Фицурс встал со своего места и, остановившись за креслом Седрика, шепнул ему, что он не должен упускать удобного случая восстановить доброе согласие между обоими племенами, назвав имя принца Джона.
Московская типография «Тест-Объект» осуществляет печать различных видов полиграфической продукции. Среди услуг типографии:
рекламная полиграфия; печать книг и брошюр; переплетные работы; изготовление упаковки и пакетов; перфорация и ламинация; широкоформатная и трафаретная печать; вырубка и конгрев; шелкография; уф-лакирование; верстка и дизайн; кругление углов. Типография изготавливает широкий спектр рекламно-деловой полиграфии.
Саксонец ничего не ответил на это дипломатическое замечание, встал со своего места и, налив полную чашу вина, обратился к принцу с такой речью:
- Ваше высочество выразили желание, чтобы я назвал имя норманна, достойного упоминания на нашем пиру. Для меня это довольно тяжелая задача: все равно. что рабу воспеть своего властелина или побежденному, переживающему все бедственные последствия завоевания, восхвалять своего победителя. Однако я хочу назвать такого норманна - первого среди храбрых и высшего по званию, лучшего и благороднейшего представителя своего рода. Если же кто-нибудь откажется признать со мною его вполне заслуженную славу, я назову того лжецом и бесчестным человеком и готов ответить за это моей собственной жизнью. Подымаю мой кубок за Ричарда Львиное Сердце!
Принц Джон, ожидавший, что саксонец закончит свою речь провозглашением его имени, вздрогнул, услышав имя оскорбленного им брата. Он машинально поднес к губам кубок с вином, но тотчас поставил его на стол, желая посмотреть, как будут вести себя при Этом неожиданном тосте его гости. Не поддержать тост было, пожалуй, так же опасно, как и присоединиться к нему. Иные из придворных, постарше и опытнее других, поступили точно так же, как принц, то есть поднесли кубок к губам и поставили его обратно. Другие, одушевляемые более благородными чувствами, воскликнули: "Да здравствует король Ричард! Дай бог ему поскорее воротиться к нам!"
Некоторые, в том числе Фрон де Беф и храмовник, вовсе не притронулись к своим кубкам, причем лица их выражали угрюмое презрение. Однако никто не дерзнул открыто возразить против тоста в честь законного короля.
Насладившись своим торжеством, Седрик обратился к своему спутнику:
- Пойдем, благородный Ательстан, - сказал он. - Мы пробыли здесь достаточно долго, отплатив за любезность принца Джона, пригласившего нас на свой гостеприимный пир. Кому угодно ближе ознакомиться с нашими простыми саксонскими обычаями, тот пускай приходит к нам, под кров наших отцов. На королевское пиршество мы довольно насмотрелись. Довольно с нас норманских учтивостей.
С этими словами он встал и вышел из залы, а за ним последовали Ательстан и некоторые другие гости-саксонцы, которые также сочли себя оскорбленными издевательством принца Джона и его приближенных.
- Клянусь костями святого Фомы, - сказал принц Джон, когда они ушли, - эти саксонские чурбаны сегодня отличились на турнире, да еще и с пира ушли победителями!
- Ну, - сказал приор Эймер, - выпили мы довольно, покричали вдоволь - пора оставить наши кубки в покое.
- Должно быть, монах собирается исповедовать на ночь какую-нибудь красавицу, что так спешит выйти из-за стола, - сказал де Браси.
- Нет, ошибаетесь, сэр рыцарь, - отвечал аббат, - мне необходимо сегодня же отправиться домой.
- Начинают разбегаться, - шепотом сказал принц, обращаясь к Фицурсу. - Заранее струсили! И этот подлый приор первый отрекается от меня.
- Не опасайтесь, государь, - сказал Вальдемар, - я приведу ему такие доводы, что он сам осознает необходимость примкнуть к нам, когда мы соберемся в Йорке... Сэр приор, мне нужно побеседовать с вами наедине, перед тем как вы сядете на коня.
Между тем остальные гости быстро разъезжались Остались только лица, принадлежавшие к партии принца, и его слуги.
- Вот результат ваших советов, - сказал принц, гневно обратившись к Фицурсу: - за моим собственным столом меня одурачил пьяный саксонский болван, и при одном имени моего брата люди побежали от меня, точно от чумной заразы!
