Искандер Фазиль Абдулович

   Взяв в одну руку рог, а в другую бутылку с вином, Сталин встал и пошел к танцорам.
   Нестор Аполлонович что-то шепнул жене и она, подхватив со стола блюдо с жареной курицей, поспешила за Сталиным. Не успел Сталин подойти к танцорам, как тут же очутился директор санатория. Он попытался помочь Сталину, но тот отстранил его плечом и сам, налив полный рог вина, подал его Махазу.
   
   Если у Вас юбилей или День рождение, и Вы планируете пригласить много гостей, то самым подходящим местом для праздника будет банкетный зал. Банкеты на 10 человек  или более может предложить Вам практически любой ресторан. А вот высококлассное обслуживание далеко не у всех. Поэтому нужно внимательно выбирать место, в котором Вы хотите отдохнуть.
   
   Тот приложил одну руку к сердцу, другой принял рог и осторожно поднос его к губам. И пока он пил, приложившись к рогу, Сталин с удовольствием следил за ним и методично говорил ему, рубя маленькой, пухлой ладонью воздух:
   - Пей, пей, пей...
   Это был литровый рог. Директор, приняв у Сталина пустую бутылку, поставил ее на стол и прибежал с новой. Он взял у Сарьи блюдо с курицей, чтобы придерживать его, пока она будет резать курицу. То ли от смущенья, то ли от того, что блюдо покачивалось в руках у директора, Сарья неловко орудовала вилкой и ножом. На смуглых щеках Сарьи проступил румянец, директор начал задыхаться.
   Между тем Махаз опорожнил рог, перевернул его, чтобы показать свою добросовестность, передал дяде Сандро. Сталин, заметив, что закуска запаздывает, махнул рукой и, решительно, обеими руками взяв курицу за ножки, с наслаждением, как заметил дядя Сандро, разорвал ее на две части. Потом каждую из них разорвал еще раз. Жир стекал по его пальцам, но он на это не обращал внимания...
   Дяде Сандро показалось, что левая рука вождя двигается не совсем ловко. Уж не сухорук ли, подумал дядя Сандро и, осторожно присматриваясь, решил: да, немного есть... Вот бы его свести с Колчеруким, подумал он без всякой видимой причины. Вообще дядя Сандро почувствовал, что эта небольшая инвалидность как-то снизила образ вождя. Чуть-чуть, но все-таки.
   Взяв мокрой рукой куриную ножку, Сталин подал ее Махазу. Тот опять склонился, принимая ножку и пристойно надкусывая ее.
   Директор попытался было налить в рог, но Сталин опять отобрал у него бутылку и, обхватив ее скользящими от жира пальцами, наполнил рог и отдал пустую бутылку директору. Тот побежал за новой.
   - Пей, пей, пей, - услышал дядя Сандро над собой, как только поднял рог. Дядя Сандро пил, плавно запрокидывая рог с той артистической бесчувственностью, с какой должен пить настоящий тамада - не пьет, а переливает драгоценную жидкость из сосуда в сосуд.
   - Пьешь, как танцуешь, - сказал Сталин и, подавая ему куриную ножку, посмотрел ему в глаза своим лучезарным женским взглядом, - где-то я тебя видел, абрек?
   Рука Сталина, подававшая куриную ножку, вдруг остановилась и в глазах у него появилось выражение грозной настороженности. Дядя Сандро почувствовал смертельную тревогу, хотя никак не мог понять, чем она вызвана. Он понимал, что Сталин ошибается, что он-то, Сандро, запомнил бы, если бы видел его где-нибудь.
   Ансамбль, и без того молчавший, окаменел. Дядя Сандро услышал, как челюсти Махаза, жующие курицу, остановились. Надо было отвечать. Но нельзя было отрицать, что Сталин его видел, и в то же время еще страшнее было согласиться с тем, что он его видел не только потому, что дядя Сандро этого не помнил, но главным образом потому, что Сталин приглашал его принять участие в каких-то неприятных воспоминаниях. Это он сразу почувствовал.
   Могучий аппарат самосохранения, отработанный на многих опасностях, повернул за одну-две секунды все возможные ответы и выбросил на поверхность наиболее безопасный.
   - Нас в кино снимали, - неожиданно для себя сказал дядя Сандро, - там могли видеть, товарищ Сталин.
   - А-а, кино, - протянул вождь, и глаза его погасли. Он подал куриную ножку: - Держи. Заслужил.
   Снова забулькало вино, переливаясь в рог.
   - Пей, пей, пей, - раздалось рядом.
