него вьешься. А он горло поставил - не хуже Подрезова погромыхивает.
   Когда Фокин повесил трубку и сел за подрезовский стол, Егорша с видом человека, очень хорошо понимающего главные заботы районного руководства, спросил:
   - Чего-то не пойму, товарищ секретарь райкома... Все в части леса жалобы... Недооценка момента...
   - Лес действительно поблизости вырублен, - сказал хмуро Фокин.
   - Есть лес, товарищ секретарь. Мы на днях грибную вылазку делали - хорошую древесину видели. Первый сорт.
   - Где такая?
   - В Красноборье. Под самым боком у Сотюги.
   Фокин вздохнул:
   - Красноборье - лес колхозный...
   - Но, как говорится, государственные интересы у нас превыше всего... Когда колхозы не шли навстречу Родине?..
   Черный фокинский глаз, как-то вразброд гулявший до этого по залитому солнцем кабинету, прилип к Егоршиному лицу. Ему сразу стало жарко: неужели ляпнул что-нибудь не то?
   - Какие у тебя планы насчет работы? Решил что-нибудь? - спросил Фокин.
   - Нет еще. Но хочется, чтобы направили в разрезе профессии, поскольку в армии я был водителем машины у генерала...
   - У генерала? - живо воскликнул Фокин. - То-то я смотрю на тебя да все ломаю голову: с каких это пор у нас такая форма у солдат? А ты вон какой важной птицей был! Самого генерала возил... Так, так... Ну а если все-таки мы тебя в другом направлении двинем? А? Что ты на это скажешь?
   На лесозаготовки, с упавшим сердцем подумал Егорша и сказал:
   - Оно, конечно, лесной фронт во главе угла... Но ввиду семейных обстоятельств желательно, чтобы при доме, на широкой трассе, поскольку я только что похоронил деда...
   - Значит, в колхозе решил? - сказал Фокин. - А если мы, скажем, в районе покрутиться предложим? Коммунальный отдел райисполкома знаешь? Дома, бани, пекарни, учреждения... Большое хозяйство. А скоро будет еще больше - растет у нас район. Очень важный участок. А он у нас оголен... Вот такие коврижки-коржики, - вдруг совсем весело и просто сказал Фокин. - Я думаю, хватит у тебя энергии, чтобы вытащить нашу районную коммунию. Ну а мы, райком, поможем...
   Егорша взмок от всех этих слов. Он готов был пойти в пляс, вприсядку, скакать до потолка, а то и со второго этажа прыгнуть - скажи только Фокин слово.
   Самое большое, на что он рассчитывал, это снова сесть за баранку райкомовского "газика", а тут вон как - на руководящую, да и на руководящую-то какую! На отдел райисполкома, в номенклатуру райкома! Было от чего закружиться голове. Правда, иной раз приходили ему мыслишки, что и он бы мог быть каким-нибудь начальником - сколько их, олухов, развелось, - но дальше завхоза или начальника снабжения мечты его не шли, потому как понимал: с его семью классами, да и то незаконченными, по нынешним временам высоко не прыгнешь.
   Фокин встал, по-подрезовски заложил руки за спину, вышел из-за стола, и Егорша, стоя навытяжку, так и начал крутиться вслед за ним. Как подсолнух за солнцем. А за кем же ему крутиться? Кто когда возносил его на такие высоты?
   - Значит, так, Суханов, - сказал Фокин, - дней через десять заглянешь. Попробуешь... Сперва, конечно, врио, а там уж от тебя все будет зависеть. Как поворачиваться начнешь... Ясно?
   - Ясно, товарищ секретарь, Суханов-Ставров не подведет.
   
