По залитому кровью, усеянному обломками оружия и трупами лошадей полю маршалы повели победителя к подножию трона принца Джона.
- Рыцарь Лишенный Наследства, - сказал принц Джон, - если вы все еще не согласны объявить нам свое настоящее имя, мы под этим титулом вторично признаём вас победителем на турнире и заявляем, что вы имеете право получить из рук царицы любви и красоты почетный венец, который вы своею доблестью вполне заслужили.
Рыцарь почтительно и грациозно поклонился, но не произнес ни слова в ответ.
При строительстве коттеджей и домов широко применяются металлические материалы. Для обустройства кровли используется металлочерепица, оцинкованный металлический лист, профилированный металлический лист. Среди покупателей металлических материалов есть те, кто думает: «
Куплю металл, обустрою металлическую крышу, и она не будет протекать.» И это действительно возможно! А приобрести металлический лист, металлочерепицу или профнастил можно на Shopmetal.ru
Опять зазвучали трубы, и герольды громогласно провозгласили честь храбрым и славу победителю. Дамы замахали своими шелковыми платками и вышитыми покрывалами. Зрители всех сословий единодушно изъявляли свой восторг, а маршалы проводили рыцаря к подножию почетного трона, где сидела леди Ровена.
Победителя поставили на колени на нижней ступени подножия трона. Казалось, что с той минуты, как прекратилась битва, он двигался и действовал уже не по собственной воле, а по указке окружавших его людей. Некоторые заметили, что когда его вторично вели через ристалище, он шатался. Ровена величавой поступью сошла с возвышения и только хотела возложить венец, который она держала в руках, на шлем рыцаря, как все маршалы воскликнули в один голос:
- Так нельзя. Нужно, чтоб он обнажил голову.
Рыцарь слабым голосом пробормотал несколько слов, которые глухо и неясно прозвучали из-под забрала. Только и можно было разобрать, что он просит не снимать с него шлема.
Но маршалы - из желания ли соблюсти все формальности, или из любопытства - не обратили внимания на его заявление и, разрезав завязки шлема, расстегнув латный нашейник, обнажили его голову. Перед взорами присутствующих предстало красивое, обрамленное светлыми волосами лицо юноши лет двадцати пяти от роду. Это лицо было бледно как смерть, и в одном или двух местах запятнано кровью.
Как только Ровена его увидела, из груди ее вырвался слабый крик. Однако она овладела собой и, вся дрожа от сдерживаемого волнения, принудила себя выдержать роль до конца. Она возложила на склоненную перед ней голову рыцаря великолепный венок, назначенный в награду победителю, н произнесла внятно и раздельно следующие слова:
- Жалую тебе этот венец, сэр рыцарь, как награду, предназначенную доблестному победителю на сегодняшнем турнире. - Тут она замолкла на несколько секунд, но потом прибавила с твердостью: - И никогда венец рыцарства не был возложен на более достойное чело.
Рыцарь склонил голову н поцеловал руку прекрасной царицы, вручившей ему награду за храбрость, потом внезапно подался вперед и упал у ее ног.
Произошло всеобщее смятение. Седрик, онемевший от изумления при внезапном появлении своего изгнанного сына, бросился было вперед, словно желая разлучить его с Ровеной. Но маршалы успели предупредить его: угадав причину обморока Айвенго, они поспешили расстегнуть его панцырь и увидели, что у него в боку зияет рана, нанесенная ударом копья.
ГЛАВА XIII
"Пусть каждый, кто искусством знаменит,
Ко мне приблизится, - сказал Атрид. -
Пускай ко мне герои подойдут,
Которым строгий наш не страшен суд,
И тучного быка получит тот,
Кто всех стрелков уменьем превзойдет".
Поп, "Илиада"
Как только было произнесено имя Айвенго, оно стало передаваться из уст в уста и очень скоро достигло слуха принца Джона и его приближенных.
В первое мгновение принц недовольно нахмурился, затем он оглянулся вокруг и сказал с пренебрежительным видом:
- Что вы думаете, господа, а в особенности вы, сэр приор, о рассуждениях ученых относительно врожденных симпатий и антипатий? Я недаром сразу почувствовал нерасположение к этому молодцу, хотя и не подозревал, что под его доспехами скрывается любимчик моего брата.