- Потерпите, государь, - сказал советчик, - я бы мог возразить на ваше обвинение, сославшись на то, что ваше собственное легкомыслие разрушило мои планы и увлекло вас за пределы благоразумной осторожности. Но теперь не время попрекать друг друга. Де Браси и я тотчас отправимся к этим нерешительным трусам и постараемся доказать им, что они уж слишком далеко зашли, чтобы отстать от нас.
- Напрасно, - сказал принц Джон, в сильном возбуждении шагая по комнате, - ничего из этого не выйдет. Они уже видели на стене начертанные письмена; заметили на песке следы львиной лапы; слышали львиный рев, потрясавший лес. Теперь ничто не воскресит их ослабевшего мужества.
- Дай бог, чтобы сам-то он не струсил, - шепнул Фицурс, обращаясь к де Браси. - От одного имени брата его кидает в озноб! Плохо быть советчиком принца, которому не хватает твердости и постоянства как в добрых, так и в худых делах.
ГЛАВА XV
"Смешно! Он думает, что я - всего лишь
Его орудие, его слуга.
Ну что ж, пускай. Но в путанице бед,
Его коварством низким порожденных,
Я проложу дорогу к высшим целям,
И кто меня осудит?"
"Базиль", трагедия
Никогда паук не затрачивал столько усилий на восстановление своей разорванной паутины, сколько затратил Вальдемар Фицурс, чтобы собрать разбежавшихся сторонников принца Джона. Фицурсу приходилось напоминать им о преимуществах, которыми они пользовались, и сулить им новые выгоды.
Распутных молодых дворян он прельщал картинами необузданного разгула; честолюбивым он обещал власть, корыстным - богатство и увеличение их поместий. Вожаки наемных отрядов получили денежные подарки. Было сделано все, для того чтобы положить конец колебаниям сомневающихся и ободрить малодушных.
Сообщники Фицурса больше всего боялись возвращения Ричарда; поэтому Фицурс принялся убеждать их в том. что это событие не должно изменить их расчеты
"Ричард вернется один, без друзей и последователей, - говорил Фицурс. - Пески Палестины усыпаны костями его рыцарского войска, а те из его сторонников, которые вернулись на родину, стали нищими бродягами вроде Уильфреда Айвенго".
"К чему вы говорите о правах Ричарда на престол? - продолжал Фицурс, возражая тем, кого смущала эта сторона дела. - Разве герцог Роберт, старший сын Вильгельма Завоевателя, не имел таких же прав? Между тем престол заняли его младшие братья, а сам он умер пленником в Кардиффском замке. Мы вправе, - говорил Фицурс, - выбрать из числа принцев королевской крови того, кто в качестве короля может быть более полезен для дворян, чем остальные. Возможно, что Ричард превосходит принца Джона своими личными достоинствами. Но когда мы примем во внимание, что Ричард вернется с мечом мстителя, тогда как Джон обеспечит нам награды, льготы, права, богатства и почести, мы поймем, которого из них должно поддерживать дворянство".
Подобные доводы произвели нужное впечатление на дворян, примыкавших к партии принца Джона. Большинство из них согласилось явиться в Йорк, где они должны были условиться относительно подготовки к коронованию принца Джона.
Поздним вечером Вальдемар Фицурс, измученный всеми этими хлопотами, хотя и довольный результатами своих трудов, возвратился в замок Ашби. При входе в одну из зал он встретился с де Браси, который сменил свой нарядный костюм на зеленый короткий камзол и штаны того же цвета, надел кожаную шапочку, привесил сбоку короткий меч, перекинул через плечо охотничий рог, заткнул за пояс пучок стрел, а в руках держал длинный лук. Если бы Фицурс встретил его в передней, он принял бы его за простого стражника. Но тут он присмотрелся внимательнее и под одеждой английского йомена узнал норманского рыцаря.
- Что за шутовство, де Браси? - сказал Фицурс с досадой. - Время ли заниматься ряженьем, как на святках, теперь, когда решается участь нашего вождя, принца Джона! Почему ты вместе со мной не пошел к этим малодушным трусам, которые тате же боятся короля Ричарда, как дети сарацин, которых, по слухам, пугают его именем?
- Я занимался своими делами, - отвечал де Браси спокойно, - так же, как и вы, Фицурс, занимались вашими.
- Это я-то занимался своими делами! - воскликнул Вальдемар. - Нет, я улаживал дела принца Джона, нашего общего патрона.