   Дядя Сандро надкусил куриную ножку и слегка зашевелил шеей, чувствуя, что она омертвела, и по этому омертвению шеи узнавая, какая тяжесть с него свалилась. Ну и ну, думал дядя Сандро, как это я вспомнил, что нас снимали в кино? Ай да Сандро, думал дядя Сандро, хмелея от радости и гордясь собой. Нет, чегемца не так легко укусить! Неужели мы с ним где-то встречались? Видно, с кем-то спутал. Не хотел бы я быть на месте того, с кем он меня спутал, думал дядя Сандро, радуясь, что он - Сандро Чегемский, а не тот человек, с кем ею спутал вождь.
   Сталин уже подавал рог последнему танцору в первом ряду, когда к нему подошел Нестор Аполлонович.
   - Может, пригласим их за стол? - спросил он.
   - Как скажешь, дорогой Нестор, я только гость, - ответил Сталин и, приняв у Сарьи салфетку, стал медленно и значительно, как механик, закончивший работу, вытирать руки. Бросив салфетку в опустошенное блюдо, он пошел рядом с Лакобой к столу упругой, легко несущей свои силы походкой.
   Участников ансамбля рассадили за банкетным столом. Тех, что получше, рядом с вождями, тех, что попроще, рядом с секретарями райкомов Западной Грузии. Над банкетным столом уже подымался довольно значительный шум. Островки разнородных разговоров начинали жить самостоятельной жизнью.
   Вдруг товарищ Сталин встал с поднятым фужером. Грянула тишина, и через миг воздух очистился от мусора звуков.
   - Я подымаю этот бокал, - начал он тихим внушительным голосом, - за эту орденоносную республику и ее бессменного руководителя...
   Он замер на долгое мгновение, словно в последний раз стараясь взвесить те высокие качества руководителя, за которые он однажды его удостоил сделать бессменным. И хотя все понимали, что он никого, кроме Лакобы, сейчас не может назвать, все-таки эта длинная пауза порождала азарт тревожного любопытства: а вдруг?
   -....моего лучшего друга Нестора Лакобу, - закончил Сталин фразу, и рука его сделала утверждающий жест, несколько укороченный тяжестью фужера.
   - Лучшего, сказал, лучшего, - прошелестели секретари райкомов, мысленно взвешивая, как эти слова отразятся на тбилисском руководстве партией, а уж оттуда возможным рикошетом на каждом из них. При этом брови у каждого из них продолжали оставаться удивленно приподнятыми.
   -....В республике умеют работать и умеют веселиться...
   - Да здравствует товарищ Сталин! - неожиданно вскрикнул один из секретарей райкомов и вскочил на ноги.
   Сталин быстро повернулся к нему с выражением грозного презрения, после чего этот высокий и грузный человек стал медленно оседать. Словно уверившись в надежности его сползания, Сталин отвел глаза.
   - Некоторые товарищи... - продолжал он медленно, и в голосе его послышались отдаленные раскаты раздражения. Все поняли, что он сердится на этого секретаря райкома за его неуместное прославление Сталина.
   Берия заерзал и, на мгновение сняв пенено, бросил на пего свой знаменитый мутно-зеленый взгляд" от которого секретарь райкома откачнулся, как от удара.
   Сидевшие рядом с ним секретари райкомов как-то незаметно расступились, образовав между ним и собой просвет с идеологическим оттенком. Все секретари райкомов смотрели на него, удивленно приподняв брови, как бы силясь узнать, кто он такой и откуда он вообще взялся.
   Тот продолжал, опираясь руками о стол, глядя на Берию, медленно оседать, стараясь незаметно войти в застолье и в то же время сдерживая себя на тот случай, если ему будет приказано удалиться.
   -....некоторые грамотеи там, в Москве... - продолжал Сталин после еще более длительной паузы, и в голосе его еще более отчетливо прозвучали нотки угрозы и раздражения. И сразу же всем стало ясно, что он решает про себя что-то очень важное, а про этого неловкого секретаря райкома давным-давно забыл.
   Берия отвел от него взгляд, и тот словно обвалился под собственным обломанным костяком, радостно рухнул - пронесло!
   -....Бухарина,.. - услышал дядя Сандро шепот одного из второстепенных вождей, незнакомых ему по портретам.
   -....Бухарина, Бухарина, Бухарина... - прошелестело дальше по рядам секретарей райкомов.
   В самом деле, в партийных кругах было известно, что Сталин так называет Бухарина. В дни дружбы: "Наш грамотей". Теперь: "Этот грамотей".
   -....думают, что руководить по-ленински, - продолжал Сталин, - это устраивать бесконечные дискуссии, трусливо обходя решительных мер...
