Не оспаривая этого утверждения, исходившего от такого сведущего лица, пилигрим поблагодарил обоих за любезное приглашение, но сказал, что данный им обет воспрещает ему беседовать на кухне о том, о чем нельзя говорить за барским столом.
Агентство «Event» занимается организацией корпоративных и частных мероприятий, оказывает букинг-услуги по привозу зарубежных звезд, предоставляет event-marketing услуги. Если Вам необходима
свадьба недорого, то обратившись в агенство «Event», Вы сможете получить полный комплекс услуг по организации свадьбы в любой точке земного шара.
- Ну, такой обет, - сказал Вамба, обращаясь к кравчему, - едва ли подходит слуге.
- Я было собирался дать ему комнату на чердаке, - сказал кравчий, - но раз он не хочет водить компанию с добрыми христианами, пускай ночует рядом с Исааком. Энвольд, - продолжал он, обращаясь к факельщику, - проводи пилигрима в южный коридор. Спокойной ночи, сэр пилигрим. Не могу вас поблагодарить за ваше не слишком любезное поведение.
- Спокойной ночи, и награди вас пресвютая дева, - отвечал пилигрим невозмутимо и последовал за своим провожатым.
В конце коридора, откуда несколько дверей вели в разные стороны, их остановила горничная леди Ровены, которая повелительным тоном объявила, что ее госпожа желает поговорить с пилигримом. Затем, вжяв факел из рук Энвольда и велев ему подождать своего возвращения, она подала знак пилигриму следовать за ней. По-видимому, пилигрим считал неприличным отклонить это приглашение, как отклонил предыдущее; -по крайней мере, он повиновался без всяких возражений.
Небольшой коридор и лестница, сложенная из толстых дубовых бревен, привели его в комнату Ровены, великолепная обстановка которой соответствовала почтительному отношению к ней хозяина дома. Все стены были завешаны вышивками, на которых разноцветными шелками с примесью золотых и серебряных нитей были изображены различные эпизоды псовой и соколиной охоты. Постель под пурпуровым пологом была накрыта богато вышитым покрывалом. На стульях лежали цветные подушки; перед одним стулом, более высоким, чем все остальные, стояла скамеечка из слоновой кости с затейливой резьбой.
Комната освещалась четырьмя восковыми факелами в серебряных подсвечниках. Однако напрасно современная красавица стала бы завидовать роскошной обстановке саксонской принцессы. Стены комнаты были так плохо проконопачены и в них были такие щели, что великолепные драпировки вздувались от ночного ветра. Жалкое подобие ширм защищало факелы от сквозняка, но, несмотря на это, их пламя постоянно колебалось. Конечно, в убранстве комнаты чувствовалось богатство и даже некоторое изящество, но зато комфорта не было и следа. А так как о нем в те времена никто не имел никакого понятия, то и отсутствие его нисколько не ощущалось.
Три горничные, стоя за спиной леди Ровены, убирали на ночь ее волосы. Сама она сидела на высоком, похожем на трон стуле. Казалось, она для того и родилась на свет, чтобы все ей поклонялись Пилигрим сразу признал ее права на это, склонив перед ней колени.
- Встань, странник, - сказала она приветливо, - заступник отсутствующих имеет право на ласковый прием со стороны каждого, кто дорожит истиной и чтит мужество.
Потом, обратись к своей свите, она сказала:
- Отойдите все, кроме Эльджиты. Я желаю побеседовать со святым пилигримом.
Горничные отошли в другой конец комнаты и сели на узкую скамью у самой стены.
Леди Ровена помолчала с минуту, как бы не зная, с чего начать, потом сказала:
- Пилигрим, сегодня вечером вы произнесли одно имя. Я говорю, - продолжала она с усилием, - об имени Айвенго, которое по законам природы и родства должно было бы встретить более приветливый отзыв в здешнем доме; но таковы странные превратности судьбы, что хотя, наверно, у многих сердце дрогнуло при этом имени, но только я решаюсь вас спросить, где оставили вы того, о ком упомянули. Мы слышали, что он задержался в Палестине из-за болезни и что после ухода оттуда английского войска он подвергся преследованиям со стороны французской партии, а нам известно, что к этой же партии принадлежат и храмовники.
- Я мало знаю о рыцаре Айвенго, - смущенно ответил пилигрим, - но я хотел бы знать больше, раз вы интересуетесь его судьбой. Кажется, он избавился от преследований своих врагов в Палестине и собирался возвратиться в Англию. Вам, леди, должно быть известно лучше, чем мне, есть ли у него здесь надежда на счастье.