- Фрон де Беф, пожалуй, должен будет приготовиться возвратить свое поместье Айвенго, - сказал де Браси, который, с честью выполнив свои обязанности на турнире, успел снять щит и шлем и присоединился к свите принца.
- Да, - молвил Вальдемар Фицурс, - этот воин, вероятно, потребует обратно замок и усадьбу, пожалованные ему Ричардом, а с тех пор благодаря великодушию вашего высочества перешедшие во владение Фрон де Бефа.
- Фрон де Беф, - возразил принц Джон, - скорее способен поглотить еще три таких поместья, как поместье Айвенго, чем вернуть обратно хоть одно. Впрочем, я полагаю, что никто из вас не станет отрицать моего права раздавать ленные поместья тем верным слугам, которые сомкнулись вокруг меня и готовы служить, как подобает воинам, не то что бродяги, скитающиеся по чужим странам и не способные ни сослужить добрую службу, ни показать свою преданность.
Окружающие были настолько лично заинтересованы в этом вопросе, что никто и не подумал оспаривать мнимые права принца.
- Щедрый принц! Вот истинно благородный властелин: он принимает на себя труд вознаграждать своих преданных сторонников!
Таковы были слова, раздавшиеся среди приближенных принца: каждый из них, в свою очередь, сам надеялся поживиться за счет любимцев и сторонников короля Ричарда, а многие уже успели в этом.
Вальдемар, ходивший из любопытства взглянуть на Айвенго, воротился в ложу принца.
- Этот храбрец, - сказал он, - вряд ли наделает хлопот вашему высочеству, а Фрон де Беф может спокойно владеть своими поместьями: рыцарь очень серьезно ранен.
- Какова бы ни была его судьба, он все-таки победитель нынешнего дня, - сказал принц Джон, - и будь он самым опасным из наших врагов или самым верным из друзей нашего брата - что почти одно и то же, - следует залечить его раны: наш собственный врач подаст ему помощь.
При этих словах мрачная улыбка появилась на губах принца. Вальдемар поспешил ответить, что Айвенго уже унесен с ристалища и находится на попечении друзей.
- Мне было грустно смотреть, - продолжал он, - на печаль царицы любви и красоты: ей предстояло царствовать всего один день, да и тот по милости этого происшествия превратился в день скорби. Я вообще не такой человек, чтобы женская печаль могла меня растрогать, но эта леди Ровена с таким достоинством сдерживала свою скорбь, что о ней можно было догадываться только по ее стиснутым рукам и трепетным глазам, без слез смотревшим на бездыханное тело у ее ног.
- Кто эта леди Ровена, о которой столько говорят? - спросил принц Джон.
- Она - богатейшая наследница знатного саксонского рода, - отвечал аббат Эймер, - роза красоты и бесценная жемчужина, прекраснейшая из тысячи, зерно ладана, благовонная мирра.
- Мы утешим ее скорбь, - сказал принц Джон, - и заодно улучшим ее породу, выдав замуж за норманна. Она, должно быть, несовершеннолетняя, а следовательно, мы имеем королевское право располагать ее рукой. Что ты на это скажешь, де Браси? Не желаешь ли получить землю и доходы, сочетавшись браком с саксонкой?
- Если земли окажутся мне по вкусу, невеста мне наверняка понравится, и я буду крайне признателен вашему высочеству за это доброе дело, - отвечал де Браси. - Оно с избытком покроет все обещания, данные вашему верному слуге и вассалу.
- Мы этого не забудем, - сказал принц Джон. - А чтобы не терять даром времени, вели нашему сенешалу распорядиться, чтобы на сегодняшнем вечернем пиру была эта леди Ровена. Пригласите также и мужлана - ее опекуна, да и того саксонского быка, которого Черный Рыцарь свалил нынче на турнире. Де Бигот, - продолжал принц, обращаясь к своему сенешалу, - постарайся передать им наше вторичное приглашение в такой учтивой форме, чтобы польстить их саксонской спеси и лишить их возможности отказать нам еще раз. Хотя, клянусь костями Бекета, оказывать им любезность все равно что метать бисер перед свиньями!
Сказав это, принц Джон собрался уже подать сигнал к отбытию с ристалища, когда ему вручили маленькую записку.
- Откуда? - спросил принц, оглянувшись на подателя.
- Из-за границы, государь, но не знаю, откуда, - отвечал слуга, - это письмо привез сюда француз, который говорит, что скакал день и ночь, с тем чтобы вручить его вашему высочеству.