   Сталин опять задумался. Казалось, он с посторонним интересом прислушивался к этому шелесту и доволен им. Он любил такого рода смутные намеки. Фантазия слушателей неизменно придавала им расширительный смысл неясными очертаниями границ зараженной местности. В таких случаях каждый отшатывался с запасом, а отшатнувшихся с запасом можно было потом для политической акции обвинить в шараханье.
   -....но руководить по-ленински - это значит, во-первых, не бояться решительных мер, а, во-вторых, находить кадры и умело расставлять их, куда надо... Небольшой пример.
   Вдруг Сталин посмотрел на дядю Сандро, и тот почувствовал, как душа его плавно опустилась вниз, при этом сам он, не мигая, продолжал смотреть на вождя.
   -....Нестор нашел этого абрека в далеком горном селе и сделал его талант всеобщим достоянием, - продолжал Сталин. - Раньше он танцевал для узкого круга, а теперь танцует на радость всей республики и на нашу с вами радость, товарищи.
   ...Так выпьем за моего дорогого друга, хозяина этого стола Нестора Лакобу, - закончил товарищ Сталин и, стоя выпив бокал, добавил: - Аллаверди Лаврентию...
   Он прекрасно знал, что Берия и Лакоба не любят друг друга, и сейчас забавлялся, заставляя Берию первым выпить за Лакобу.
   Поддев ножом, он достал из солонки шматок аджики, переложил его к себе в тарелку и, густо обмазав пурпурной приправой кусок ягнятины, отправил его в рот, хрустнув молочным хрящом.
   - Не слишком дерет? - спросил Калинин, опасливо проследив, как Сталин мазал мясо аджикой.
   - Нет, - сказал Сталин, мотнув головой, - думаю, что эта абхазская аджика имеет большое будущее.
   Многие из тех, кто слышал слова Сталина, потянулись к аджике. Впоследствии это предсказание вождя, в отличие от многих других, в самом деле подтвердилось - аджика распространилась далеко за пределы Абхазии.
   Между тем Берия произнес тост и, ничем не выдавая своих чувств, выпил за Лакобу. Лакоба, который тост вождя слушал со слуховым аппаратом, сейчас снял аппарат и слушал Берию, приставив ладонь к уху. Он тоже ничем не выдавал своих чувств, время от времени кивая головой в знак благодарности и того, что расслышал слова.
   После Берии слово взял Калинин и, выпивая за Лакобу, сказал несколько слов о грамотеях, давно оторвавшихся от народа. Сталину тост его понравился, и он потянулся, чтобы поцеловать его. Калинин неожиданно отстранился от поцелуя.
   Сталин нахмурился. Дядя Сандро опять удивился, как быстро меняется у него настроение. Только что лучезарно сиял глазами Калинину и вдруг потускнел, съежился. Берия оживленно сверкнул пенсне, а секретари райкомов с удивленно приподнятыми бровями уставились на Калинина.
   "Значит, он с ними, а не со мной, - испуганно подумал Сталин, - как же я его проморгал..." Он испугался не самой измены Калинина, раздавить его ничего не стоит, а того, что чутье на опасность, которому он верил, ему изменило, и это было страшно.
   - А что с тобой, конопатым, целоваться, - сказал Калинин, с дерзкой улыбкой глядя на Сталина, - вот если б ты был шестнадцатилетней девочкой (он собрал пальцы правой руки в осторожную горстку, слегка потряс ими, словно прислушиваясь к колокольцу нежной юности), тогда другое дело .
   Лицо Сталина озарилось, и вздох облегчения прошелестел по залу. "Нет, не изменило чутье", - подумал Сталин.
   - Ах ты, мой всесоюзный козел, - сказал он, обнимая и целуя Калинина, в сущности обнимая и целуя собственное чутье.
   - Ха! Ха! Ха! Ха! - рассмеялись секретари райкомов, радуясь взаимной шутке вождей. С некоторым опозданием к ним присоединился Лакоба, которому дядя Сандро, он теперь сидел рядом с ним, пояснил недослышанную шутку.
   Запоздалый смех Лакобы прозвучал несколько странно, и Берия, но удержавшись, двусмысленно хохотнул, хотя его хохоток можно было принять и за отголосок еще того смеха.
   Но Сталин почувствовал издевательский смысл его смеха. Этот смех ему сейчас был неприятен, и он сказал, посмотрев на Берию;
   - Лаврентий, попроси жену, пусть потанцует...
   - Конечно, товарищ Сталин, - сказал Берия и посмотрел на жену.
   - Но я не умею, товарищ Сталин, - сказала она, краснея. Сталин знал, что она не умеет танцевать.
   - Вождь просит, - грозно шепнул Берия.