Леди Ровена глубоко вздохнула и спросила, не может ли пилигрим сказать, когда именно следует ожидать возвращения рыцаря Айвенbо на родину, а также не встретит ли он больших опасностей на пути в отечество.
Пилигрим ничего не мог сказать относительно времени возвращения Айвенго; что же касается второго вопроса леди Ровены, пилигрим уверил ее, что путешествие может быть безопасным, если ехать через Венецию и Геную, а оттуда - через Францию в Англию.
- Айвенго, - сказал он, - так хорошо знает язык и обычаи французов, что ему ничто не может угрожать во время этого путешествия.
- Дай бог, - сказала леди Ровена, - чтобы он доехал благополучно и был в состоянии принять участие в предстоящем турнире, где все рыцарство здешней страны собирается показать свое искусство и отвагу. Если приз достанется Ательстану Конингсбургскому, Айвенго рискует услышать недобрые вести по возвращении в Англию. Скажите мне, чужеземец, как он выглядел, когда вы его видели в последний раз? Не уменьшил ли недуг его телесные силы и красоту?
- Он похудел и стал смуглее с тех пор, как прибыл в Палестину с острова Кипра в свите Ричарда Львиное Сердце. Казалось, на лице его была печать глубокого горя. Но я не подходил к нему близко, потому что незнаком с ним.
-- Боюсь, - молвила леди Ровена, - то, что он увидит на родине, не сгонит с его чела мрачной тени... Благодарю, добрый пилигрим, за вести о товарище моего детства. Девушки, - обратилась она к служанкам, - подайте этому святому человеку вечерний кубок. Пора дать ему покой, я не хочу его задерживать долее.
Одна из девушек принесла серебряный кубок горячего вина с пряностями, к которому Ровена едва прикоснулась губами, после чего его подали пилигриму. Он низко поклонился и отпил немного.
- Прими милостыню, друг, - продолжала леди Ровена, подавая ему золотую монету. - Это знак моего уважения к твоим тяжким трудам и к святыням, которые ты посетил.
Пилигрим принял дар, еще раз низко поклонился и вслед за Эльджитой покинул комнату.
В коридоре его ждал слуга Энвольд. Взяв факел из рук служанки, Энвольд поспешно повел гостя во внешнюю пристройку, где целый ряд чуланов служил для ночлега низшему разряду слуг и гостям простого звания.
- Где тут ночует еврей? - спросил пилигрим.
- Нечестивый пес проведет ночь рядом с вашим преподобием, - отвечал Энвольд.
- А где спит Гурт, свинопас? - осведомился странник.
- Гурт, - отвечал слуга, - спит в том чулане, что по правую руку от вас, а еврей - по левую. Вам бы дали более почетное помещение, если бы вы приняли приглашение Освальда.
- Ничего, мне и так будет хорошо, - сказал пилигрим.
С этими словами он вошел в чулан и, приняв факел из рук слуги, поблагодарил его и пожелал спокойной ночи. Притворив дверь своей кельи, он воткнул факел в деревянный подсвечник и окинул взглядом свою убогую спальню. Колчемогий стул да заменявший кровать плоский деревянный ящик, наполненный чистой соломой, составляли всю ее обстановку.
Пилигрим потушил факел, не раздеваясь растянулся на этом грубом ложе и уснул или, по крайней мере, лежал неподвижно до тех оор, пока первые лучи восходящего солнца не заглянули в маленькое решетчатое окошко. Тогда он встал, прочитал утренние молитвы, поправил на себе одежду и, осторожно отворив дверь, вошел к еврею.
Исаак тревожно спал на такой же точно постели, на какой провел ночь пилигрим. Лицо еврея выражало мучительное беспокойство; руки судорожно подергивались, как бы отбиваясь от страшного призрака; он бормотал какие-то восклицания на еврейском языке, перемешивая их с целыми фразами на местном наречии; среди этих фраз можно было разобрать следующие: "Ради бога Авраамова, пощадите несчастного старика!"
Пилигрим не стал дожидаться пробуждения Исаака и слегка потрогал его концом своего страннического посоха. Это прикосновение, вероятно, связалось в сознании спящего с его грезами. Старик вскочил, волосы его поднялись дыбом, острый взгляд его черных глаз впился в стоявшего перед ним странника, выражая дикий испуг и изумление.