Принц Джон внимательно посмотрел на адрес, потом на печать, скреплявшую шелковинку, которой обмотана была свернутая бумага: на печати были изображены три лилии. Принц с явным волнением развернул письмо. Пробежав его, он встревожился еще сильнее. В записке стояло:
"Будьте осторожны - дьявол спущен с цепи". Принц побледнел как смерть, сначала потупился, потом поднял глаза к небу, как человек, только что узнавший, что он приговорен к смерти. Оправившись от первого потрясения, он отвел в сторону Вальдемара Фицурса и де Браси и дал им поочередно прочесть записку.
- Это значит, - сказал он упавшим голосом, - что брат мой Ричард получил свободу.
- Быть может, это ложная тревога или поддельное письмо? - спросил де Браси.
- Нет, это подлинный почерк и печать самого короля Франции, - возразил принц Джон.
- В таком случае, - предложил Фицурс, - пора нашей партии сосредоточиться в каком-нибудь сборном месте, например в Йорке. Через несколько дней, наверно, будет уже слишком поздно. Вашему высочеству следует прекратить эти забавы.
- Однако, - сказал де Браси, - нельзя допустить, чтобы простолюдины и йомены разошлись недовольными из-за того, что им не дали принять участие в увеселениях.
- Ну что ж, - сказал Вальдемар, - еще далеко до ночи, пускай стрелки выпустят в цель несколько десятков стрел, а потом можно присудить приз. Тогда все, что принц обещал этому стаду саксонских рабов, будет выполнено с избытком.
- Спасибо, Вальдемар, - сказал принц. - Между прочим, ты мне напомнил, что я должен еще отплатить тому дерзкому простолюдину, который осмелился вчера оскорбить нашу особу. Пускай и вечерний пир пройдет своим чередом, как было назначено сначала. Даже если это последний час моего правления, я посвящу его мщению и удовольствиям.
Вскоре звуки труб вновь собрали зрителей, начавших было расходиться. Вслед за тем было объявлено, что принц Джон ввиду неотложных дел вынужден отменить завтрашний праздник. Тем не менее ему не хотелось отпускать добрых йоменов, не испытав их искусства и ловкости. Поэтому он соблаговолил распорядиться, чтобы назначенное на завтра состязание в стрельбе из луков состоялось теперь же, до захода солнца. Наилучшему стрелку полагается приз: рог в серебряной оправе и шелковая перевязь с великолепной вышивкой и медальоном святого Губерта, покровителя охоты.
Сначала более тридцати йоменов явились на состязание. Среди них были и королевские лесничие из Нидвуда и Чарнвуда. Но когда стрелки поняли, с кем им придется мериться силами, человек двадцать сразу же отказались от своего намерения, так как никому не хотелось идти на заведомый проигрыш. В те времена каждый искусный стрелок был хорошо известен во всей округе, и все состязавшиеся знали, чего они могут ждать друг от друга.
Однако и после этого список соперников заключал восемь йоменов.
Желая поближе рассмотреть этих отборных стрелков, принц Джон спустился на арену. Удовлетворив свое любопытство, он стал озираться кругом, отыскивая ненавистного ему йомена. Оказалось, что тот спокойно стоит там же, где вчера.
- Эй, молодец! - сказал принц Джон. - Я так и думал, что ты только нахальный хвастун, а не настоящий стрелок! Я вижу, ты не решаешься выступить рядом с теми ребятами.
- Прошу извинить, сэр, - отвечал йомен, - у меня есть особые причины для этого.
- Какие же именно? - осведомился принц Джон. Сам не зная почему, он испытывал мучительный интерес к этому человеку.
- Во-первых, - отвечал йомен, - не знаю, привыкли ли эти стрелки метить в такие мишени, к каким привык я сам, а во-вторых, сомневаюсь, будет ли угодно вашей светлости, если и третий приз достанется человеку, невольно заслужившему ваше неудовольствие.
Принц Джон покраснел и спросил:
- Как тебя зовут?
- Локсли, - отвечал йомен.
- Ну, Локсли, - продолжал принц, - ты непременно примешь участие в состязании, после того как эти йомены покажут свое искусство. Если выиграешь приз, я надбавлю тебе двадцать червонцев, но если проиграешь, с тебя сдерут твой зеленый кафтан и прогонят с арены кнутом, как наглого хвастуна.
