Обратная связь Главная страница

Раздел ON-LINE >>
Информация о создателях >>
Услуги >>
Заказ >>
Главная страница >>

Алфавитный список  авторов >>
Алфавитный список  произведений >>

Почтовая    рассылка
Анонсы поступлений и новости сайта
Счетчики и каталоги


Информация и отзывы о компаниях
Цены и качество товаров и услуг в РФ


Раздел: On-line
Автор: 

Вальтер Скотт

Название: 

"Айвенго"

Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25]  [26] [27]

   Зато теперь, в компании случайных спутников, Ричард выказал себя с самой лучшей стороны. Он был весел, благодушен и приветлив к людям любого звания и положения.
   
   Многие мечтают о собственном участке земли и доме. Но не все понимают, какие сложности могут возникнуть при эксплуатации собственного дома. Одна из проблем – отключение электричества, которую можно решить с помощью бензогенератора. В интернет-магазине «Кувалда.ру» представлены бензогенераторы в широком ассортименте от ведущих производителей.
   
   В тени огромного дуба наскоро приготовлена была незатейливая трапеза для английского короля, окруженного людьми, нарушавшими основные законы его государства, но в эту минуту служившими ему телохранителями и придворной свитой. Когда пошла в ход бутыль с вином, грубые дети лесов быстро утратили всякую боязнь перед королем. Начались песни, шутки, хвастливые рассказы об удачных разбойничьих подвигах; собутыльники так увлекались ими, что никто и не вспоминал, что все эго говорится перед лицом законного покровителя. Веселый монарх, не более остальных собутыльников заботившийся о поддержании своего достоинства, смеялся и шутил. Врожденный здравый смысл Робин Гуда внушил ему желание поскорее покончить с этой пирушкой, тем более что он видел, как начинал хмуриться и волноваться Уильфред Айвенго.
   - Нам очень лестно, - сказал Робин вполголоса Уильфреду, - находиться в обществе нашего доблестного монарха, но я не хотел бы, чтобы он терял среди нас время, которое при данных обстоятельствах так дорого для государства.
   - Ты правильно рассудил, славный Робин Гуд, - сказал Уильфред так же тихо. - К тому же надо тебе знать, что шутить с королями, хотя бы под самую веселую руку, все равно, что заигрывать со львенком, который каждую минуту может неожиданно выпустить когти и царапнуть шутника.
   - Этого-то я и боюсь, - сказал Робин Гуд. - У меня народ грубый и по природе и по занятиям, а король благодушен, но вспыльчив. Нельзя даже предвидеть, чем можно ему не угодить и как мои молодцы примут его гнев. Пора бы как-нибудь прекратить эту пирушку.
   - Так придумай, как это сделать, - сказал Айвенго, - потому что все мои намеки побуждают его только затягивать ее.
   - Значит, мне предстоит рисковать только что приобретенным прощением и милостью короля, - задумчиво произнес Робин Гуд. - Но, клянусь святым Христофором, будь что будет. Я бы не стоил его милостей, если б не рисковал потерять их для его же пользы... Эй, Скетлок, поди стань вон там, за кустами, и протруби мне норманский сигнал. Да проворнее у меня, иначе берегись!
   Скетлок повиновался распоряжению своего предводителя, и не прошло пяти минут, как пирующие были подняты со своих мест звуком его рожка.
   - Это сигнал Мальвуазена, - сказал Мельник, встрепенувшись и хватаясь за свой лук.
   Отшельник уронил бутыль и взялся за дубину. Вамба поперхнулся на какой-то прибаутке и стал разыскивать свой меч и щит. Все остальные тоже взялись за оружие.
   Людям, ведущим жизнь, полную опасностей, нередко случается сразу переходить от обеда к битве, а для Ричарда такой переход только усиливал удовольствие. Он крикнул, чтобы ему подали его шлем и те доспехи, которые он было снял перед обедом, и пока Гурт помогал ему надеть их, он усердно уговаривал Уильфреда под страхом своего гнева не принимать участия в побоище, которое считал неизбежным.
   - Ты за меня сто раз сражался, Уильфред, я сам был тому свидетелем. Сделай мне удовольствие сегодня, сиди смирно и смотри, как Ричард будет биться ради своего друга и вассала.
   Между тем Робин Гуд разослал людей в разные стороны, будто бы на разведки, и когда убедился, что собеседники разошлись и трапеза окончена, подошел к Ричарду, успевшему вооружиться с головы до ног, и, преклонив перед ним колено, попросил короля простить его.