   - Зачем вождь, мы все просим, - сказал Сталин и, собирая глазами участников ансамбля, добавил: - Давайте, ребята.
   На ходу хлопая в ладони и подпевая, участники ансамбля образовали полукруг, открытой стороной обращенный к основанию стола.
   - Я не ломаюсь, я в самом деле не умею, - говорила жена Берии, стараясь перекричать шум рукоплесканий. Но теперь ее просили все. Подталкиваемая мужем, она, робко упираясь, шла в круг. На мгновенье, когда Берия повернулся спиной к столу, дядя Сандро заметил, что его искривленные губы шепчут жене непечатные слова.
   Раскинув руки, она сделала два неловких круга и остановилась, не зная, что делать дальше. Ясно было, что она и в самом деле не умеет танцевать.
   - Молодец, - сказал Сталин, улыбаясь, и похлопал ей. Все похлопали жене Берии.
   - Сарью, просим Сарью! - раздались голоса. Сейчас Сарья сидела между дядей Сандро и Лакобой. Сверкнув темными глазами, она посмотрела на мужа.
   - Иди же, - сказал Лакоба по-абхазски. Она взглянула на Сталина. Тот ласково ей улыбнулся. Все шло, как он хотел.
   Сарья вошла в круг. Смуглянка, с головой, слегка запрокинутой тяжелым узлом волос, сделала несколько плавных кругов и вдруг остановилась впало Паты Патараи, вызывая его на танец. Сдержанно улыбаясь, Пата проплыл рядом с пей.
   Берия сидел за столом, не глядя на танцующих, тяжело опершись головой на руку. Жена его, растерянная, стояла возле участников ансамбля, видимо не решаясь сесть на место.
   - Лаврентий, - тихо сказал Сталин. Тот, выпрямившись, посмотрел на вождя. - Оказывается, Глухой не только в кадрах лучше разбирается...
   Берия развел руками, мол, ничего не поделаешь - судьба. Дяде Сандро стало неприятно, он почувствовал, что здесь таится опасность для Лакобы. Ох, не надо бы вождю так растравлять его, подумал дядя Сандро.
   В это время Сарья выскочила из круга и, обняв жену Берии, поцеловала ее в глаза. Все почувствовали в этом ее порыве тайное благородство, желание смягчить ее неудачу, обратить все в шутку. Все радостно захлопали, и женщины, обнявшись, прошли к столу.
   - Потом скажешь, что они говорили, - шепнул дяде Сандро Лакоба, когда раздался последний взрыв рукоплесканий, и все посмотрели на Сарью, обнявшую жену Берии. Лакоба заметил, что Сталин что-то сказал Берии, и тот развел руками. Видимо, он почувствовал, что речь идет о нем.
   Почти одновременно со словами Лакобы раздались три пистолетных выстрела. Дядя Сандро вскочил на ноги. Ворошилов вкладывал в кобуру дымящийся пистолет. Растроганный танцем Сарьи и особенно ее благородным порывом, он не удержался от маленького салюта. Все радостно зашумели и стали смотреть на потолок, где возле люстры чернели три маленькие дырочки, соединенные между собой молнийкой трещины.
   Штукатурка, осыпавшаяся вниз после выстрелов, покрыла белым налетом стынущую индейку. Сталин посмотрел на слегка припудренную индейку, подняв голову, посмотрел на черные дырочки в потолке, потом поревел взгляд на Ворошилова и сказал:
   - Попал пальцем в небо.
   Ворошилов густо покраснел и опустил голову.
   - Среди нас, - сказал Сталин, - находится настоящий народный снайпер, попросим его.
   Он посмотрел на Лакобу и, положив трубку на стол, начал аплодировать. Все дружно зааплодировали, присоединяясь к вождю, хотя почти никто толком не знал в чем дело.
   Лакоба понял, о чем его просят, и, склонив голову, смущенно пожал плечами.
   - Может, не стоит? - сказал он, взглянув на Сталина. Тот подносил к трубке огонь.
   - Стоит! Стоит! - закричали вокруг. Сталин, прикуривая, остановился и кивнул на крики: мол, глас народа, ничего не поделаешь.
   Смущаясь от предстоящего удовольствия, Нестор Аполлонович развел руками. Он стал искать глазами директора санатория, но тот уже быстрой рысцой бежал к нему.
   - Позови, - кивнул Лакоба склонившемуся директору.
   - Переодеть? - спросил директор, все еще склоненный.
   - Зачем? - сморщился Лакоба. - Проще, проще... Нестор Аполлонович налил себе фужер вина и знаком показал, чтобы всем налили. Все наполнили свои бокалы.