- А что, если я не захочу стрелять на таких условиях? - сказал йомен. - Ваша милость - человек могущественный, что и говорить! У вас такое множество вооруженной стражи, что содрать с меня платье и отстегать будет нетрудно, но принудить меня натянуть лук и выстрелить нельзя.
- Если ты откажешься от моего предложения, старшина сломает твой лук и стрелы и выгонит тебя отсюда, как малодушного труса.
- Вы не очень-то честно со мной поступаете, гордый принц, - сказал йомен. - Вы принуждаете меня к соперничеству с лучшими стрелками Лейстера и Стаффордшира, а в случае неудачи грозите мне таким позором. Но все же я повинуюсь вашему желанию.
- Воины, присматривать за ним хорошенько! - сказал принц Джон. - Он уже струсил, а я никак не хочу, чтобы он уклонился от испытания. А вы, добрые молодцы, стреляйте смелее. Жареный олень и бочонок вина приготовлены для вас вон в той палатке. После вручения приза вы можете подкрепить свои силы.
Мишень установили в верхнем конце южного проезда на ристалище. Участники состязания должны были поочередно становиться на нижнем конце проезда. Очередь устанавливалась по жребию, каждый стрелок должен был выпустить по три стрелы. Состязанием заведовал старшина низшего звания, так как маршалы турнира считали для себя унизительным руководить забавами йоменов.
Выступая один за другим, стрелки уверенно посылали в цель свои стрелы.
Из двадцати четырех стрел десять вонзились в мишень, а остальные расположились так близко от нее, что попадание можно было считать хорошим. Из десяти стрел, попавших в мишень, две вонзились во внутренний круг, и обе принадлежали Губерту, лесничему, состоявшему на службе у Мальвуазена. Его и признали победителем.
- Ну, что же, Локсли? - со злой усмешкой сказал принц Джон, обращаясь к смелому йомену. - Хочешь ты помериться с Губертом или предпочитаешь сразу отдать свой лук и колчан?
- Коли иначе нельзя, - сказал Локсли. - я не прочь попытать счастья. Только с одним условием: если я дважды попаду в цель Губерта, он должен будет стрелять в ту цель, которую я выберу.
- Это
справедливое требование, - сказал принц Джон, - и мы на него согласны. Губерт, если ты побьешь этого хвастуна, я насыплю тебе полный рог серебра.
- Человек может сделать только то, что в его силах, - отвечал Губерт - Мой дедушка отлично стрелял из лука в битве при Гастингсе, и я надеюсь, что не посрамлю его памяти.
Первую мишень сняли и поставили другую такую же. Губерт, как победивший на предварительном состязании, стрелял первым. Он долго целился, держа лук натянутым. Наконец он ступил шаг вперед, поднял лук и оттянул тетиву. Стрела засвистела в воздухе и вонзилась в круг, но не в самую середину мишени
- Вы не взяли в расчет ветра, Губерт, - сказал его соперник, натягивая свой лук, - а то вы попали бы еще лучше
С этими словами Локсли стал на назначенное место и спустил стрелу с беспечным видом, почти не целясь. Тем не менее его стрела вонзилась в мишень на два дюйма ближе к центру, чем у Губерта.
- Клянусь небом, - сказал принц Джон Губерту, - если ты потерпишь, чтобы этот негодяй тебя превзошел, тебя стоит повесить!
Но у Губерта на все случаи был только один ответ.
- Да хоть повесьте меня, ваше высочество, - сказал он, - человек может сделать только то, что в его силах. А вот мой дедушка важно стрелял из лука...
- Черт побери твоего деда и все его потомство! - прервал его принц Джон. - Стреляй, бездельник, да хорошенько, а не то тебе будет худо!
Понукаемый таким образом, Губерт снова стал на место и, помня совет своего соперника, принял в расчет только что поднявшийся слабый ветерок, прицелился и выстрелил так удачно, что попал в самую середину мишени.
- Ай да Губерт! Ай да Губерт! - заорала толпа, которая гораздо более сочувствовала известному ей стрелку, чем незнакомцу. - В самую середку! В самую середку! Да здравствует Губерт!
- Лучше этого выстрела тебе не удастся сделать, Локсли, - сказал принц со злорадной улыбкой
- Ну-ка, я подшибу его стрелу, - отвечал Локсли и, прицелившись, расщепил торчащую в мишени стрелу Губерта.