- Но разве при этом ты думал о чем-нибудь другом, - сказал де Браси, - кроме своего личного блага? Полно, Фицурс, мы с тобой отлично знаем друг друга. Тобой руководит честолюбие - я стремлюсь к наслаждению. А о принце Джоне мы одного мнения. Он слишком слабый человек, чтобы стать решительным монархом, слишком деспотичен, чтобы быть приятным монархом, слишком самонадеян и дерзок, чтобы быть популярным монархом, и слишком неустойчив и робок, чтобы стать монархом на долгое время. Но это тот монарх, в царствование которого Фицурс и де Браси надеются возвыситься и процветать; а потому вы помогайте ему своей политикой, а я поддержу его с помощью добрых копий моих вольных дружинников.
- Хорош союзник! - молвил Фицурс нетерпеливо. - В самый решительный час разыгрывает из себя шута! Скажи, пожалуйста, с какой целью ты в такое серьезное время вздумал затевать этот нелепый маскарад?
- Чтобы достать себе жену, - хладнокровно отвечал де Браси.
- Достать жену? - повторил Фицурс, - Что это значит?
- Это значит, - ответил де Браси, - что в этом самом наряде я намерен напасть на стадо саксонских быков. уехавших сегодня из Ашби, и отнять у них красавицу Ровену.
- Да ты с ума сошел, де Браси! - сказал Фицурс. - Подумай, ведь эти люди богаты и влиятельны. Они пользуются уважением среди своих соплеменников: ведь немного уже осталось знатных саксонцев.
- А нужно, чтобы ни одного не осталось, - сказал де Браси. - Следует довершить дело завоевания.
- Во всяком случае, теперь не время заботиться об этом, - сказал Фицурс. - Близится смута Нам необходимо заручиться сочувствием народа. Имей в виду, что принцу Джону придется покарать всякого, кто обидит народных любимцев.
- Посмотрим, как-то он посмеет это сделать! - сказал де Браси - Тогда он узнает разницу между поддержкой таких славных молодцов, как мои, и этого сброда саксонских чурбанов Впрочем, я и не думаю сразу объявлять свое имя и звание Разве я в этой одежде не похож на смелого охотника из тех, что весело трубят в рожок? Во всем будут винить разбойников из йоркширских лесов. У меня верные лазутчики, и я знаю, как и куда поедут саксонцы Сегодня они ночуют в монастыре святого Витольда в Буртоне на Тренте. А завтра они доберутся как раз до нашей засады, и мы, как соколы, налетим на них. Тут я вдруг предстану в своем обычном наряде, разыграю роль любезного рыцаря и освобожу несчастную красавицу из рук грубых похитителей. Я провожу ее в замок Фрон де Бефа или увезу в Нормандию, коли понадобится, и до тех пор не покажу родственникам, пока она не превратится в законную супругу Мориса де Браси.
- Нечего сказать, план хоть куда, - сказал Фицурс. - Я даже думаю, что ты не сам его придумал. Слушай, де Браси, скажи откровенно, кто тебе его подсказал и кто взялся тебе содействовать? Ведь твоя собственная дружина, кажется, далеко отсюда, чуть ли не в Йорке?
- Если тебе непременно хочется это знать, изволь, - сказал де Браси: - это предприятие задумано Брианом де Буагильбером. Буагильбер поможет мне совершить нападение; он со своими людьми будет изображать разбойников, а я потом, переменив платье, отобью у них красавицу.
- Клянусь моим спасением, - сказал Фицурс, - вот план, достойный ваших умных голов! Твоя осторожность, де Браси, особенно ярко проявляется в том, что ты намерен оставить красотку в руках своего почтенного товарища. Возможно, что тебе посчастливится отнять ее у саксонцев, но гораздо менее вероятно, чтобы тебе удалось вырвать ее из когтей Буагильбера. Это такой сокол, который привык сам хватать куропаток и умеет крепко держать свою добычу.
- Да ведь он храмовник, - сказал де Браси. - Стало быть, ему нельзя жениться на этой саксонской наследнице. Значит, он не может быть мне соперником. Ну, а если бы он попытался нанести бесчестье моей суженой, - клянусь небом, даже если бы за него стоял весь его орден, и тогда он не посмел бы нанести мне такое оскорбление!
- Ну, я вижу, что все мои речи ни к чему не ведут, - сказал Фицурс. - Мне хорошо известно твое упрямство. Я только прошу тебя: не теряй времени даром, пусть эта глупая и неуместная затея кончится как можно скорее.