   - За что еще? - с раздражением спросил Ричард. - Кажется, мы уже объявили тебе прощение за все прошлые провинности. Или ты думаешь, что наше слово все равно, что перо, летящее по ветру? Ведь ты, надеюсь, с тех пор еще не успел ни в чем провиниться?
   - В том-то и дело, что успел, - отвечал йомен, - если считать за грех то, что я обманул своего государя для его же пользы. Тот рог, который мы слышали, принадлежал совсем не Мальвуазену: это я сам велел трубить с целью прекратить пиршество, так как думал, что оно отнимает у вас драгоценные часы, нужные для иных, более важных дел.
   Сказав это, Робин поднялся на ноги, сложил руки на груди и с выражением скорее почтительным, чем покорным, ждал, что скажет ему король. Видно было, что он сознает свою вину, но все-таки убежден в чистоте своих побуждений. Краска гнева залила щеки Ричарда, но это была лишь минутная вспышка, и чувство справедливости тотчас одержало верх над нею.
   - Это значит, что шервудский король пожалел своей дичи и вина для короля Англии, - сказал Ричард. - Ну ладно, смелый Робин! Когда приедешь ко мне в гости в веселый Лондон, надеюсь, я окажусь менее скупым хозяином. А впрочем, ты прав, добрый молодец. Ну, так на коней, да и в путь! Уильфред и то уж целый час в нетерпении. Скажи-ка мне, добрый Робин, бывал ли у тебя в шайке такой друг, который мало того, что подает советы, но еще хочет руководить каждым твоим движением и прикидывается несчастным всякий раз, как ты вздумаешь поступить по-своему?
   - Как же, есть у меня помощник, - отвечал Робин, - по прозвищу Маленький Джон Его теперь нет с нами: он отправился в дальнюю экспедицию, на границу Шотландии. Я признаюсь вашему величеству, что настойчивость его советов часто меня тяготит. Однако по зрелом размышлении я не могу на него сердиться, зная, что он в своем чрезмерном усердии думает только о пользе своего хозяина.
   - И ты прав, честный йомен, - сказал Ричард. - Будь при мне с одной стороны Айвенго, который подает важные советы и поддерживает их своим хмурым и печальным видом, а с другой стороны - ты, надувающий меня ради моей же пользы, я был бы так же мало свободен в своих поступках, как и всякий король христианской или языческой страны... Ну что ж, господа, ехать так ехать! Отправимся же с легким сердцем в Конингсбург, а об этом поминать не будем.
   Робин Гуд сказал Ричарду, что послал в ту сторону отряд, который сейчас же предупредит их, если по дороге окажется какая-либо засада. Но, по всей вероятности, путь туда вполне безопасен. В противном случае они вовремя будут оповещены об опасности и смогут отступить на соединение с сильным отрядом стрелков, во главе которых он сам решил двинуться в том же направлении.
   Такое внимание к его безопасности тронуло Ричарда и рассеяло последние следы досады на хитрость, которой предводитель разбойников заставил его тронуться в путь. Он еще раз протянул руку Робин Гуду, подтвердил уверения в полном прощении за прошлое и в своем благоволении в будущем, а также выразил твердую решимость ограничить произвол в применении лесных законов, под давлением которых так много английских йоменов становилось бунтовщиками.
   Но благие намерения Ричарда не успели осуществиться из-за его безвременной кончины. Новый устав об охране лесов и охоты был насильно вытребован от короля Джона, когда он вступил на престол после смерти своего брата-героя.
   Что до Робин Гуда, его дальнейшей судьбы и смерти от руки предателя, рассказ обо всем этом можно найти в тех старинных песенках, отпечатанных готическими буквами, которые когда-то продавались по полпенни за штуку. "Теперь дороже золота они".
   Предсказание разбойника сбылось: король в сопровождении Айвенго, Гурга и Вамбы без всякой помехи проехал по намеченной дороге и еще засветло достиг замка Конингсбурга.
   Мало есть в Англии местностей более красивых, чем окрестности этой древней твердыни. Среди холмов, расположенных амфитеатром, протекает дивная тихая река Ден, обрамленная лесами вперемежку с возделанными нивами. На горе, над самой рекой, возвышается окруженный крепкими стенами и глубокими рвами древний замок, саксонское название которого показывает, что до завоевания норманнами здесь была резиденция английских королей. Наружные крепостные стены, по всей вероятности, были выстроены норманнами, но главное здание носит следы глубокой древности. Оно стоит на холме в одном из углов внутреннего двора. Стены его чрезвычайно толсты и подперты, или защищены, с внешней стороны шестью громадными устоями. Эти массивные устои, широкие у основания, суживаются вверху; у вершины они образуют своего рода башенки, сообщающиеся с главными строениями.