   - Я хочу поднять этот бокал, - начал он своим дребезжащим голосом, - не за вождя, но за скромность вождя.
   Нестор Аполлонович рассказал по этому поводу такой случай. Оказывается, в прошлом году он получил записку от товарища Сталина, в которой тот его просил выслать ему мандарины, строго наказав сопроводить посылку счетом, который вождь оплатит с первой же получки.
   Сталин задумчиво покуривал трубку, слушая рассказ Нестора. Все это правда, думал он, Глухой не льстит. И деньги выслал с получки... Хороший урок всем этим секретарям, которые только и знают, что весь вечер задирают брови.
   Ему было приятно, что все, о чем говорит Нестор, правда, но, заглядывая в себя глубже, он находил еще один источник более скрытой, но и более тонкой радости. Источник этой радости заключался в том, что и тогда, когда он писал записку, он помнил - рано или поздно она вот так вот выплывет и сыграет свою маленькую историческую роль... Так кто умеет заглядывать в будущее, он или эти грамотеи?
   -....Кажется, неужели наша республика обеднеет, если мы пошлем товарищу Сталину эти несчастные мандарины? - продолжал Нестор Лакоба.
   - Не мы с тобой сажали эти мандарины, дорогой Нестор, - ткнул Сталин трубкой в его сторону, - народ сажал...
   - Народ сажал, - прошелестело по рядам.
   Народ сажал, повторил Сталин про себя, еще смутно нащупывая взрывчатую игру слов, заключенную в это невинное выражение. Впоследствии, когда отшлифовалась его великолепная формула "враг народа", некоторые пытались приписать ее происхождение Великой французской революции. Может, у французов и было что-нибудь подобное, но он-то знал, что здесь, в России, он ее вынянчил и пустил в жизнь.
   (Подобно поэту, для которого во внезапном сочетании слов вспыхивает контур будущего стихотворения, так и для него эти случайные слова стали зародышем будущей формулы.
   Ужасно подумать, что механизм кристаллизации идеи один и тот же у палача и поэта, подобно тому, как желудок людоеда и нормального человека принимает еду с одинаковой добросовестностью. Но если вдуматься, то, что кажется равнодушием природы человека, может быть следствием высочайшей мудрости его нравственной природы.
   Человеку дано стать палачом, так же, как и дано не становиться им. В конечном итоге выбор за нами.
   И если бы желудок людоеда просто не принимал человечины, это был бы упрощенный и опасный путь очеловечивания людоеда. Неизвестно, куда обратилась бы эта его склонность.
   Нет человечности без преодоления подлости и нет подлости без преодоления человечности. Каждый раз выбор за нами и ответственность за выбор тоже. И если мы говорим, что у нас нет выбора, то это значит, что выбор уже сделан. Да мы и говорим о том, что нет выбора, потому что почувствовали гнет вины за сделанный выбор. Если бы выбора и в самом дело не было, мы бы не чувствовали гнета вины...)
   ...Под гром рукоплесканий Лакоба выпил свой бокал. И не успел замолкнуть этот гром во славу скромности вождя, как в дверях появился повар в белом халате, а за ним директор санатория с тарелкой в руке.
   Услышав рукоплескания, повар сделал попытку шарахнуться, но директор слегка подтолкнул его и отвел от двери.
   Это был среднего роста пожилой полнеющий мужчина с нездоровым цветом лица, какой часто бывает у поваров, с тяжелой шапкой курчавых волос на голове.
   Жестом приказав ему стоять, директор, стараясь неподвижно держать тарелку, подошел к Лакобе.
   - Нестор Аполлонович, повар здесь, - сказал он, склонившись над ним и показывая содержимое тарелки. В тарелке, слегка перекатываясь, лежало с полдюжины яиц.
   - Хорошо, - сказал Лакоба и хмуро посмотрел в тарелку. Тут только дядя Сандро догадался, что Нестор Аполлонович будет стрелять по яйцам. Этого он еще не видел.
   - Индюшкины яйца? - вдруг спросил Берия и, протянув руку, вытащил из тарелки яйцо.
   - Куриные, Лаврентий Павлович, - подсказал директор, поближе подсовывая ему тарелку.
   - Тогда почему такие большие? - спросил Берия, с любопытством рассматривая яйцо. Яйца и в самом деле были довольно крупные.
   - Сам выбирал, - хихикнул директор, кивнув головой в сторону повара, стараясь обратить внимание Берии на тайный комизм этого обстоятельства. Но Берия, не обращая внимания на тайный комизм этого обстоятельства, продолжал рассматривать яйцо. Директор встревожился.
   - Может, заменить, Лаврентий Павлович? - спросил он.