- Не бойся меня. Исаак, - сказал пилигрим, - я пришел к тебе с дружескими намерениями.
- Награди вас бог Израиля, - сказал еврей успокоившись. - Мне приснилось... Но, будь благословен праотец Авраам, то был сон.
Потом, очнувшись, он спросил обычным своим голосом:
- А что же угодно вашей милости от бедного еврея в такой ранний час?
- Я хотел тебе сказать, - отвечал пилигрим, - что если ты сию же минуту не уйдешь из этого дома и не постараешься убраться как можно дальше и как можно скорее, с тобой может приключиться на пути большая беда.
- Святой отец, - воскликнул Исаак, - да кто захочет напасть на такого ничтожного бедняка, как я?
- Это тебе виднее, - сказал пилигрим, - но знай, что когда рыцарь Храма вчера вечером проходил через залу, он обратился к своим мусульманским невольникам на сарацинском языке, который я хорошо знаю, и приказал им сегодня поутру следить за тем, куда поедет еврей, схватить его, когда он будет на достаточном расстоянии от здешней усадьбы, в отвести в замок Филиппа де Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бефа.
Невозможно описать ужас, овладевший евреем при этом известии. Руки его бессильно повисли, голова поникла на грудь, ноги подкосились. Он опустился к ногам пилигрима не как человек, преклоняющий колена, но словно под действием невидимых сил, придавивших его к земле.
- Бог Авраама! - воскликнул он. Не подымая седой головы с полу, он сложил свои морщинистые руки и воздел их вверх. - О Моисей! О блаженный Аарон! Недаром приснился мне такой сон! Я уже чувствую, как они клещами тянут из меня жилы. Чувствую зубчатые колеса по всему телу... как острые пилы, как бороны, как секиры железные, что полосовали обитателей Раббы и чад Аммоновых.
- Встань, Исаак, и выслушай, что я тебе скажу, - сказал пилигрим, с сочувствием глядя на его муки. - Мне понятен твой страх: ведь принцы и дворяне безжалостно расправляются с твоими собратьями, когда хотят выжать из них деньги. Но встань, я тебя научу, как избавиться от беды. Уходи из этого дома сию же минуту, пока не проснулись домочадцы, - они крепко спят после вчерашней попойки. Я провожу тебя тайными тропинками через лес, который мне так же хорошо известен, как и любому из лесных сторожей.
По мере того как Исаак слушал эти слова, он постепенно подымался с пола. Откинув назад свои длинные седые .волосы и расправив бороду, он устремил пытливые черные глаза на пилигрима. В его взгляде смешивались страх и надежда.
Внезапно подозрительность опять взяла верх над остальными его чувствами, и он воскликнул:
- Ради бога, молодой человек, не выдавай меня! Ради общего небесного отца, всех нас создавшего, евреев и язычников, сынов Израиля и сынов Измаила, не предавай меня!
При этих словах он с пламенной мольбой ухватился за плащ пилигрима.
- Успокойся, - сказал странник. - Зачем мне обижать тебя? Впрочем, не думай, что я навязываю тебе свое общество, оставайся здесь, если хочешь. Седрик Саксонец может оказать тебе покровительство.
- Увы, нет! - воскликнул еврей. - Не позволит он мне ехать в своей свите. Саксонец и норманн одинаково презирают бедного еврея. А одному проехать по угодьям Филиппа де Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бефа... Ух!.. Добрый юноша, я поеду с тобой. Поспешим! Вот твой посох... Да ну же, скорее, чего ты медлишь!
- Я не медлю, - сказал пилигрим, - но мне надо прежде всего найти средство отсюда выбраться. Следуй за мной!
Он вошел в соседнюю каморку, где, как уже известно читателю, спал Гурт.
- Вставай, Гурт, - сказал пилигрим, - вставай скорее. Отопри калитку у задних ворот и выпусти нас отсюда.
Гурту, занятие которого в те времена пользовалось в Англии большим почетом, показалось обидно, что пилигрим заговорил с ним в таком повелительном тоне.
- Еврей уезжает из Ротервуда, - надменно молвил он, приподнявшись на одном локте, - и пилигрим собрался с ним за компанию.
- Я бы скорее подумал, - сказал Вамба, заглянувший в эту минуту в чулан, - что он улизнет из усадьбы, стащив на кухне окорок ветчины.