- Это, должно быть, не человек, а дьявол! - шептали друг другу йомены. - Такого выстрела не видывали с тех пор, как в Англии завелся лук!
- Теперь, - сказал Локсли, - я попрошу вашу милость дозволить мне поставить такую мишень, какая в обычае у нас в северной области. Пускай попробует попасть в нее каждый доблестный йомен, желающий заслужить улыбку своей красотки.
С этими словами он направился вон из ограды, но, оглянувшись, прибавил:
- Если угодно, пошлите со мной стражу. Мне нужно срезать ветку с ближайшей ивы.
Принц Джон подал было знак сторожам следовать за ним. Но со всех сторон раздались крики: "Позор, позор!" - и принцу пришлось отменить свое оскорбительное распоряжение.
Через минуту Локсли воротился и принес прямой прут толщиной в палец и футов в шесть длиной. Он принялся сдирать с него кору, говоря, что предлагать хорошему охотнику стрелять в такую мишень, какая была поставлена, - значит насмехаться над ним. У него на родине всякий сказал бы, что тогда уж лучше сделать мишенью круглый стол короля Артура *, вокруг которого умещалось шестьдесят человек.
- У нас, - говорил он, - семилетний ребенок попадает тупой стрелой в такую мишень.
Потом он степенным шагом перешел на противоположный конец ристалища, воткнул новый прут отвесно в землю и сказал:
- А вот если кто попадет в эту палку за сто ярдов, того я назову достойным носить лук и стрелы в присутствии самого короля, будь это сам славный Ричард.
- Мой дед, - сказал Губерт, - изрядно стрелял из лука в битве при Гастингсе, но в такие мишени не стреливал, да и я не стану. Коли этот йомен подшибет такую тростинку, я охотно уступлю первенство ему или, скорее, тому бесу, что носит его куртку, потому что человек не может так стрелять. Человек может сделать только то, что в его силах. Я не стану стрелять, раз сам знаю, что наверняка промахнусь. Ведь это все равно, что стрелять в острие складного ножа, или в соломинку, или в солнечный луч... Эта белая черточка так тонка, что я и разглядеть-то ее не могу.
- Трусливый пес! - воскликнул принц Джон. - Ну, Локсли, плут, стреляй хоть ты, и если попадешь в такую цель, я скажу, что ты первый человек, которому это удалось. Я не потерплю, чтобы ты хвастался своим превосходством, пока оно не подтверждено делом.
- Я сделаю то, что в моих силах, - отвечал Локсли. - У человека нельзя требовать большего, как говорит Губерт.
Сказав это, он снова взялся за лук, но предварительно переменил тетиву, находя, что она недостаточно кругла и успела немного перетереться от двух предыдущих выстрелов. На этот раз он прицеливался гораздо тщательнее, и толпа народа, затаив дыхание, ждала, что будет. Стрелок оправдал общую уверенность в его искусстве. стрела расщепила ивовый прут, в который была направлена. Последовал взрыв восторженных восклицаний. Сам принц Джон позабыл на минуту свою неприязнь к Локсли, так он был поражен его ловкостью.
- Вот тебе двадцать червонцев, - сказал принц, - и охотничий рог. Ты честно заслужил приз. Мы дадим тебе пятьдесят червонцев, если ты согласишься носить нашу форму и поступить к нам на службу телохранителем. Еще никогда ни у кого не было такой сильной руки и верного глаза, как у тебя.
- Простите меня, благородный принц, - сказал Локсли. - Я дал обет, что если когда-либо поступлю на службу, то не иначе, как к царственному брату вашего высочества, королю Ричарду. Эти двадцать червонцев я предоставляю Губерту: он сегодня стрелял из лука ничуть не хуже, чем его покойный дед в битве при Гастингсе. Если бы Губерт из скромности не отказался от состязания, он бы так же попал в прутик, как и я.
Губерт покачал головой и неохотно принял щедрый подарок незнакомца. Вслед .за тем Локсли, желая поскорее избегнуть общего внимания, смешался с толпой и больше не показывался.
Быть может, победоносный стрелок не ускользнул бы так легко от принца, если бы принц Джон не был в эту минуту занят гораздо более важными и тревожными мыслями. Подав знак к окончанию состязаний, он подозвал своего камергера и приказал ему немедленно скакать в Ашби и разыскать там еврея Исаака.