   Во времена Ричарда вокруг этого неуклюжего, но величественного здания еще не было каменных стен. По-видимому, саксонский зодчий израсходовал все свое искусство на защиту главной твердыни, но не позаботился о наружных стенах, так как вместо них был устроен простой частокол.
   Большой черный флаг, вывешенный на вершине главной башни, возвещал о том, что похоронные торжества все еще продолжаются и тело хозяина дома еще не предано земле. На этом флаге не было никаких эмблем, указывающих на происхождение и звание покойного. В то время гербы едва начинали входить в употребление среди норманнов, а саксонцы и вовсе не знали о них. Но над воротами висел другой флаг-с изображением белой лошади, что служило указанием на национальность и знатное происхождение умершего, так как было знаменем Хенгиста и его саксонских воинов.
   Вокруг замка царило необычайное оживление. Похоронные торжества сопровождались тогда щедрым угощением не только близких покойного и его вассалов, но и всех случайных прохожих. На поминках богатого и знатного Ательстана это хлебосольство развернулось особенно широко.
   Поэтому толпы народа непрерывно спускались и поднимались по горе, на которой стоял замок. Когда же король и его спутники проникли через растворенные настежь ворота на двор замка, глазам их представилась картина, которая совсем не вязалась с мрачным похоронным обрядом. В одном углу ограды повара жарили быков и жирных овец; в другом прислуга открывала бочки с пивом, предоставляя их в полное распоряжение прохожих. Всюду виднелись кучки людей всякого звания, пожиравших обильное угощение. Тут толпились и полунагие саксонские рабы, голодавшие полгода подряд и пришедшие хоть один денек попить и поесть до отвала. Там зажиточные горожане и цеховые мастера угощались с большим разбором, степенно обсуждая количество затраченных припасов и искусство пивовара. Кое-где виднелись и бедные дворяне норманского происхождения. Они отличались от прочих бритыми подбородками, короткими плащами, а также тем, что держались особняком и с величайшим презрением смотрели на все окружающее, не упуская в то же время случая угоститься за счет щедрых хозяев.
   Само собою разумеется, что нищие сновали по всему двору, чередуясь с солдатами, воротившимися, по их словам, из Палестины. Разносчики раскладывали здесь свои товары; бродячие мастеровые расспрашивали о работе;
   тут же разные странники, богомольцы, самозванные монахи, саксонские менестрели и валлийские барды бормотали молитвы и извлекали нестройные звуки из своих арф, шестиструнных скрипок и гитар. Один прославлял Ательстана в горестном похвальном слове, другой пел песню о его родословной, перечисляя трудные имена его благородных предков. Не было недостатка в фокусниках и скоморохах; их представления в таком месте и по такому поводу никому не казались неуместными или предосудительными. В этом отношении взгляды саксонцев отличались крайней простотой. Если человек с горя захотел есть- вот ему пища, если захотел пить - вот питье, а если его брала тоска - вот и развлечения. И гости всем этим пользовались без малейшего стеснения. Но время от времени, как бы вспоминая, по какому случаю они сюда явились, все мужчины принимались стонать, а женщины (их тоже было немало) начинали вопить и причитать во весь голос.
   Таково было зрелище, представшее глазам Ричарда и его спутников при входе в ограду замка Конингсбурга. Дворецкий, или сенешал, не удостаивал вниманием беспрестанно приходивших и уходивших гостей низшего звания, вмешиваясь в дело лишь в тех случаях, когда надо было наводить порядок. Однако он был невольно поражен наружностью короля и Айвенго, лицо которого показалось ему хорошо знакомым. К тому же появление рыцарей было довольно редким случаем на саксонских торжествах и считалось большой честью для покойника и его семейства. Поэтому важный сановник в траурном одеянии и с белым жезлом в руке выступил вперед и расчистил дорогу среди разношерстной толпы для Ричарда и Айвенго ко входу в башню.
   Гурт и Вамба остались на дворе, где они тотчас повстречали приятелей. Они не осмелились сами пойти дальше, а дожидались, пока их позовут.
   