   - Нет, я просто так говорю, - опомнился Берия и быстро положил яйцо в тарелку.
   - Ревнует к Глухому, - шепнул Сталин Калинину и беззвучно рассмеялся в усы. Калинин в ответ затряс бородкой.
   - В этом углу, по-моему, лучше, - сказал Лакоба, оглядывая люстру и кивая в противоположный тому, где стоял повар, угол. Так фотограф перед началом съемки старается найти лучший эффект освещения.
   - Совершенно верно, - подтвердил директор.
   - Волнуется? - кивнул Лакоба на повара.
   - Немножко, - сказал директор, низко склонившись к уху Лакобы.
   - Успокой его, - сказал Нестор Аполлонович, слегка отстраняясь от директора, поза которого слишком назойливо подчеркивала его глухоту.
   Повар все еще стоял у дверей с безучастным подопытным выражением на лице. Дядя Сандро только сейчас заметил, что он в одной руке сжимает колпак. Пальцы этой руки все время шевелились.
   Директор подошел к повару, что-то шепнул ему, и они оба направились к противоположному углу. Директор важно нес впереди себя тарелку с яйцами.
   Стало тихо. Смысл предстоящего теперь был всем ясен. Прохрустев накрахмаленным халатом, повар остановился в углу, повернувшись лицом к залу.
   - Если б ты только знала, как я ненавижу это, - шепнула Сарья, поворачиваясь к Нине. Та ничего не ответила. Широко раскрытыми глазами она смотрела в угол. Сарья больше ни разу не посмотрела туда, куда смотрели все.
   Повар стоял, плотно прислонившись к стене. Директор ему беспрерывно что-то говорил, а повар кивал головой. Лицо его приняло мучной цвет. Директор выбрал из тарелки яйцо, и повар, теперь не шевеля головой, а только скосив на него белые, как бы отдельно от лица плавающие глаза, следил за его движениями. Директор стал ставить ему на голову яйцо, но то ли сам волновался, то ли яйцо попалось неустойчивое, оно никак не хотело становиться на попа.
   Нестор Аполлонович нахмурился. Вдруг повар, продолжая неподвижно стоять, приподнял руку, нащупал яйцо, прищурился своими белыми, отдельно плавающими глазами, поймал точку равновесия и плавно опустил руку.
   Яйцо стояло на голове. Теперь он, вытянувшись, замер в углу и, если б не выражение глаз, он был бы похож на призывника, которому меряют рост.
   Директор быстро посмотрел вокруг, не находя, куда поставить тарелку с яйцами, и вдруг, словно испугавшись, что стрельба начнется до того, как он отойдет от повара, сунул ему в руку тарелку и быстро отошел к дверям.
   Лакоба вытащил из кобуры пистолет и, осторожно опустив дуло, взвел курок Он оглянулся на Сталина и Калинина, стараясь стоять так, чтоб им все было видно. Дяде Сандро пришлось сойти с места. Он встал за стулом Сарьи, ухватившись руками за спинку. Дядя Сандро очень волновался.
   Лакоба вытащил руку с приподнятым пистолетом и стал медленно опускать кисть. Рука оставалась неподвижной, и вдруг дяда Сандро заметил, как бледное лицо Лакобы превращается в кусок камня.
   Повар внезапно побелел, и в тишине стало отчетливо слышно, как яйца позвякивают в тарелке, которую он держал в одной руке. Вдруг дядя Сандро заметил, как по лицу повара брызнуло что-то желтое и только потом услышал выстрел.
   - Браво, Нестор! - закричал Сталин и забил в ладони. Гром рукоплесканий прозвучал, как разряд облегчения. Директор подбежал к повару, выхватил у него из рук колпак, вытер щеку повара, облитую желтком, и сунул колпак в карман его халата.
   Он оглянулся на Лакобу, как оглядываются на стрельбище, чтобы показать, куда попал стрелявший, или спросить, надо ли подготовить мишень к очередному выстрелу.
   - Давай, - кивнул Лакоба.
   Директор на этот раз быстро поставил яйцо на голову повара и, хрустнув скорлупой разбитого яйца, отошел к дверям. И снова лицо Лакобы превратилось в кусок камня, вытянутая рука окаменела, и только кисть, как часовой механизм с тупой стрелкой ствола, медленно опускалась вниз.
   И опять на этот раз дядя Сандро заметил сначала, как желтый фонтанчик яйца выплеснул вверх и только потом раздался выстрел.
   - Браво! - и взрывы рукоплесканий сотрясли банкетный зал. Улыбаясь бледной, счастливой улыбкой, Лакоба прятал пистолет. Повар все еще стоял в углу, медленно оживая.