   2
   
   Из райкома Егорша вылетел как застоявшийся жеребец - сила распирала его. И, честное слово, не будь это райцентр, дал бы строчку на километр, на два. А райцентр - ша, замри! Зануздай и захомутай себя.
   Он любил дисциплинку, любил, чтобы было кому доложить и отрапортовать. И чтобы тебе сказали: правильно, Суханов! Молодец, Суханов! В разрезе линии шагаешь! А то бы и рыкнули при случае, ежели ногу сбил.
   Раньше таким человеком для него в районе был Подрезов - вот чье одобрение и похвалу хотелось всегда заслужить. А сейчас оказалось, что и Фокин ничего - умеет команды подавать. Хорошо взял его попервости в работу, неплохой расчес дал.
   Как раз в то время, когда Егорша выскочил из калитки райкомовского палисадника, на деревянном настиле у райпотребсоюза замаячил кумачово-закатный берет Чугаретти.
    - Чугаев, - крикнул Егорша, - приставь ногу!
   Чугаретти, направлявшийся к своей машине, которая стояла в заулке райпотребсоюза напротив базара, где сейчас не было ни единой души, остановился. Он был ужасно мрачен, и от него несло сивухой.
   - По случаю победы рванул?
   - Не, с горя, - ответил Чугаретти и обиженно, по-детски ширнул своим широким негритянским носом.
   - А конкретно, в расшифрованном виде?
   - Чего - конкретно? Тот, Кондраха, уперся - никаких гвоздей. Слушать не хочет.
   - Кондраха - это кто? Телицын, председатель райпотребсоюза?
   - Ну.
   Острое, до зуда в ладонях желание борьбы охватило Егоршу. Он посмотрел на плавящееся от солнца широкое итальянское окно на втором этаже, за которым сейчас сидел Фокин.
   - Где у тебя документы?
   - Какие документы?
   - Наряды и все протчее.
   - Нема бумаг. Иван Дмитриевич по телефону вчерась договаривался.
   - Айда за мной!
   Кондратия Телицына по его наружности давно бы надо поставить на конюшню: чистый мерин. Лицо длинное, пухлое, желтое от оспы, нос горбылем и плешь с головы до пят. Как Невский проспект в Ленинграде, где Егорше довелось-таки раз побывать. Правда, в торговом деле Телицын дока. С дореволюционным стажем. Еще у купцов Володиных выучку прошел.
   Егорша к нему в кабинет без стука и с ходу на басы:
   - Это что за фокусы, товарищ Телицын? Я выхожу из райкома, а колхозный труженик, понимаешь, несолоно хлебавши от тебя... Не пойдет!
   - С кем имею честь говорить? - спокойно, чуть ли не с позевотой спросил Телицын.
   - Насчет чести покамест помолчим, товарищ Телицын. В данный момент твоя честь не очень чтобы очень... В подрыв колхозному строю!
   - Точно, - подал откуда-то сзади голос Чугаретти. - У нас, понимаешь, снопы на молотилку не вожены, а машина где...
   Егорша, не оглядываясь, махнул рукой: заткнись, тебя не спрашивают! Потом взял из пачки, лежавшей на столе у председателя, "беломорину", не спеша размял ее, остукал о стол, не спеша закурил и, мало того, сел на стол сбоку - генерал у них всегда так делал, любил почесать красную генеральскую лампасину о стол подчиненного.
   Что тут поделалось с Телицыным, этого и сказать нельзя. Желтое лошадиное лицо вытянулось чуть ли не до стола, плешь пошла багровыми пятнами... Но вот что значит смелость! Стерпел, подтянул нижнюю губу и даже как-то весь подобрался.
   - Не мудри, не мудри, старик, сказал Егорша и запросто, но в то же время и по-начальнически похлопал председателя по рыхлому загривку. - Кончай с этими старыми прижимами! - Намек на не очень революционное прошлое Телицына: на его службу у купцов Володиных. - Важную политическую кампанию срываешь. В показательные "Новую жизнь" выводим, а ты как помогаешь? Палки в колеса?
   - Но я не могу отменять распоряжения райкома...
   - Какие это распоряжения райкома? Я что-то не слыхал...
   - Башкин сегодня звонил...
   - Башкин?
   Егорша на какую-то долю секунды замешкался. Кто такой Башкин? Новый человек в райкоме? Инструктор? Завотделом? Одно ему было ясно: не секретарь. А раз не секретарь, можно немножко этого Башкина и осадить. Да и что ему делать? Поздно было отступать.
   - Ох, опять мудрит этот Башкин... - озабоченно вздохнул Егорша.
...

---