- Как бы то ни было, - сказал Гурт, снова опуская голову на деревянный обрубок, служивший ему вместо подушки, - и еврей и странник пускай подождут, пока растворят главные ворота. У нас не полагается, чтобы гости уезжали тайком, да еще в такой ранний час.
- Как бы то ни было, - сказал пилигрим повелительно, - я думаю, что ты не откажешь мне в этом.
С этими словами он нагнулся к лежавшему свинопасу и прошептал ему что-то на ухо по-саксонски. Гурт мгновенно вскочил на ноги, а пилигрим, подняв палец в знак того, что надо соблюдать осторожность, прибавил:
- Гурт, берегись! Ты всегда был осмотрителен. Слышишь, отопри калитку. Остальное скажу после.
Гурт повиновался с необычайным проворством, а Вамба и еврей пошли вслед за ним, удивляясь внезапной перемене в поведении свинопаса.
- Мой мул! Где же мой мул? - воскликнул еврей, как только они вышли из калитки.
- Приведи сюда его мула, - сказал пилигрим, - да достань мне тоже мула, я поеду с ним рядом, пока не выберемся из здешнего околотка. После я доставлю мула в целости кому-нибудь из свиты Седрика в Ашби. А ты сам... - Остальное пилигрим сказал Гурту на ухо.
- С величайшей радостью все исполню, - отвечал Гурт и убежал исполнять поручение.
- Желал бы я знать, - сказал Вамба, когда ушел его товарищ, - чему вас, пилигримов, учат в Святой Земле.
- Читать молитвы, дурак, - отвечал пилигрим, - а еще каяться в грехах и умерщвлять свою плоть постом я долгой молитвой.
- Нет, должно быть чему-нибудь покрепче этого, - сказал шут. - Виданное ли дело, чтобы покаянием и молитвами можно было склонить Гурта к любезности или чтобы ради поста и воздержания он дал кому-нибудь мула! Думаю, что ты мог бы с таким же успехом толковать о воздержании и молитв&х его любимому черному борову.
- Эх, ты! - молвил пилигрим. - Сейчас видно, что ты саксонский дурак, и больше ничего.
В эту минуту на противоположном берегу рва показался Гурт с двумя мулами. Путешественники перешли через ров по узкому подъемному мосту. Как только они достигли того берега, еврей, невзирая на свои преклонные годы, проворно взобрался на седло.
Пилигрим, в свою очередь, сел на мула и, уезжая, протянул Гурту руку, которую тот поцеловал с величайшим благоговением. Свинопас стоял, глядя вслед путешественникам, пока они не скрылись в глубине леса. Наконец голос Вамбы вывел его из задумчивости.
- Знаешь ли, друг мой Гурт, - сказал шут, - ты сегодня выказал удивительную учтивость и необычайное благочестие. Хотелось бы мне быть аббатом или босоногим пилигримом, чтобы воспользоваться твоей небывалой почтительностью и усердием. Но, конечно, я бы захотел большего, чем поцелуй руки.
- Ты неглупо рассудил, Вамба, - отвечал Гурт, --только ты судишь по наружности; впрочем, и умнейшие люди делают то же самое... Однако ж мне пора приглядеть за моим стадом.
С этими словами он воротился в усадьбу, а за ним поплелся и шут.
Тем временем путешественники мчались вперед с такой быстротой, которая выдавала крайний испуг еврея:
в его годы люди обычно не любят скорой езды. Пилигрим, ехавший впереди, по-видимому отлично знал все лесные тропинки и нарочно держался окольных путей, так что подозрительный Исаак не раз подумывал, уж не собирается ли паломник вовлечь его в какую-нибудь вражескую ловушку.
Впрочем, его опасения были довольно понятны, если принять во внимание, что в те времена не было на земле ни одной породы живых существ, которая подвергалась бы такому всеобщему, непрерывному и безжалостному преследованию, как еврейское племя. Норманны, саксонцы, датчане, британцы, как бы враждебно ни относились они друг к другу, сходились на общем чувстве ненависти к евреям и считали прямой религиозной обязанностью всячески унижать их, притеснять и грабить.
Короли норманской династии и подражавшая им знать, движимые самыми корыстными побуждениями, неустанно теснили и преследовали этот народ. Всем известен рассказ о том, что король Джон, заключив одного богатого еврея в своем замке, приказал каждый день вырывать у него по зубу. Это продолжалось до тех пор, пока несчастный израильтянин не лишился половины своих зубов, и только тогда он согласился уплатить громадную сумму, которую король стремился у него вытянуть. Дворянство не стеснялось следовать примеру своего монарха, вымогая у евреев деньги всеми мерами принуждения, не исключая пытки.