- Скажи этой собаке, - сказал он, - чтобы он сегодня же, до солнечного заката, непременно прислал мне две тысячи крон. Он знает, какое я дам обеспечение, но ты все-таки покажи ему этот перстень, чтобы он не сомневался, что ты от меня. Остальную сумму пусть он доставит мне в Йорк не позже чем через шесть дней. Если он не исполнит этого, я с него голову сниму. Поглядывай повнимательнее, не пропусти его невзначай по дороге - этот поганый нечестивец еще сегодня щеголял перед нами своими крадеными нарядами.
Сказав это, принц сел на коня и поехал в Ашби, а после этого стали расходиться и все остальные зрители.
ГЛАВА XIV
Была одета пышно рать,
И было рыцарям под стать
Великолепье их забав,
Когда бывало, всех собрав -
И дам и воинов - в кружок,
Звучал в старинном замке рог
Уортон
В ту пору замок и поместье Ашби принадлежали Роджеру де Квинси, графу Винчестеру, который отправился вместе с Ричардом в Палестину. Принц Джон занял его замок и без зазрения совести распоряжался его имуществом. Желая ослепить всех своим хлебосольством и великолепием, он приказал приготовить пиршество на широкую ногу.
Поставщики принца, присвоившие себе королевские полномочия, опустошили всю округу. Приглашено было множество гостей. Принц Джон, сознавая необходимость снискать популярность среди местного населения, пригласил также несколько знатных семейств саксонского и датского происхождения. Многочисленность презираемых и угнетаемых саксонцев должна была сделать их грозной силой во время приближавшейся смуты, и поэтому, по политическим соображениям, необходимо было заручиться поддержкой их представителей.
В связи с этим принц намеревался обойтись со своими гостями-саксонцами с непривычной любезностью. Не было человека, который мог бы с такой готовностью подчинять свои чувства корыстным интересам, но свойственные принцу Джону легкомыслие и вспыльчивость постепенно разрушали и сводили на нет все, что успевало завоевать его лицемерие.
В этом смысле особенно показательно было его поведение в Ирландии, куда послал его отец, Генрих II, с целью завоевать симпатии жителей этой страны, только что присоединенной к Англии. Вместо того чтобы любезно отнестись к встретившим его ирландским вождям, принц Джон и его свита не могли удержаться от искушения подергать их за длинные бороды. Подобное поведение, разумеется, жестоко оскорбило именитых представителей Ирландии и роковым образом повлияло на отношение этой страны к английскому владычеству. Нужно помнить об этой непоследовательности, свойственной принцу Джону, для того чтобы понять его поведение на пиру.
Следуя решению, принятому в более хладнокровные минуты, принц Джон встретил Седрика и Ательстаиа с отменной вежливостью и выразил только сожаление, а не гнев, когда Седрик извинился, говоря, что леди Ровена по нездоровью не могла принять его любезное приглашение.
Седрик и Ательстан были в старинной саксонской одежде. Их костюмы, сшитые из дорогой материи, вовсе не были безобразны Хотя по своему покрою они так отличались от нарядов остальных гостей, что принц и Вальдемар Фицурс насилу смогли удержаться от смеха при виде этих двух фигур. Однако, с точки зрения здравого смысла, короткая и плотно прилегающая к телу туника и длинный плащ саксонцев были красивее и удобнее, чем костюм норманнов, состоявший из широкой и длинной фуфайки, поверх которой надевался короткий плащ. Плащ этот не защищал ни от дождя, ни от холода и только на то и годился, чтобы на него нашивали столько дорогих мехов, кружев и драгоценных камней, сколько удавалось уместить здесь портному. Карл Великий, в царствование которого эти плащи впервые вошли в употребление, был поражен их нелепостью. "Скажите ради бога, - говорил он, - к чему служат эти кургузые плащи? В постели они вас не прикроют, на коне не защитят от ветра и дождя, а в сидячем положении не предохранят ног от сырости или мороза".
Тем не менее короткие плащи всё еще были в моде в то время, в особенности при дворах принцев из дома Анжу. Они были широко распространены и среди свиты принца Джона. Понятно, что длинные мантии, составлявшие верхнюю одежду саксонцев, казались тут очень смешными.