- Уверяю тебя, - отвечал де Браси, - что через несколько часов все будет кончено. Я во-время попаду в Йорк со своими молодцами и поддержу любой твой смелый замысел... Но, должно быть, мои товарищи уже собрались. Я слышу топот и ржанье их коней на заднем дворе. Прощай. Как истый рыцарь, я лечу заслужить улыбку красоты.
- "Как истый рыцарь!" - повторил Фицурс, глядя ему вслед. - Вернее сказать - как глупец, как дитя, способное бросить важное дело, чтобы ловить пушинку, летящую мимо. Да, вот с какими людьми предстоит мне действовать, и ради кого? Чтобы добыть корону этому легкомысленному и развратному принцу, который, наверно, окажется таким же неблагодарным монархом, каким был непокорным сыном и противоестественным братом. Но ведь и он не более, как орудие в моих руках. Сколько бы он ни величался своей знатностью, вздумай он поступить наперекор моим желаниям, я тотчас дам ему почувствовать это.
Тут размышления этого государственного человека были прерваны голосом принца, послышавшимся из внутренних покоев:
- Благородный Вальдемар Фицурс!
И, сняв с головы шапочку, будущий канцлер, ибо таково было звание, к которому стремился этот хитрый норманн, поспешил на зов будущего монарха.
ГЛАВА XVI
В глуши, от суеты мирской вдали,
Отшельника святого дни текли;
Он спал на мху, в пещере жизнь влача,
Он ел плоды, пил воду из ключа,
О боге думал, избегал людей,
Молитвой только занят был своей.
Парнелл
Читатель, вероятно, не забыл, что исход турнира был решен вмешательством неизвестного рыцаря, того самого, кто за свое равнодушие и безучастность получил сначала прозвище Черного Лентяя. Оказав помощь Айвенго, рыцарь тотчас покинул арену, и герольды нигде не могли его отыскать, чтобы вручить награду за доблесть.
Пока шли эти поиски, рыцарь давно уже углубился в лес, держа путь к северу, избегая торных дорог. Он остановился на ночлег в маленькой харчевне, стоявшей в стороне от большой дороги. Там он узнал от странствующего менестреля, чем кончился турнир
На другой день рыцарь выехал рано, предполагая совершить длинный переезд; накануне он так заботливо берег силы своего коня, что теперь имел полную возможность ехать без остановки. Но чрезвычайно запутанные тропинки помешали ему выполнить свое намерение К наступлению сумерек он достиг лишь западной границы йоркшира. А между тем ночь надвигалась быстро. Всадник и его лошадь были крайне утомлены. Необходимо было подумать о ночлеге.
Казалось, в местах, где очутился к тому времени рыцарь, негде было найти кров для ночлега и ужин. По-видимому, ему оставалось одно: пустить свою лошадь пастись, а самому лечь под дубом.
До сих пор рыцарь держал свой путь по солнцу; но оно уже скрылось за Дербиширскими холмами, и рыцарь легко мог сбиться с дороги. Тщетно пробовал он выбирать торные тропы в надежде наткнуться на пастушеский шалаш или домик лесного сторожа. Все было напрасно. Тогда, не надеясь больше на себя, рыцарь решился положиться на чутье своей лошади. По собственному опыту он хорошо знал, что эти животные нередко обладают удивительной способностью находить нужное направление.
Как только добрый конь, изнемогавший под тяжелым седоком, закованным в боевые доспехи, почувствовал по ослабленным поводьям, что он предоставлен собственной воле, силы его словно удвоились. До сих пор он только жалобным ржаньем отзывался на понукания и пришпоривание. Теперь же, словно гордясь оказанным ему доверием, он насторожил уши и пошел гораздо быстрее. Выбранная им тропинка круто сворачивала в сторону от прежнего пути. Но, видя, с какой уверенностью его конь двинулся по новой дороге, рыцарь не противился ему.
Последствия оправдали такое доверие. Тропинка вскоре превратилась в проезжую дорогу. Слабый звон небольшого колокола указывал на то, что где-то поблизости есть часовня или скот.