Таковы были те условия, под влиянием которых складывался характер евреев: осторожный, подозрительный, боязливый, но в то же время упорный и изворотливый.
После того как путники долго ехали в безмолвии окольными тропинками, пилигрим наконец прервал молчание:
- Видишь старый, засохший дуб? - сказал он. - Это граница владений Фрон де Бефа. Мы давно уже миновали земли Мальвуазена. Теперь тебе нечего опасаться погони.
- Да сокрушатся колеса их колесниц, - сказал еврей, - подобно тому как сокрушились они у колесниц фараоновых! Но не покидай меня, добрый пилигрим. Вспомни о свирепом храмовнике и его сарацинских рабах. Они не посмотрят ни на границы, ни на усадьбы, ни на звание владельца.
- С этого места наши дороги должны разойтись. Не подобает человеку моего звания ехать рядом с тобой дальше, чем этого требует прямая необходимость. К тому же какой помощи ты ждешь от меня, мирного богомольца, против двух вооруженных язычников?
- О, добрый юноша! - воскликнул еврей. - Ты можешь заступиться за меня, и я знаю, что заступишься. Как я ни беден, я сумею наградить тебя.
- Я уже сказал тебе, - прервал его пилигрим, - что ни денег, ни наград твоих мне не нужно. Проводить тебя я могу. Даже сумею защитить тебя, так как оказать покровительство еврею против сарацин едва ли запрещается христианину. А потому я провожу тебя до места, где ты можешь добыть себе подходящих защитников. Мы теперь недалеко от города Шеффильда. Там ты без труда отыщешь многих соплеменников и найдешь у них приют.
- Да будет над тобой благословение Иакова, добрый юноша! - сказал еврей. - В Шеффильде я найду пристанище у моего родственника Зарета, а там поищу способов безопасно проехать дальше.
- Хорошо, - молвил пилигрим. - Значит, в Шеффильде мы расстанемся. Через полчаса мы подъедем к этому городу.
В течение этого получаса оба не произнесли ни одного слова; пилигрим, быть может, считал для себя унизительным разговаривать с евреем, когда это не было необходимым, а тот не смел навязываться с беседой человеку, который совершил странствие к святому гробу и, следовательно, был отмечен некоторой святостью. Остановившись на вершине отлогого холма, пилигрим указал на город Шеффильд, раскинувшийся у его подножия, и сказал:
- Вот где мы расстанемся.
- Но не прежде, чем бедный еврей выразит вам свою признательность, - сказал Исаак.
- Я уже говорил тебе, - сказал пилигрим, - что никакой награды не нужно.
- Стой, погоди! - воскликнул Исаак, хватая его за полу. - Богу известно, как я беден... Да, Исаак- нищий среди своих соплеменников. Но прости, если я возьмусь угадать то, что в настоящую минуту для тебя всего нужнее.
- Если бы ты и угадал, что мне всего нужнее, - сказал пилигрим, - ты все равно не мог бы доставить мне это.
- Ты ошибаешься, - возразил Исаак. - Я знаю, в чем ты нуждаешься, и, быть может, сумею доставить тебе это. Сейчас тебе больше всего хочется иметь коня и вооружение.
Пилигрим невольно вздрогнул и, внезапно обернувшись к нему, торопливо спросил:
- Как ты угадал?
- Все равно, как бы я ни угадал, лишь бы догадка моя была верна. Но раз я знаю, что тебе нужно, я все достану.
- Прими же во внимание мое звание, мою одежду, мои обеты...
- Знаю я вас, христиан, - ответил еврей. - Знаю и то, что даже самые знатные среди вас берут иногда страннический посох и пешком идут в дальние страны поклониться могилам умерших.
- Не кощунствуй! - сурово остановил его странник.
- Прости, - сказал Исаак. - Я выразился необдуманно. Но вчера вечером, да и сегодня поутру ты проронил несколько слов, которые, подобно искрам, высекаемым кремнем, озарили для меня твое сердце. Кроме того, под твоим странническим одеянием спрятаны рыцарская цепь и золотые шпоры. Они блеснули, когда ты наклонился к моей постели сегодня утром.
Пилигрим не мог удержаться от улыбки и сказал:
- А что, если бы и в твои одежды заглянуть такими же зоркими глазами, Исаак? Думаю, что и у тебя нашлось бы немало интересного.