Гости сидели за столом, ломившимся под бременем вкусных яств. Сопровождавшие принца многочисленные повара, стремясь как можно больше разнообразить блюда, подаваемые на стол, ухитрялись так приготовлять кушанья, что они приобретали необычайный вид. Помимо блюд домашнего изготовления, тут было немало яств, привезенных из чужих краев. Пир увенчивался наилучшими винами, как иностранными, так и местными.
Норманны считали обжорство и пьянство отличительными качествами побежденных саксонцев. Однако принц Джон и его приспешники, подражавшие его слабостям, сами были склонны к излишествам в этом отношении. Как известно, принц Джон оттого и умер, что объелся персиками, запивая их молодым пивом.
С лукавой важностью, лишь изредка подавая друг другу таинственные знаки, норманские рыцари и дворяне взирали на бесхитростное поведение Седрика и Ательстана, не привыкших к подобным пирам. Эти необразованные саксонцы несколько раз погрешили против условных правил, установленных для хорошего общества. Седрик после мытья рук обтер их полотенцем, вместо того чтобы обсушить их, изящно помахав ими в воздухе. Это показалось присутствующим гораздо смешнее того, что Ательстан один уничтожил огромный пирог, начиненный самой изысканной заморской дичью и носивший в то время название карум-пай. Но когда после перекрестного допроса выяснилось, что конингсбургский тан не имел никакого понятия о том, что он проглотил, и принимал начинку карум-пая за мясо жаворонков и голубей, тогда как на самом деле это были винноягодники и соловьи, его невежество вызвало гораздо больше насмешек, чем проявленная им прожорливость.
Долгий пир наконец кончился. За круговой чашей гости разговорились о подвигах прошедшего турнира, о неизвестном победителе в стрельбе из лука, о Черном Рыцаре, отказавшемся от заслуженной славы, и о доблестном Айвенго, купившем победу столь дорогой ценой. Обо всем говорилось с военной прямотой, шутки и смех звучали по всей зале. Один принц Джон сидел, угрюмо нахмурясь; видно было, что какая-то тяжкая забота легла на его душу. Только иногда под влиянием своих приближенных он на минуту принуждал себя заинтересоваться окружающими. Вздрогнув, он хватал со стола бокал с вином, выпивал его залпом и вмешивался в общий разговор, нередко невпопад.
- Этот бокал, - сказал он, - мы поднимем за здоровье Уильфреда Айвенго, героя нынешнего турнира. Мы сожалеем, что рана препятствует ему участвовать в нашем пире. Пускай все выпьют вместе со мной за его здоровье. В особенности же Седрик Ротервудский, почтенный отец столь многообещающего сына.
- Нет, государь, - возразил Седрик, вставая и ставя обратно на стол невыпитый бокал, - я не считаю больше сыном непокорного юношу, который ослушался моих приказаний и отрекся от нравов и обычаев предков.
- Не может быть! - воскликнул принц Джон с хорошо разыгранным изумлением. - Возможно ли, чтобы столь доблестный рыцарь был непокорным и недостойным сыном?
- Да, государь, - отвечал Седрик, - таков Уильфред. Он покинул отчий дом и присоединился к легкомысленным дворянам, составляющим двор вашего брата. Там он и научился наездническим штукам, которые вы так дорого цените. Он покинул меня вопреки моему запрещению. Во дни короля Альфреда такой поступок назывался бы непослушанием, а это считалось преступлением, которое наказывалось очень строга.
- Увы! - молвил принц Джон с глубоким вздохом притворного сочувствия. - Ведь сын ваш связался с моим несчастным братом, так нечего спрашивать, где и от кого он научился неуважению к родителям.
И это говорил принц Джон, намеренно забывая, что из всех сыновей Генриха II именно он больше всех отличался своим непокорным нравом и неблагодарностью по отношению к отцу.
- Мне кажется, - сказал он помолчав, - что мой брат намеревался даровать своему любимцу богатое поместье.
- Он так и сделал, - отвечал Седрик. - Одной из главных причин моей ссоры с сыном и послужило его согласие принять на правах вассала именно те поместья, которыми его предки владели по праву, независимо ни от чьей воли.
- Стало быть, вы не будете возражать, добрый Седрик, - сказал принц Джон, - если мы закрепим это поместье за лицом, которому не будет обидно принять землю в подарок от британской короны. Сэр Реджинальд Фрон де Беф, - продолжал он, обращаясь к барону, - надеюсь, вы сумеете удержать за собой доброе баронское поместье Айвенго. Тогда сэр Уильфред не навлечет на себя вторично родительского гнева, снова вступив во владение им.