   ГЛАВА XLII
   Я видел: одевали труп Марчелло,
   И слышалось торжественное пенье;
   Вокруг и плакали и голбсили;
   Обычно так поют и причитают
   Старухи, что проводят ночь у гроба.
   Старинная пьеса
   Вход в главную башню Конингсбурга свидетельствует о грубой простоте той эпохи, когда она была выстроена. Несколько очень крутых ступенек ведут в низкий проход в южной стене башни, сквозь который можно проникнуть внутрь замка и по узенькой лестнице, высеченной в толще самой стены, подняться на третий этаж. Оба нижних этажа не имели самостоятельных входов; проникнуть туда можно было только через третий при помощи переносной деревянной лестницы. Сообщение с четвертым поддерживалось через ходы в устоях замка. Такими-то сложными путями и повели доброго короля Ричарда и его верного Айвенго в круглую залу, занимавшую весь третий этаж. Пока они медленно подвигались по крутым лестницам, Уильфред постарался так закутаться в плащ, чтобы скрыть свое лицо. Он считал неуместным показываться своему отцу, пока король не подаст ему знака.
   В зале вокруг большого дубового стола сидело человек двенадцать знатных саксонцев, собравшихся из всех соседних округов. Все это были люди пожилые, ибо молодое поколение, к великому неудовольствию старших, последовало примеру Уильфреда Айвенго, нарушив многие из преград, полвека отделявших покоренных саксонцев от победоносных норманнов. Унылый и печальный вид этих почтенных старцев, их безмолвие и грустные позы составляли разительную противоположность веселью и оживлению, царившим под стенами замка. Их распущенные по плечам седые волосы, длинные и окладистые бороды, куртки старинного покроя и широкие черные плащи придавали им вид древних поклонников Одина, оживших лишь для того, чтобы оплакивать былое величие своего племени.
   Седрик занимал место рядом с остальными, но, по общему молчаливому соглашению, был главным лицом в этой зале. Когда вошел Ричард (известный ему лишь как храбрый Рыцарь Висячего Замка), Седрик важно встал с места и, подняв кубок, произнес приветствие:
   "Добро пожаловать!" Король, уже освоившийся с обычаями своих саксонских подданных, ответил: "3а ваше здоровье!" - и выпил кубок, поданный ему прислужником. Та же любезность оказана была Уильфреду, но он только поклонился в ответ, боясь, как бы его не узнали по голосу.
   Когда эта предварительная церемония была кончена, Седрик опять встал и, подав руку Ричарду, повел его в тесную и бедную капеллу, как бы выдолбленную в толще одного из устоев крепости. Так как вместо окон здесь была одна узкая бойница, то внутри помещения царила почти полная темнота. Только два дымных факела бросали слабый красноватый свет на сводчатый потолок, голые стены и грубый каменный алтарь с распятием.
   Перед этим алтарем установлен был гроб, а по обеим сторонам его по три монаха, стоя на коленях, с благочестивым видом перебирали четки и бормотали молитвы. За эту церемонию мать покойного Ательстана внесла богатейший вклад "на помин души" в монастырь святого Эдмунда. Для того чтобы в полной мере заслужить ее приношение, вся братия (за исключением одного только хромого пономаря) переселилась на время в Конингсбург, где по шести человек одновременно выполняли богослужение при гробе Ательстана, а остальные угощались всеми яствами, какие в ту пору предлагались в замке. При отправлении этого богослужения благочестивые монахи пуще всего заботились о том, чтобы