- Что об этом толковать! - сказал еврей, меняясь в лице.
Поспешно вынув из сумки свои письменные принадлежности, он поставил на седло свою желтую шапку и, расправив на ней листок бумаги, начал писать. Дописав письмо, он вручил его пилигриму, говоря:
- В городе Лейстере всем известен богатый еврей Кирджат Джайрам из Ломбардии. Передай ему это письмо. У него есть теперь на продажу шесть рыцарских доспехов миланской работы, худший из них годится и для царской особы; есть у него и десять жеребцов, на худшем из них не стыдно выехать и самому королю. По этой записке он даст тебе на выбор любые доспехи и боевого коня. Кроме того, он снабдит тебя всем нужным для предстоящего турнира. Когда минует надобность, возврати ему в целости товар или же, если сможешь, уплати сполна его стоимость.
- Разве ты не знаешь, Исаак, - сказал пилигрим улыбаясь, - что если рыцаря вышибут из седла во время турнира, то его конь и вооружение делаются собственностью победителя? Такое несчастье и со мной может случиться, а уплатить за коня и доспехи я не могу.
- Нет, нет, нет. Это невозможно, - сказал еврей, - я и слышать не хочу об этом. Благословение отца нашего будет с тобою... И копье твое будет одарено такою же мощной силой, как жезл Моисеев.
Сказав это, он поворотил мула в сторону, но тут пилигрим сам поймал его за плащ и придержал:
- Нет, постой, Исаак, ты еще не знаешь, чем рискуешь. Может случиться, что коня убьют, а панцырь изрубят, потому что я не буду щадить ни лошади, ни человека. К тому же сыны твоего племени ничего не делают даром. Чем-нибудь же придется заплатить за утрату имущества.
- Нужды нет, - сказал Исаак, - все равно. Пусти меня. Если случатся убытки, ты за них не будешь отвечать. Кирджат Джайрам простит тебе этот долг ради Исаака, своего родственника. Прощай и будь здоров. Однако послушай, добрый юноша, - продолжал он, еще раз обернувшись, - не суйся ты слишком вперед, когда начнется сумятица. Я это не с тем говорю, чтобы ты берег лошадь и панцырь, но единственно ради сохранения твоей жизни и ради целости твоего тела.
- Спасибо за попечение обо мне, - отвечал пилигрим улыбаясь, - я воспользуюсь твоей любезностью и во что бы то ни стало постараюсь вознаградить тебя.
Они расстались и разными дорогами направились в город Шеффильд.
ГЛАВА VII
Идет со свитой рыцарей отряд,
На каждом - пестрый щегольской наряд.
Несет один оруженосец щит,
Со шлемом - этот, тот - с копьем спешит;
Нетерпеливый конь копытом бьет
И золотые удила грызет;
В руках напильники и молотки
У оружейников - они ловки:
Щиты они починят и древки.
Толпа богатых йоменов идет,
С дубинками в руках валит простой народ.
Драйден, "Паламон и Арсита"
Английский народ в ту пору находился в довольно жалком положении. Ричард Львиное Сердце был в плену у коварного и жестокого герцога Австрийского. Даже место заключения Ричарда было неизвестно; большинство его подданных, подвергавшихся в его отсутствие тяжелому угнетению, ничего не знало о судьбе короля.
Принц Джон пустил в ход свое влияние на герцога Австрийского, чтобы тот как можно дольше не отпускал его брата.
Тем временем Джон вербовал себе сторонников, намереваясь в случае смерти Ричарда оспаривать престол у законного наследника - своего племянника Артура Бретанского, сына Жофруа, старшего брата Джона. Ловкий интриган и кутила, принц Джон без труда привлек на свою сторону не только тех, кто имел причины опасаться гнева Ричарда за преступления, совершенные во время его отсутствия, но и многочисленную ватагу "отчаянных беззаконников" - бывших участников крестовых походов. Эти люди вернулись на родину, обогатившись всеми пороками Востока, но без копейки денег, и теперь только ждали междоусобной войны, чтобы поправить свои дела.
К числу причин, вызывавших общее беспокойство и тревогу, нужно отнести также и то обстоятельство, что множество крестьян, доведенных до отчаяния притеснениями феодалов и беспощадным применением законов об охране лесов, объединялось в большие отряды, которые хозяйничали в лесах и пустошах, ничуть не боясь местных властей. Дворяне, желавшие разыгрывать роль самодержавных властелинов, собирали вокруг себя целые банды, мало чем отличавшиеся от разбойничьих шаек.