- Клянусь святым Антонием, - отвечал чернобровый богатырь, - я согласен, чтобы ваше высочество зачислили меня в саксонцы, если Седрик, или Уильфред, или даже самый родовитый англичанин сумеет отнять у меня имение, которое вы изволили мне пожаловать!
- Ну, сэр барон, - молвил Седрик, обиженный этими словами, - если бы кому вздумалось назвать тебя саксонцем, это была бы для тебя большая и незаслуженная честь.
Фрон де Беф хотел было возразить, но принц Джон со свойственными ему легкомыслием и грубостью перебил его:
- Разумеется, господа, - сказал он, - благородный Седрик вполне прав: их порода первенствует над нашей как длиною родословных списков, так и длиною плащей.
- И в ратном поле они тоже впереди нас бегут, - заметил Мальвуазен, - как дичь перед собаками.
- Им и следует идти впереди нас, - сказал приор Эймер. - Не забудьте их превосходство в манерах и знании приличий.
- А также их умеренность в пище и трезвое поведение, - прибавил де Браси, позабыв, что ему обещали саксонскую невесту.
- И мужество, которым они отличались при Гастингсе и в других местах, - заметил Бриан де Буагильбер.
Пока придворные с любезной улыбкой наперебой изощрялись в насмешках, лицо Седрика побагровело от гнева, и он с яростью переводил взгляд с одного обидчика на другого. Словно затравленный бык, окруженный своими мучителями, он, казалось, не мог сразу решить, на ком из них сорвать свою злобу.
Наконец, задыхаясь от бешенства, он обратился к принцу Джону.
- Каковы бы ни были недостатки и пороки нашего племени, - сказал он, - каждый саксонец счел бы себя опозоренным, если бы в своем доме допустил такое обращение с безобидным гостем, какое ваше высочество изволили допустить сегодня. А кроме того, каковы бы ни были неудачи, испытанные нашими предками в битве при Гастингсе, лучше бы об этом не вспоминали те (тут он взглянул на Фрон де Бефа и храмовника), кто за последние часы не раз был выбит из седла копьем саксонца.
- Клянусь богом, ядовитая шутка! - сказал принц Джон. - Как вам это нравится, господа? Наши саксонские подданные совершенствуются в остроумии и храбрости. Вот какие настали времена! Что скажете, милорды? Клянусь солнцем, уж не лучше ли нам сесть на суда да во-время убраться назад, в Нормандию?
- Это со страху перед саксонцами! - подхватил де Браси со смехом. - Нам не надо иного оружия, кроме охотничьих рогатин, чтобы загнать этих кабанов.
- Полноте шутить, господа рыцари, - сказал Фицурс. - А вашему высочеству пора уверить почтенного Седрика, что в подобных шутках никакой обиды для него не заключается, хотя наше зубоскальство и может показаться обидным непривычному человеку.
- Обиды? - повторил принц Джон, снова становясь чрезвычайно вежливым. - Надеюсь, никто не может подумать, что я позволю в своем присутствии нанести обиду гостю. Ну вот, я снова наполняю свой кубок и пью за здоровье самого Седрика, раз он отказывается пить за здоровье своего сына.
И снова пошла кругом заздравная чаша, сопровождаемая лицемерными речами придворных, которые, однако, не произвели на Седрика желаемого действия. Хотя он не был от природы особенно сметлив, но все же обладал достаточной чуткостью, чтобы не поддаться на все эти любезности. Он молча выслушал следующий тост принца, провозглашенный "за здравие сэра Ательстана Конингсбургского", и выпил вместе со всеми.
Сам Ательстан только поклонился и в ответ на оказанную ему честь разом осушил огромный кубок.
- Ну, господа, - сказал принц Джон, у которого от выпитого вина начинало шуметь в голове, - мы оказали должную честь нашим саксонцам. Теперь их очередь отплатить нам любезностью. Почтенный тан, - продолжал он, обратись к Седрику, - не соблаговолите ли вы назвать нам такого норманна, имя которого наименее вам неприятно. Если оно все-таки оставит после себя неприятный вкус на ваших губах, то вы заглушите его добрым стаканом вина.
...