   - Посади его за стол, - бросил Лакоба жене по-абхазски.
   Сарья схватила салфетку и подбежала к повару. Вслед за нею подбежал и директор, которому повар теперь сердито сунул тарелку с яйцами. Сарья стояла перед ним и, вытирая ему лицо салфеткой, что-то говорила. Повар с достоинством кивал. Директор, присев на корточки и поставив рядом с собой тарелку с яйцами, подбирал скорлупу разбитых яиц.
   Сарья стала уводить повара, но тот вдруг остановился и, сбросив халат, кинул его директору. По-видимому, случившееся на некоторое время давало ему такие права, и он явно показывал окружающим, что он недаром рискует, а имеет за это немало выгоды.
   Когда директор с халатом, перекинутым через плечо, и с тарелкой в руке быстро проходил к дверям, дядя Сандро с удивлением подумал, что повар и директор могли бы заменить друг друга, потому что многое в этой жизни решает случай.
   Сарья посадила повара между последним из второстепенных вождей, незнакомых дяде Сандро по портретам, и первым из секретарей райкомов.
   Сарья налила повару фужер коньяку, придвинула тарелку, плеснула в нее ореховой подливы и положила кусок индюшатины. Повар сразу же выпил и сейчас, оглядывая стол, важно кивал на какие то слова, которые ему говорила Сарья.
   Бедная Сарья, думал дядя Сандро, она сейчас пытается замолить грех за эту стрельбу, которую она так не любила и которая, кстати, однажды закончилась неприятностью.
   Дело происходило в одной абхазской деревне. После большого застолья началась стрельба по мишени. Может, именно потому, что стреляли по мишени и Лакоба был не очень внимателен или еще по какой-нибудь причине, но он ранил деревенского парня, который то и дело бегал смотреть на мишень. Рана оказалась неопасная, и парня тут же на "бьюике" Лакобы отправили в районную больницу.
   Лакоба обратно ехал вместе с другими членами правительства на второй машине. И вот тут-то, на обратном пути, один из членов правительства сильно повздорил с Лакобой и даже ссадил его с машины посреди дороги.
   - Мне надоели твои партизанские радости, - говорят, сказал он ему тогда. Трудно сейчас установить, почему Лакоба согласился сойти с машины. Возможно, он сам был так подавлен случившимся, что не нашел возможным сопротивляться такой оскорбительной мере. Я думаю, скорее всего, человек, который его ругал, был старше его по возрасту. И если тот ему сказал что-нибудь вроде того, что или ты сейчас сойдешь с машины, или я сойду, то Лакоба, как истый абхазец, этого допустить не мог и, вероятно, сам сошел с машины.
   ...Когда Нестор Аполлонович спрятал пистолет и повернулся к столу, Сталин стоял на ногах, раскрыв объятия. Нестор Аполлонович, смущенно улыбаясь, подошел к нему. Сталин обнял его и поцеловал в лоб.
   - Мой Вилгелм Телл, - сказал он и, неожиданно что-то вспомнив, обернулся к Ворошилову: - А ты кто такой?
   - Я - Ворошилов, - сказал Ворошилов довольно твердо.
   - Я спрашиваю, кто из вас ворошиловский стрелок? - спросил Сталин, и дядя Сандро опять почувствовал неловкость. Ох, не надо бы, подумал он, растравлять Ворошилова против нашего Лакобы.
   - Конечно, он лучше стреляет, - сказал Ворошилов примирительно.
   - Тогда почему ты выпячиваешься, как ворошиловский стрелок? - спросил Сталин и сел, предвкушая удовольствие долгого казуистического издевательства.
   Секретари райкомов, с трудом подымая отяжелевшие брови, начинали удивленно прислушиваться. Лакоба потихоньку отошел и сел на место.
   - Ну, хватит, Иосиф, - сказал Ворошилов, покрываясь пунцовыми пятнами и глядя на Сталина умоляющими глазами.
   - Хватит, Иосиф, - сказал Сталин, укоризненно глядя на Ворошилова, - -говорит оппортунисты всего мира. Ты тоже начинаешь? Ворошилов, опустив голову, краснел и надувался.
   - Скажи, чтоб начали его любимую, - шепнул Нестор жене.
   Сарья тихо встала и прошла к середине стола, где сидел Махаз. Лакоба знал, что это один из способов остановить внезапные и мрачные капризы вождя.
   Махаз затянул старинную грузинскую застольную "Гапринди шаво мерцхало" ("Лети, черная ласточка"). В это время Ворошилов, подняв голову, попытался что-то сказать Сталину. Но тот вдруг поднял руки в умоляющем жесте:
   мол. оставьте меня в покое, дайте послушать песню.