Английский народ испытывал великие бедствия в настоящем и имел все основания опасаться еще худших в будущем. К довершению всех зол по всей стране распространилась какая-то опасная заразная болезнь. Найдя для себя благоприятную почву в тяжелых условиях жизни низших слоев общества, она унесла множество жертв, а оставшиеся в живых нередко завидовали покойникам, избавленным от надвигавшихся бед.
Но, несмотря на эти несчастья, все - богатые и бедные, простолюдины и дворяне-с такой же страстью откосились к предстоящему турниру, как нищий житель Мадрида - к бою быков. Этот турнир между прославленными рыцарями, да еще в присутствии самого принца Джона, привлек всеобщее внимание, и бесчисленное множество людей всех званий и сословий собралось в назначенный день к месту состязания.
Место турнира было чрезвычайно живописно. У опушки большого леса, в расстоянии одной мили от города Ашби, расстилалась обширная поляна, окаймленная с одной стороны густым лесом, а с другой - редкими старыми дубами. Отлогие склоны ее образовывали в середине широкую и ровную площадку, обнесенную крепкой оградой. Ограда имела форму четырехугольника с закругленными для удобства зрителей углами.
Для въезда бойцов на арену в северной и в южной стенах ограды были устроены ворота, настолько широкие, что двое всадников могли проехать в них рядом. У каждых ворот стояли два герольда, шесть трубачей и шесть вестников и, кроме того, сильный отряд солдат. Герольды обязаны были проверять звание рыцарей, желавших принять участие в турнире, и поддерживать порядок на арене.
С наружной стороны южных ворот на небольшом возвышении стояло пять великолепных шатров, украшенных флагами коричневого и черного цветов: таковы были цвета, выбранные рыцарями - устроителями турнира. Шнуры на всех пяти шатрах были тех же цветов. Перед каждым шатром был вывешен щит рыцаря, которому принадлежал шатер, а рядом со щитом стоял оруженосец, наряженный дикарем, или фавном, или каким-нибудь другим сказочным существом.
Средний шатер, самый почетный, был предоставлен Бриану де Буагильберу. Молва о его необычайном искусстве во всех рыцарских упражнениях побудила устроителей турнира не только принять его в свою среду, но даже избрать своим предводителем. Рядом с его шатром с одной стороны были расположены палатки Реджинальда Фрон де Бефа и Филиппа де Мальвуазена, а с другой - Гуго де Гранмениля, знатного барона, один из предков которого был лордом-сенешалом Англии во времена Вильгельма Завоевателя и его сына Вильгельма Рыжего. Пятый шатер принадлежал иоанниту Ральфу де Випонту, крупному землевладельцу из местечка Гэсер, расположенного неподалеку от Ашби-де-ля-Зуш. Площадка с шатрами была обнесена крепким частоколом и соединялась с ареной широким и отлогим спуском, также огороженным Вдоль частокола стояла стража. За северными воротами арены на такой же огороженной площадке помещалась палатка, предназначенная для рыцарей, которые пожелали бы выступить против зачинщиков турнира. Здесь были приготовлены всевозможные яства и напитки; а рядом расположились кузнецы, оружейники и иные мастера и прислужники, готовые во всякую минуту оказать бойцам надлежащие услуги.
Вдоль ограды были устроены особые галереи. Эти галереи были увешаны драпировками и устланы коврами. На коврах были разбросаны подушки, чтобы знатные зрители могли здесь расположиться с возможно большими удобствами. Узкое пространство между этими галереями и оградой было предоставлено мелкопоместным фермерам, так называемым йоменам. Что же касается простонародья, то оно должно было размещаться на дерновых скамьях, устроенных на склонах ближайших холмов. Кроме того, несколько сот человек уселось на ветвях деревьев, окаймлявших луговину; даже колокольня ближайшей сельской церкви была унизана зрителями.
По самой середине восточной галереи, как раз против центра арены, было устроено возвышение, где под балдахином с королевским гербом стояло высокое кресло вроде трона. Вокруг этой почетной ложи толпились пажи, оруженосцы, стража в богатых ливреях, и по всему было видно, что она предназначалась для принца Джона и его свиты. Напротив королевской ложи, в центре западной галереи, возвышался другой помост, украшенный еще пестрее, хотя не так роскошно. Там также был трон, обитый алой и зеленой тканью, он был окружен множеством пажей и молодых девушек, самых красивых, каких могли подобрать, разодетых в фантастические костюмы зеленого и алого цветов. Ложа была убрана флагами и знаменами, на которых были изображены пронзенные сердца, пылающие сердца, истекающие кровью сердца, луки, колчаны со стрелами и тому подобные эмблемы. Тут же красовалась пышная надпись, гласившая, что этот почетный трон предназначен для царицы любви и красоты. Но кто будет исполнять роль этой царицы, было неизвестно.