Вскоре рыцарь выехал на открытую поляну; на другой стороне ее возвышался огромный утес с крутыми, изъеденными ветром серыми склонами. Утес был покрыт густым плющом; кое-где на нем росли дубы и кусты остролиста, придававшие отпечаток изящества этому суровому виду, подобно султану над стальным шлемом воина. У подножия скалы стояла хижина, сложенная из бревен, добытых в соседнем лесу. Перед дверью воткнуто было в землю очищенное от ветвей молодое сосновое деревцо с перекладиной наверху, служившее бесхитростной эмблемой креста. Немного правее из расселины утеса выбивалась прозрачная струя воды, падавшая на широкий камень, выдолбленный наподобие чаши.
Возле источника видны были развалины маленькой часовни с обвалившейся крышей. Низкий вход в эту старинную молельню был украшен высеченными из камня зубцами. Над порталом на четырех небольших колоннах возвышалась колокольня, где висел позеленевший от времени и непогод колокол. Его слабое позвякиванье и слышал в лесу Черный Рыцарь.
Эта мирная и спокойная картина открылась взорам путника в полумраке сгустившихся сумерек, внушая ему твердую надежду на пристанище, так как одной из непременных обязанностей отшельников, удалявшихся на житье в леса, было оказание гостеприимства запоздавшим путникам или сбившимся с дороги прохожим.
Соскочив с коня, рыцарь поблагодарил святого Юлиана, покровителя путешественников, за ниспослание ему надежного ночлега Вслед за тем он древком копья постучал в дверь хижины.
Довольно долго никто не отзывался. Наконец изнутри послышался низкий, сиплый голос:
- Проходи мимо, не мешай служителю господа и святого Дунстана читать вечерние молитвы.
- Преподобный отец, - сказал рыцарь, - я бедный странник, заблудившийся в этих лесах; воспользуйся случаем проявить милосердие и гостеприимство.
- Добрый брат мой, - отвечал обитатель хижины, - пресвятой деве и святому Дунстану угодно било, чтобы я сам нуждался в милосердии, а не то чтоб оказывал его. Моя пища такова, что и собака от нее отвернется, а любая лошадь из барской конюшни откажется от моей постели. Поэтому проходи своей дорогой, бог с тобой.
- Как же мне искать дорогу, - возразил рыцарь, - в такой глуши, да еще темной ночью? Прошу тебя, честной отец, если ты христианин, отопри дверь и укажи мне, по крайней мере, в какую сторону ехать.
- А я тебя прошу, брат мой во Христе, не приставай ко мне, сделай милость! - сказал пустынник. - Ты и так заставил меня пропустить молитвы, которые я, окаянный грешник, должен был, согласно своему обету, прочитать до восхода луны.
- Дорогу! Укажи мне дорогу! - заорал рыцарь. - Хоть дорогу-то укажи, если ничего больше от тебя не дождешься!
- Дорогу, - отвечал отшельник, - указать нетрудно Как выйдешь по тропинке из лесу, тут тебе будет болото, а за ним - река. Дождей на этих днях не было, так через нее, пожалуй, можно переправиться. Когда переправишься через брод, ступай по левому берегу. Только смотри не оборвись, потому что берег-то крут. Да еще я слышал, что тропинка в некоторых местах осыпалась...
- Что же это - и тропинка осыпалась, и крутизна, и брод, да еще и болото! - прервал его рыцарь. - Ну, сэр отшельник, будь ты хоть рассвятой, не заставишь ты меня пуститься ночью по такой дороге. Я тебе толком говорю... Ты живешь подаянием соседей и не имеешь права отказать в ночлеге заблудившемуся путнику. Скорей отпирай дверь, не то, клянусь небом, я ее выломаю!
- Ах, друг мой, - сказал отшельник, - перестань надоедать мне! Если ты принудишь меня защищаться мирским оружием, тебе же будет хуже.
В этот момент отдаленное ворчанье и тявканье собак, которое спутник слышал уже давно, превратилось в яростный лай. Рыцарь догадался, что отшельник, испуганный его угрозой ворваться насильно, кликнул на помощь собак, находившихся внутри обители. Взбешенный этими приготовлениями отшельника, рыцарь ударил в дверь ногой с такой силой, что стены и столбы хижины дрогнули.
Пустынник, как видно не желая вторично подвергать дверь такому удару, громким голосом закричал:
- Имей же терпение! Подожди, добрый странник, сейчас я сам отопру тебе дверь, хотя не ручаюсь, что этим доставлю тебе удовольствие.