   Сталин сидел, тяжело опершись головой на одну руку и сжимая в другой потухшую трубку.
   Нет, ни власть, ни кровь врага, ни вино никогда не давали ему такого наслаждения. Всерастворяющей нежностью, мужеством всепокорности, которого он в жизни никогда не испытывал, песня эта, как всегда, освобождала его душу от гнета вечной настороженности. Но не так освобождала, как освобождал азарт страсти и борьбы, потому что как только азарт страсти кончался гибелью врага, начиналось похмелье, и тогда победа источала трупный яд побежденных.
   Нет, песня по-другому освобождала его душу. Она окрашивала всю его жизнь в какой-то фантастический свет судьбы, в котором его личные дела превращались в дело Судьбы, где нет ни палачей, ни жертв, но есть движение Судьбы, История и траурная необходимость занимать в этой процессии свое место.
   И что с того, что ему предназначено занимать в этой процессии самое страшное и потому самое величественное место.
   Лети, черная ласточка, лети..
   Но вот постепенно эта траурная процессия Судьбы уходит куда-то, становится далеким фоном сказочной картины...
   Ему видится теплый осенний день, день сбора винограда. Он выезжает из виноградника на арбе, нагруженной корзинами с виноградом. Он везет виноград домой, в давильню. Поскрипывает арба, пригревает солнце. Сзади из виноградника слышатся голоса домашних, крики и смех детей.
   На деревенской улице у плетня остановился всадник, которого он впервые видит, но почему-то признает в нем гостя из Кахетии. Всадник пьет воду из кружки, которую протягивает ему через плетень местный крестьянин. У самого плетня колодец, потому-то и остановился здесь этот всадник.
   Проезжая мимо всадника и односельчанина, он сердечно кивает им, мимолетно улыбается всаднику, который, вглядываясь в него, за скромным обликом виноградаря правильно угадывает его великую сущность. Именно этой догадке и улыбается он мимоходом, показывая всаднику, что он сам не придает большого значения своей великой сущности.
   Он проезжает и чувствует, что всадник из Кахетии все еще глядит ему вслед. Он даже слышит разговор, который возникает между односельчанином и гостем из Кахетии.
   - Слушай, кто этот человек? - говорит всадник, выплескивая из кружки остаток воды и возвращая ее хозяину.
   - Это тот самый Джугашвили, - радостно говорит хозяин.
   - Неужели тот самый? - удивляется гость из Кахетии. - Я думаю, вроде похож, но не может быть...
   - Да, - подтверждает хозяин, - тот самый Джугашвили, который не захотел стать властителем России под именем Сталина.
   - Интересно, почему не захотел? - удивляется гость из Кахетии.
   - Хлопот, говорит, много, - объясняет хозяин, - и крови, говорит, много придется пролить.
   - Хо-хо-хо, - прицокивает гость из Кахетии, - я от одного виноградного корня не могут отказаться, а он от России отказался.
   - А зачем ему Россия, - поясняет хозяин, - у него прекрасное хозяйство, прекрасная семья, прекрасные дети...
   - Что за человек! - продолжает прицокивать гость из Кахетии, глядя вслед арбе, которая теперь сворачивает к дому, - от целой страны отказался...
   - Да, отказался, - подтверждает хозяин, - потому что, говорит, крестьян жалко. Пришлось бы, говорит, всех объединить. Пусть, говорит, живут сами по себе, пусть каждый имеет свой кусок хлеба и свой стакан вина...
   - Дай бог ему здоровья! - восклицает всадник, - но откуда он знает, что будет с крестьянами?
   - Такой человек все предвидит, - говорит хозяин.
   - Дай бог ему здоровья, - цокает гость из Кахетии... - Дай бог...
   Иосиф Джугашвили, не захотевший стать Сталиным, едет себе на арбе, мурлычет песенку о черной ласточке. Солнце пригревает лицо, поскрипывает арба. он с тихой улыбкой дослушивает наивный, но, в сущности, правдивый рассказ односельчанина.
   И вот он въезжает в раскрытые ворота своего двора, где в тени яблони дожидается его какой-то крестьянин, видимо приехавший к нему за советом. Крестьянин встает и почтительно кланяется ему. Что ж, придется побеседовать с ним, дать ему дельный совет. Много их к нему приезжают... Может, все-таки лучше было бы взять власть в свои руки, чтобы сразу всем помогать советами?
   Куры, пьяные от виноградных отжимок, ходят по двору, прислушиваясь к своему странному состоянию, крестьянин, дожидаясь его, почтительно кланяется, мать, услышав скрип арбы, выглядывает из кухни и улыбается сыну.
...

---