Между тем зрители разных званий толпами направлялись к арене. Уже немало было ссор из-за того, что многие .пытались занять не подобающие им места. В большинстве случаев споры довольно бесцеремонно разрешались стражей, которая пускала в ход рукоятки своих мечей и древки секир. Когда же препирательства из-за мест происходили между более важными лицами, их претензии решались двумя маршалами ротного полка: Уильямом де Вивилем и Стивеном де Мартивалем. Эти маршалы, вооруженные с головы до ног, разъезжали взад и вперед по арене, поддерживая среди публики строгий порядок.
Мало-помалу галереи наполнились рыцарями и дворянами; их длинные мантии темных цветов составляли приятный контраст с более светлыми и веселыми нарядами дам, которых здесь было еще больше, чем мужчин. Нижние галереи и проходы вскоре оказались битком набиты зажиточными йоменами и мелкими дворянами, которые по бедности или незначительному положению в свете не решались занять более почетные места. Само собою разумеется, что именно в этой части публики чаще всего происходили недоразумения из-за прав на первенство.
- Нечестивый пес! - говорил пожилой человек, потертая одежда которого изобличала бедность, а меч на боку, кинжал за поясом и золотая цепь на шее показывали претензии на знатность. - Волчий ублюдок! Как ты смеешь толкать христианина, да еще и норманна из благородной дворянской фамилии Мондидье!
Эти резкие слова были обращены к нашему знакомому, Исааку, который, на этот раз богато разодетый, в великолепном плаще, протискивался сквозь толпу, стараясь найти место в переднем ряду нижней галереи для своей дочери, красавицы Ревекки. Она приехала к нему в Ашби и теперь, уцепившись за его руку, тревожно оглядывалась кругом, испуганная общим недовольством, возбужденным, по-видимому, поведением ее отца. Но Исаак знал, что ему бояться нечего. При таком стечении народа ни один из самых корыстных и злобных его притеснителей не решился бы его обидеть. На подобных сборищах евреи находились под защитой общих законов, а если этого было недостаточно, в толпе дворян всегда оказывалось несколько знатных баронов, которые из личных выгод были готовы за них вступиться. Кроме того, Исааку было хорошо известно, что принц Джон хлопочет о том, чтобы занять у богатых евреев в Йорке крупную сумму денег под залог драгоценностей и земельных угодий. Исаак сам имел близкое отношение к этому делу и отлично знал, как хотелось принцу поскорее его уладить. И он был уверен, что в случае неприятных столкновений принц непременно заступится за него.
Поэтому Исаак смело протискивался вперед и неосторожно толкнул норманского дворянина. Однако жалобы старика возбудили негодование окружающих. Один из них был рослый йомен в зеленом суконном платье, с дюжиной стрел за поясом, с серебряным! значком на груди и шестифутовым луком в руке. Его угрозы, резкий голос и суровый взгляд заставили еврея попятиться. Очень вероятно, что Исаак и убрался бы подальше от столь опасного соседства, если бы в эту минуту общее внимание не было отвлечено появлением на арене принца Джона и его многочисленной и веселой свиты. Свита эта состояла частью из светских, частью из духовных лиц, столь же нарядно одетых и державших себя не менее развязно, чем их сотоварищи-миряне. В числе духовных был и приор из Жорво, в самом изящном костюме, какой по своему сану он мог себе позволить. Этот костюм был богато расшит золотом и оторочен мехом, а носки его сапог были загнуты так высоко, что перещеголяли и без того нелепую тогдашнюю моду. Они были такой величины, что подвязывались не к коленям, а к поясу, мешая всаднику вставить ногу в стремя. Впрочем, это не смущало галантного аббата. Быть может, он даже рад был случаю выказать в присутствии такой многочисленной публики и в особенности дам свое искусство держаться на коне, обходясь без стремян. Остальная свита принца Джона состояла из его любимцев - предводителей наемного войска, нескольких баронов, распутной шайки придворных и рыцарей ордена Храма и иоаннитов.
...