духовные песнопения вокруг гроба не прекращались ни на одну секунду, из опасения, как бы Зернобок, этот Аполлион древних саксонцев, не наложил своих когтей на покойника. Не менее заботливо охраняли они от прикосновения мирян погребальный покров на гробе, так как этот покров употреблялся при похоронах святого Эдмунда и, следовательно, мог подвергнуться осквернению, если бы до пего коснулась рука непосвященного. Если верить, что все эти заботы могли принести какую-либо пользу покойнику, то надо сознаться, что он имел полное право на это со стороны монастырской братии святого Эдмунда, потому что, помимо ста золотых марок, внесенных когда-то самим Ательстаном на помин его души, мать покойного уже объявила о своем намерении пожертвовать обители большую часть земель и угодий, принадлежавших ее сыну, на вечное поминовение его души и души ее мужа.
   Ричард и Уильфред вошли за Седриком в часовню и, когда он торжественно указал им на гроб безвременно почившего Ательстана, набожно перекрестились и пробормотали краткую молитву об упокоении его души.
   Исполнив этот благочестивый обряд, Седрик, бесшумно скользя по каменному полу, повел их дальше. Поднявшись на несколько ступеней, он с величайшей осторожностью отворил дверь небольшой молельни рядом с часовней. Это была квадратная комнатка, не больше восьми футов в длину и ширину, выдолбленная, так же как и капелла, в толще стены; узкая бойница, служившая вместо окна и обращенная на запад, сильно расширялась внутри комнаты.
   Проникая сквозь эту бойницу, лучи заходящего солнца озаряли величавую женскую фигуру, сохранявшую следы прежней красоты. Ее длинное траурное платье и покрывало из черного крепа выделяли белизну ее кожи и пышность распущенных светло-русых кос. Ее лицо выражало самую глубокую печаль, какая только может быть совместима с христианской покорностью. На каменном столе перед нею стояло распятие из слоновой кости и возле него - раскрытый молитвенник с богато раскрашенными заглавными буквами на страницах в золотых рамках.
   - Благородная Эдифь, - сказал Седрик, с минуту постояв в молчании, дабы дать время Ричарду и Уильфреду рассмотреть хозяйку дома, - я привел к тебе почтенных незнакомых людей. Они пришли разделить твою печаль. Вот это - доблестный рыцарь, так храбро сражавшийся ради освобождения из плена того, кого мы ныне оплакиваем.
   - Благодарю его за доблестный подвиг, - отвечала леди Эдифь, - хотя богу не угодно было, чтобы этот подвиг увенчался успехом. Благодарю также за любезность, побудившую его и его спутника прийти сюда, чтобы увидеть вдову Аделинга, мать Ательстана, в часы ее тяжелого горя. Вашим попечениям, мои добрый родственник, поручаю я наших достойных гостей, будучи уверена, что они не испытают недостатка в гостеприимстве, пока оно существует в этих печальных стенах.
   Гости отвесили глубокий поклон одинокой вдове и удалились вслед за своим гостеприимным проводником.
   Другая винтовая лестница привела их наверх, в залу точно таких же размеров, как та, в которую они вошли с самого начала. Эта зала занимала четвертый этаж здания. Когда дверь комнаты приоткрылась, послышалось унылое хоровое пение. Войдя, они застали там собрание дам и девиц из знатных саксонских семейств. Четыре девушки, с Ровеной во главе, пели гимн в честь умершего:
   У бренных тел
   Один удел -
   В прах превратится плоть.
   Всему взамен
   Распад и тлен,
   Его не побороть.
   