Дверь распахнулась, и перед рыцарем предстал отшельник, человек высокого роста, крепкого телосложения, в длинной власянице, подпоясанной соломенным жгутом. В одной руке он держал зажженый факел, а в другой - толстую увесистую дубинку. Две большие мохнатые собаки стояли по сторонам хозяина, готовые по первому знаку броситься на непрошенного гостя. Но когда при свете факела сверкнул высокий шлем и золотые шпоры рыцаря, отшельник изменил свое первоначальное намерение. Он усмирил своих разъяренных псов и вежливо пригласил рыцаря войти, объяснив свой отказ отпереть дверь боязнью воров и разбойников, которые не почитают ни пресвятую богородицу, ни святого Дунстана, а потому не щадят и святых отшельников.
- Однако, мой отец, - сказал рыцарь, рассматривая жалкую обстановку хижины, где не было ничего, кроме кучи сухих листьев, служивших постелью, деревянного распятия, молитвенника, стола и двух скамеек самой простой работы, - вы так бедны, что могли бы, кажется, не бояться грабителей; к тому же ваши собаки так сильны, что, по-моему, могут свалить и оленя, а не то что человека.
- Это добрый лесной сторож привел мне собак, - сказал отшельник, - чтобы они охраняли мое одиночество до тех пор, пока не наступят более спокойные времена.
Говоря это, он воткнул факел в согнутую полосу железа, заменявшую подсвечник, поставил трехногий дубовый стол поближе к очагу, подбросил на угасавшие уголья несколько сухих поленьев, придвинул скамью к столу и движением руки пригласил рыцаря сесть напротив.
Они уселись и некоторое время серьезно смотрели друг на друга. Каждый из них думал, что редко ему случалось встречать более крепкого человека, чем тот, который в эту минуту сидел перед ним.
- Преподобный отшельник, - сказал рыцарь, долго и пристально смотревший на хозяина, - позволь еще раз прервать твои благочестивые размышления. Мне бы хотелось спросить вашу святость о трех вещах: во-первых, куда мне поставить коня, во-вторых, чем мне поужинать и, в-третьих, где я могу лечь на ночь?
- Я тебе отвечу жестом, - сказал пустынник, - потому что я придерживаюсь правила не употреблять слова, когда можно объясниться знаками. - Сказав это, он указал на два противоположных угла хижины и добавил: - Вот тебе конюшня, а вот постель, а вот и ужин, - закончил он, сняв с полки деревянную тарелку, на которой было горсти две сушеного гороха, и поставил ее на стол.
Рыцарь, пожав плечами, вышел из хижины, ввел свою лошадь, которую оставил привязанной к дереву, заботливо расседлал ее и покрыл собственным плащом.
На отшельника, видимо, произвело впечатление то, как внимательно и ловко незнакомец обращался с конем. Пробормотав что-то насчет корма, оставшегося после лошади лесничего, он вытащил откуда-то связку сена и разложил ее перед рыцарским скакуном, потом принес охапку сухого папоротника и бросил его в том углу, где должен был спать рыцарь. Рыцарь учтиво поблагодарил его за любезность. Сделав все это, оба снова присели к столу, на котором стояла тарелка с горохом. Отшельник произнес длинную молитву, по окончании которой он показал гостю пример, скромно положив себе в рот с белыми и крепкими зубами, похожими на кабаньи клыки, три или четыре горошины - слишком жалкий помол для такой большой и благоустроенной мельницы.
Желая последовать этому похвальному примеру, гость скинул шлем и панцырь и снял с себя большую часть доспехов. Перед пустынником предстал молодцеватый воин с густыми курчавыми светло-русыми волосами, орлиным носом, голубыми глазами, сверкавшими умом и живостью, и красиво очерченным ртом, оттененным усами более темного цвета, чем волосы; вся его осанка изобличала смелого и предприимчивого человека.
Отшельник, как бы желая ответить доверием на доверчивость гостя, тоже откинул на спину капюшон и обнажил круглую, как шар, голову. Его бритая макушка была окружена венцом жестких черных волос, что придавало ей сходство с приходским загоном для овец, обнесенным высокой живой изгородью. Черты его лица не обличали ни монашеской суровости, ни аскетических привычек. Напротив, у него было открытое свежее лицо с черными бровями, хорошо очерченным лбом и полными, румяными щеками, обросшими черной курчавой бородой. Такое лицо, точно так же как и могучее сложение отшельника, говорило скорее о сочных кусках мяса и окороках, нежели о горохе и бобах. Эта несообразность не ускользнула от внимания гостя.