   Оставив нас,
   Ты в этот час
   Летишь в обитель зла,
   Чтоб в вышине,
   Горя в огне,
   Душа спастись могла.
   
   От муки той
   Слова святой
   Тебя освободят.
   Петь будем мы
   Свои псалмы-
   И ты покинешь ад.
   Пока певицы тихо и протяжно пели эту похоронную песнь, остальные занимались вышиванием большого шелкового покрова на гроб Ательстана или выбирали из расставленных перед ними корзин цветы и плели венки.
   Девицы держали себя скромно, хотя и незаметно было, чтобы они особенно горевали. Иные украдкой перешептывались или улыбались, что всякий раз вызывало выговор со стороны более пожилых дам. Было также заметно, что некоторые из девиц гораздо больше думали о том, идет ли к ним траурный наряд, чем о печальной церемонии. Нужно сознаться, что появление двух незнакомых рыцарей еще более усилило это внимание девиц к своей внешности.
   Девушки стали оглядывайся, шептаться и подталкивать друг друга. Одна Ровена, слишком горда, чтобы быть тщеславной, поклонилась своему избавителю с любезной грацией. Она была серьезна, но не печальна, и нельзя было решить, чем был вызван ее озабоченный вид - отсутствием известий о судьбе Айвенго или же кончиной ее родственника.
   Седрик, как мы уже не раз имели случай заметить, не отличался особой проницательностью, и уныние его питомицы казалось ему столь глубоким и естественным, что он счел приличным объяснить его гостям, шепнув им на ухо: "Она была нареченной невестой благородного Ательстана". Вряд ли это сообщение могло побудить Уильфреда особенно грустить о кончине конингсбургского тана.
   Обойдя с гостями все покои замка, где происходили погребальные торжества, Седрик провел их в небольшую комнату, предназначенную, по его словам, для почетных гостей, менее близко знакомых с покойником, а потому, быть может, не желающих проводить все время с теми, для кого эта скорбь была особенно чувствительна. Сказав, что им немедленно будет доставлено все, что они пожелают, он уже собрался уходить, но Черный Рыцарь удержал его за руку.
   - Позвольте вам напомнить, благородный тан, - сказал он, - что когда мы с вами в последний раз расставались, вы обещали за те услуги, которые мне удалось оказать вам, со своей стороны сделать мне подарок.
   - Все, что угодно, благородный рыцарь, - сказал Седрик, - но в такую печальную минуту...
   - Я и об этом подумал, - прервал его король, - но у меня мало времени. К тому же мне кажется, что в тот час, когда мы опустим в могилу благородного Ательстана, было бы прилично похоронить вместе с его останками некоторые предрассудки и несправедливые суждения...
   - Сэр Рыцарь Висячего Замка, - сказал Седрик, покраснев и, в свою очередь, прерывая гостя, - я надеюсь, что подарок, которого вы просите, касается только вашей собственной особы. Во все, что относится к чести моего дома, постороннему человеку не подобает вмешиваться.
   - Я и не желаю вмешиваться, - сказал король мягко, - до тех пор, по крайней мере, пока вы не признаете, что я на это имею некоторое право. До сих пор вы меня знали под именем Черного Рыцаря Висячего Замка. Знайте же, что я Ричард Плантагенет.
   - Ричард Апжуйский! - воскликнул Седрик, отступив в величайшем изумлении.
   - Нет, благородный Седрик, я Ричард, король английский, и сильнейшее мое желание состоит в том, чтобы все сыны Англии жили между собою в мире и согласии... Что же, почтенный тан, ты и не думаешь преклонить колено пред твоим государем?
   - Перед норманской кровью оно еще никогда не преклонялось, - сказал Седрик.
   - Ну, прибереги знаки верноподданнических чувств до тех пор, пока не убедишься, что я одинаково покровительствую и норманнам и саксонцам, - сказал король.
   - Государь, - отвечал Седрик, - я всегда отдавал справедливость твоей храбрости и достоинствам. Знаю также, на чем основаны твои права на корону: ты потомок Матильды, а она была племянницей Эдгара Атлинга и дочерью шотландского короля Малькольма. Но Матильда, хоть и королевской саксонской крови, не была наследницей престола.
   - Я не буду спорить с тобой о моих правах, благородный тан, - сказал Ричард спокойно, - но попрошу тебя оглянуться вокруг и сказать, кого же ты теперь можешь выставить мне соперником.
   - И ты явился сюда только затем, чтобы говорить мне об этом? - сказал Седрик. - Пришел говорить мне о гибели моего племени, когда еще не засыпана могила последнего отпрыска саксонских королей! - При этих словах лицо его омрачилось гневом. - Нечего сказать, отважный шаг! Это смело и довольно опрометчиво!
   - Нисколько, клянусь святым крестом! - возразил король. - Я поступил так в полной уверенности, что один храбрый человек может положиться на другого, совершенно не боясь при этом опасностей.
   - Ты хорошо сказал, государь, и я принужден сознаться, что ты сейчас король Англии и будешь им впредь, невзирая на мое слабое сопротивление. Не смею прибегнуть к единственному средству, которое могло бы этому помешать, хоть ты и ввел меня в сильное искушение.
   - А теперь вернемся к моей просьбе, - скачал король, - и я ее выскажу так же прямо и откровенно, как ты отказался признать во мне законного короля. Итак, на основании данного тобою слова и под страхом обвинения в вероломстве и клятвопреступлении прошу, чтобы ты простил доброго рыцаря Уильфреда Айвенго и снова даровал ему свою родительскую любовь. Согласись, что в этом примирении и я лично заинтересован, так как оно касается счастья моего друга и должно прекратить распри среди моих верных подданных.
   - Это Уильфред? - спросил Седрик, указывая на сына.
   - Отец, отец! - воскликнул Айвенго, бросаясь к его ногам. - Даруй мне твое прощение!
   - Дарую, сын мой, - сказал Седрик, поднимая его с полу. - Потомок Херварда знает, как держать свое слово, даже если оно дано норманну. Но ты должен носить одежду наших предков - чтобы не было в моем старинном доме куцых плащей, пестрых шапок и причудливых перьев! Если хочешь быть сыном Седрика, то и держись как потомок саксонского рода. Ты, я вижу, хочешь что-то сказать, - продолжал он сурово, - и я заранее зною. о чем будет речь. Знай, что леди Ровена два года будет ходить в трауре, словно по муже. Все наши саксонские предки отказались бы от нас, если бы мы вздумали хлопотать о другом союзе, еще не успев опустить в могилу того, с кем она должна была соединиться, - кто и знатностью и родом своим был несравненно достойнее ее руки, нежели ты. Сам Ательстан порвал бы свои гробовые пелены, и призрак его предстал бы перед нами, дабы воспретить такое оскорбление его памяти.
   Казалось, будто этими словами Седрик действительно вызвал призрак. Только он успел их произнести, как дверь распахнулась и на порою явился Ательстан - в длинном саване, бледный, худой, похожий на выходца с того света.
   Его появление произвело на всех потрясающее впечатление. Седрик попятился к стене, прислонился к ней, словно был не в силах держаться на ногах, и, широко разинув рот, смотрел на своего друга неподвижным взглядом. Айвенго крестился, произнося молитву. А Ричард то произносил: "Господи, помилуй", то восклицал:
   "Клянусь жизнью!"
   Между тем в нижнем этаже слышался ужаснейший шум и раздавались крики: "Держи их, монахов-предателей! Упрятать их в подземелье! Швырнуть их с высочайшей башни!"
   - Именем божьим заклинаю тебя, - сказал Седрик, обращаясь к тому, кого он принимал за призрак своего умершего друга, - если ты во плоти-говори! Если же ты бесплотный дух, скажи, зачем ты снова явился среди нас и что я могу сделать для упокоения твоей души? Живой или мертвый, благородный Ательстан, откройся Седрику!
   - Погоди, - отвечал призрак очень спокойно, - дай сперва перевести дух и отдохнуть немного. Ты спрашиваешь, жив ли я. Вот уж именно чуть жив - как человек, три дня питавшийся только хлебом и водой, - три дня, но они мне показались тремя веками. Да, отец Седрик, хлебом и водой. Клянусь небесами и всеми святыми, иной пищи у меня не было целых трое суток, и только по воле бога случилось так, что я опять здесь и могу рассказать об этом.
   - Как же так, благородный Ательстан, - сказал Черный Рыцарь, - я сам видел, как вы пали от руки бешеного храмовника в Торкильстоне. Я думал, да и Вамба нам говорил, что вам прорубили череп до самых зубов.
   - Думали вы ошибочно, сэр рыцарь, а Вамба просто соврал, -сказал Ательстан. - Зубы у меня все целы, и я докажу это сегодня за ужином. Впрочем, за это нечего благодарить храмовника: просто меч перевернулся в его руке и удар пришелся плашмя благодаря доброй палице, с помощью которой я вовремя парировал его. Будь. у меня на голове стальной шишак, я бы и не заметил этого удара и сумел бы ответить Буагильберу. А тут я действительно свалился оглушенный, но, в сущности, невредимый. Очнувшись, я увидел, что лежу в гробу по счастью не заколоченном, а гроб стоит перед алтарем в монастырской церкви святого Эдмунда. Я несколько раз чихал, стонал, наконец пришел в себя и уже хотел встать, но на шум прибежали пономарь с аббатом. Они, конечно, удивились, но совсем не обрадовались, увидев живым человека, наследством которого надеялись попользоваться. Я попросил вина. Они дали мне выпить, но, должно быть, подсыпали в вино чего-нибудь снотворного, потому что я уснул крепче прежнего и проспал несколько часов. Проснувшись, я увидел, что руки у меня связаны, а ноги стянуты так крепко, что до сих пор щиколотки ноют при одном воспоминании об этом. В помещении был полный мрак. Судя по душному и смрадному запаху и по сырости, я полагаю, что это был монастырский склеп. Пока я никак не мог сообразить, что же это со мной происходит, дверь скрипнула и вошли два негодяя-монаха. Они хотели меня уверить, что я в чистилище, но я отлично узнал отца-настоятеля по его голосу и одышке.