После того как он с большим трудом прожевал горсть сухого гороха, он был вынужден просить благочестивого хозяина дать ему запить эту еду. Тогда отшельник поставил перед ним большую кружку чистейшей родниковой воды.
- Это из купели святого Дунстана, - сказал он. - В один день, от восхода до заката солнца, он окрестил там пятьсот язычников-датчан и британцев.
С этими словами он приник своей черной бородой к кружке и отпил маленький глоточек.
- Мне кажется, преподобный отче, - сказал рыцарь, - что твоя скудная пища и священная, но безвкусная влага, которой ты утоляешь свою жажду, изумительно идут тебе впрок. Глядя на тебя, можно подумать, что ты более приспособлен драться на кулачках или дубинках, чем жить в пустыне, читать молитвенник да питаться сухим горохом и холодной водой.
- Э, сэр рыцарь, - отвечал пустынник, - у вас понятия плотские, как у всех невежественных мирян. Владычице нашей богородице и моему святому покровителю угодно было благословить мою скудную пищу.
- Святой отец, - сказал рыцарь, - поистине бог творит чудеса над тобою, а потому дозволь грешному мирянину узнать твое имя.
- Можешь звать меня, - отвечал отшельник, - причетником из Копмангерста, ибо так меня прозвали в здешнем краю. Правда, прибавляют еще к этому имени прозвище святого, но на этом я не настаиваю, не считая себя достойным такого титула. Ну, а ты, доблестный рыцарь, не скажешь ли, как мне называть моего почтенного гостя?
- Видишь ли, святой причетник из Копмангерста, - сказал рыцарь, - в здешнем краю меня зовут Черным Рыцарем; многие прибавляют к этому титул Лентяй, но я тоже не гонюсь за таким прозвищем.
Отшельник едва мог скрыть улыбку, услыхав такой ответ.
- Вижу, сэр Ленивый Рыцарь, что ты человек осмотрительный и разумный, - сказал он, - и вижу, кроме того, что моя бедная монашеская пища тебе не по нутру. Быть может, ты привык к роскоши придворной жизни, избалован городскими излишествами... Помнится мне, сэр Лентяй, что когда здешний лесной сторож привел мне этих собак и сложил у часовни корм для своей лошади, он в то же время оставил здесь кое-какие съестные припасы. Так как они для меня непригодны, то я едва не позабыл о них.
- Клянусь, что это именно так! - сказал рыцарь. - С той минуты, как ты откинул свой капюшон, святой причетник, я убедился, что у тебя в келье водится пища получше гороха. Сдается мне, что твой сторож - добрый малый и весельчак. Да и всякий, кто видел, как твои крепкие зубы грызут этот горох, а твое горло глотает такую пресную жидкость, не мог бы оставить тебя на этом лошадином корме и захотел бы снабдить чем-нибудь посытнее. Ну-ка, доставай скорее, что там принес тебе сторож.
Отшельник внимательно посмотрел на рыцаря. Видно было" что он колеблется, не зная, благоразумно ли откровенничать с гостем.
Но у рыцаря было открытое и смелое лицо, а усмехнулся он так добродушно и забавно, что поневоле внушил хозяину доверие и симпатию.
Обменявшись с ним молчаливыми взглядами, отшельник пошел в дальний конец хижины и открыл потайной чулан, из которого он вытащил громадный, запеченный в оловянном блюде пирог. Это кушанье он поставил на стол, и гость, не теряя времени, своим кинжалом разрезал корку, чтобы познакомиться с начинкой.
- Как давно приходил сюда добрый сторож? - спросил рыцарь у хозяина, проглотив несколько кусков этого добавочного блюда.
- Месяца два назад, - отвечал отшельник.
- Клянусь истиным богом, - сказал рыцарь, - в твоей хижине то и дело натыкаешься на чудеса! Я готов поклясться, что жирный олень, послуживший начинкой этому пирогу, еще на днях бегал по лесу.
Отшельник смутился; он сидел с довольно жалким видом, глядя, как быстро убывает пирог, на который гость набросился с отчаянным рвением. После всего, что он наговорил о своем воздержании, ему было неловко самому последовать примеру гостя.
- Я был в Палестине, сэр причетник, - сказал рыцарь, внезапно переставая есть, - и я вспоминаю, что, по тамошним обычаям, каждый хозяин, угощая гостя, должен сам принимать участие в трапезе, чтобы не подумали, что в пище есть отрава. Я, конечно, не дерзаю заподозрить святого человека в предательстве, однако буду тебе премного благодарен, если ты последуешь этому восточному обычаю.