   - Погодите, благородный Ательстан, - сказал король, - переведите дух и рассказывайте поспокойнее. Будь я проклят, но ваш рассказ так же интересен, как любой роман!
   - Ну, - сказал Ательстан, - клянусь бромхольским крестом, это было совсем не похоже на роман! Краюха ячменного хлеба да кувшин воды - вот все, что давали мне эти скаредные негодяи; а ведь мой отец да и я сам осыпали их богатыми дарами в ту пору, когда все доходы монастыря заключались в бараньих лопатках да в мерках зерна, которые они вымогали у рабов и крепостных взамен своих молебнов. Нет, это какое-то гнездо гнусных, неблагодарных гадов.
   - Именем пресвятой девы, благородный Ательстан, - сказал Седрик, хватая его за руку, - скажи, как же ты избавился от неминуемой опасности? Что, их сердца смягчились?
   - Их-то сердца смягчились! - воскликнул Ательстан. - Ну нет, скорее скалы растают от солнца. Я бы н до сих пор оставался там, если бы весь этот проклятый рой не отправился целой процессией сюда - хорошенько поесть на моих поминках. Я сам слышал, как они пели погребальные псалмы, но мне и в голову не приходило, что это поминки по моей душе. Наконец они ушли, и я долго ждал пищи. И не диво: хромой пономарь слишком усердно занялся собственным угощением, чтобы- подумать обо мне. Наконец он явился. Должно быть, хорошая еда расположила его к милосердию, потому что вместо обычной пищи он принес мне кусок пирога и флягу вина.
   Я поел, выпил, подкрепился. На мое счастье, пономарь был так пьян, что не мог исправно исполнять обязанности тюремщика. Уходя, он повернул ключ, но дверь не захлопнул, так что она приоткрылась. Свет, сытная еда и вино прояснили мой ум. Железная скоба, к которой были прикреплены мои цепи, совсем перержавела...
   - Вы бы отдохнули, благородный Ательстан, - сказал Ричард, - вам следует чем-нибудь закусить, прежде чем досказывать эти ужасы.
   - Закусить? - молвил Ательстан. - Я сегодня уже раз пять поел, а впрочем, не лишнее будет отведать вот этой сочной ветчины. Прошу вас, любезный сэр, выпить со мной кружку вина.
   Гости, все еще не опомнившиеся от удивления, выпили за здоровье воскресшего хозяина дома, и он продолжил свой рассказ. Теперь слушателей у него было гораздо больше. Сама леди Эдифь, сделав все нужные распоряжения, последовала за своим восставшим из гроба сыном. Вслед за ней набралось столько любопытных, сколько могла вместить тесная комната; остальные же столпились в дверях и на лестнице. Они подхватывали на лету то, что успевали услышать из рассказа Ательстана, и передавали дальше. Переходя из уст в уста, история окончательно искажалась и доходила до ушей толпы, собравшейся на дворе замка, в неузнаваемом виде. Между тем Ательстан продолжал рассказ о своем освобождении:
   - Кое-как вывернув железную скобу, я вылез из подвала. Долго я бродил наугад, но наконец, привлеченный звуками веселой песни, направился в то помещение, где почтенный пономарь изволил справлять молебен черту с каким-то широкоплечим монахом в сером балахоне с капюшоном. Мой саван вместе со звоном цепей делали меня похожим на выходца с того света. Оба остолбенели, но когда я кулаком сшиб с ног пономаря, его собутыльник замахнулся на меня тяжелой дубиной.
   - Бьюсь об заклад, что это был наш отшельник! - сказал Ричард Уильфреду Айвенго.
   - А хоть бы сам черт, мне все равно, -сказал Ательстан. - По счастью, он промахнулся, а когда я подступил к нему, он в испуге бросился бежать. При помощи связки ключей, что висели у пономаря на поясе, я освободился от цепей. Думал было той же связкой вышибить мозги у этого мерзавца, да вспомнил, что он усладил мою неволю куском пирога и флягой вина, и чувство признательности взяло верх. Захватив кусок жареного мяса и кожаную флягу с вином, которым угощались преподобные отцы, я поспешил в конюшню. Там я нашел моего лучшего скакуна, очевидно сбереженного почтеннейшим аббатом для собственного употребления. Я помчался сюда со всей быстротой, на какую была способна лошадь. Народ в ужасе разбегался при моем появлении, принимая меня за привидение. Здесь, должно быть, вообразили, что я состою помощником при фокуснике, который потешает народ на дворе, и потому пропустили меня в замок. Я явился к матушке и наскоро закусил, а потом и отправился искать вас, мой благородный друг.
...
Страницы: [0] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25]  [26] [27]

Обратная связь Главная страница

Copyright © 2010.
ЗАО АСУ-Импульс.

Пишите нам по адресу : info@e-kniga.ru