- Чтобы рассеять ваши неуместные опасения, сэр рыцарь, я согласен на этот раз отступить от своих правил, - отвечал отшельник, и так как в те времена еще не были в употреблении вилки, он немедленно погрузил пальцы во внутренность пирога
Когда таким образом лед был пробит и церемонии отброшены в сторону, гость и хозяин начали состязаться в том, кто из них окажется лучшим едоком; но хоть гость, вероятно, постился дольше, отшельник съел гораздо больше его.
- Святой причетник, - сказал рыцарь, утолив голод, - я готов прозакладывать своего коня против цехина, что тот честный сторож, которому мы обязаны этой отличной дичью, оставил здесь и бутыль с вином, или бочонок канарского, или что-нибудь в этом роде, чтобы достойно запить этот чудеснейший пирог. Это, конечно, такое незначительное обстоятельство, что оно не могло удержаться в памяти старого постника. Но я думаю, что если ты хорошенько поищешь в том склепе, то убедишься, что я вполне прав в своем предположении.
прежде чем мы расстанемся, хорошенько с тобой познакомиться. А что до твоих угроз, знай, святой человек, что мое ремесло в том и состоит, чтобы выискивать опасности всюду, где они водятся.
- Сэр Ленивый Рыцарь, пью за твое здоровье, - сказал пустынник. - Я высоко ценю твою доблесть, но довольно низкого понятия о твоей скромности. Если хочешь сразиться со мной равным оружием, я тебя по-приятельски и по братской любви так отделаю, что на целых двенадцать месяцев отучу от греха излишнего любопытства.
Рыцарь выпил с ним и попросил назначить род оружия.
- Да нет такого оружия, - отвечал отшельник, - с которым я не был бы тебе под пару... Но раз уж ты предоставляешь мне выбор оружия, что ты скажешь, друг мой, о таких безделках?
С этими словами он отпер другой чулан и вынул оттуда два палаша и два щита, какие обычно носили йомены. Рыцарь, следивший за его движениями, заметил во втором потайном чулане два или три отличных лука, арбалет, связку прицелов для него и шесть колчанов со стрелами. Между прочими предметами, далеко не приличными для духовного лица, в глубине темного чулана бросилась ему в глаза арфа.
- Ну, брат причетник, обещаю тебе, что не стану больше приставать с обидными расспросами, - сказал рыцарь. - То, что я вижу в этом шкафу, отвечает на все мои недоумения. Кроме того, я заметил там одну вещицу, - тут он наклонился и сам вытащил арфу, - на которой буду состязаться с тобой гораздо охотнее, чем на мечах.
- Думается мне, сэр рыцарь, - сказал отшельник, - что тебя понапрасну прозвали Лентяем. Признаюсь, ты кажешься мне очень подозрительным молодцом. Тем не менее ты у меня в гостях, и я не стану испытывать твое мужество иначе, как по твоему собственному желанию. Садись, наполни свой кубок, будем пить, петь и веселиться. Коли знаешь хорошую песню, всегда будешь приятным гостем в Копмангерсте, пока я состою настоятелем при часовне святого Дунстана, а это, бог даст, продлится до тех пор, пока вместо серой рясы не покроют меня зеленым дерном. Ну, что же ты не пьешь? Наливай!
Вместо ответа отшельник только ухмыльнулся и вытащил из своего сундука кожаную бутыль вместимостью в полведра. Потом он принес два больших кубка из буйволового рога в серебряной оправе; полагая, что теперь уже можно не стесняться, он налил их до краев и, сказав:
"Твое здоровье, сэр Ленивый Рыцарь", - разом выпил свой кубок.
- Твое здоровье, святой причетник из Копмангерста, - ответил рыцарь и также осушил свой кубок.
- А знаешь ли, святой причетник, - сказал затем пришелец, - я никак не могу понять, почему это такой здоровенный молодец и мастер покушать, как ты, задумал жить один в этой глуши. По-моему, тебе приличнее было бы жить в замке, есть жирно, пить крепко, а не то чтобы питаться стручками и водой или хотя бы подачками какого-то сторожа... Будь я на твоем месте, я бы нашел себе и забаву и пропитание, охотясь за королевской дичью. Мало ли добрых стад в этих лесах, и никто не подумает хватиться того оленя, который пойдет на пользу служителю святого Дунстана.
...
