Ревекка спросила его, каким образом рассчитался он с Исааком, и Гурт передал ей все подробности дела.
- Мой отец только подшутил над тобой, добрый человек, - сказала Ревекка, - он задолжал твоему хозяину несравненно больше, чем могут стоить какие-нибудь боевые доспехи и конь. Сколько ты заплатил сейчас моему отцу?
Используя косметику, каждая женщина стремиться выглядеть красиво и не повредить своему здоровью. Поэтому многие производители изготавливают свою космтеику из натуральных компонентов. Не исключение и
японская косметика, интернет-магазин Erlana.ru предлагает омолаживающую косметику нескольких производителей из Японии: Lebel Cosmetics , MoltoBene , LA MENTE , ORIHIRO , Meiji, Джей-Ойлмилс (Oil Mills).
- Восемьдесят цехинов, - отвечал Гурт, удивляясь такому вопросу.
- В этом кошельке, - сказала Ревекка, - ты найдешь сотню цехинов. Возврати своему хозяину то, что ему следует, а остальное возьми себе. Ступай! Уходи скорее! Не трать времени на благодарность! Да берегись: когда пойдешь через город, легко можешь потерять не только кошелек, но и жизнь... Рейбен, - позвала она слугу, хлопнув в ладоши, - посвети гостю, проводи его из дому и запри за ним двери!
Рейбен повиновался, взял факел, отпер наружную дверь дома и, проведя Гурта через мощеный двор, выпустил его через калитку у главных ворот. Вслед за тем он запер калитку и задвинул ворота такими засовами и цепями, какие годились бы и для тюрьмы.
- Клянусь святым Дунстаном, - говорил Гурт, спотыкаясь в темноте и ощупью отыскивая дорогу, - это не еврейка, а просто ангел небесный! Десять цехинов я получил от моего славного молодого хозяина да еще двадцать от этой жемчужины Сиона. О, счастливый мне выдался денек! Еще бы один такой, и тогда конец твоей неволе, Гурт! Внесешь выкуп и будешь свободен, как любой дворянин! Ну, тогда прощай мой пастуший рожок и посох - не стану больше пасти свиней. Возьму добрый меч да щит и пойду служить моему молодому хозяину, не скрывая больше ни своего лица, ни имени.
ГЛАВА XI
Первый разбойник. Остановитесь! Все отдайте нам! Не то в карманах ваших станем шарить.
Спид. Сэр, мы пропали! Это те мерзавцы, которые на всех наводят страх.
Валентин. Друзья мои...
Первый разбойник. Нет, сэр, мы вам враги.
Второй разбойник. Постой, послушаем его.
Третий разбойник. Конечно! Он по сердцу мне.
Шекспир, "Два веронца"
Ночные приключения Гурта этим не кончились. Он и сам начал так думать, когда, миновав одну или "две усадьбы, расположенные на окраине селения, очутился в глубокой лощине. Оба откоса ее густо заросли орешником и остролистом; местами низкорослые дубы простирали ветви над тропинкой. Вся эта растительность была так густа, что сюда вовсе не проникал слабый свет осеннего месяца.
Из селения доносился отдаленный шум гулянья - взрывы громкого смеха, крики, отголоски дикой музыки. Все эти звуки стали внушать Гурту некоторое беспокойство.
"Еврейка-то была права, - думал он про себя. - Помоги мне бог и святой Дунстан благополучно добраться до дому со своей казной! Здесь такое сборище не то чтобы записных воров, а странствующих рыцарей, странствующих оруженосцев, странствующих монахов да музыкантов, странствующих шутов да фокусников, что любому человеку с одной монеткой в кармане станет страшновато, а уж про свинопаса с целым мешком цехинов и говорить нечего. Скорее бы миновать эти проклятые кусты! Тогда, по крайней мере, заметишь этих чертей раньше, чем они вскочат тебе на плечи".
Гурт ускорил шаги, чтобы выйти из оврага на открытую поляну. Однако это ему не удалось. В самом конце оврага, где чаща была всего гуще, на него накинулись четыре человека, по двое с каждой стороны, и схватили его за руки.
- Давай свою ношу, - сказал один из них, - мы, придорожные благодетели, всякого человека избавляем от лишнего груза.
- Не так-то легко было бы вам избавить меня от груза, - угрюмо пробормотал честный Гурт, который не мог смириться даже перед непосредственной опасностью, - кабы я поспел хоть три раза стукнуть вас по шее.
- Посмотрим, - сказал разбойник. - Тащите его в лес, - обратился он к товарищам. - Как видно, этому парню хочется, чтобы ему и голову проломили и кошелек отрезали.
Гурта довольно бесцеремонно поволокли по откосу оврага в густую рощу, отделявшую долину от открытой поляны. Он поневоле должен был следовать за своими свирепыми провожатыми в самые густые заросли. Вдруг они неожиданно остановились на открытой лужайке, освещенной лучами месяца. Здесь к ним присоединились еще двое людей, по-видимому из той же шайки. У них были короткие мечи на боку, а в руках - увесистые дубины. Гурт только теперь заметил, что все шестеро были в масках.
- Сколько при тебе денег, парень? - спросил один.
- Тридцать цехинов моих собственных денег, - угрюмо ответил Гурт.
- Отобрать, отобрать! - закричали разбойники. - У саксонца за душой тридцать цехинов, а он возвращается из села в трезвом виде! Тут не о чем и толковать* Отобрать у него все без остатка! Отобрать непременно!
- Я их копил, чтобы выкупиться на волю, - сказал Гурт.
- Вот и видно, что ты осел! - возразил один из разбойников. - Выпил бы кварту доброго эля и стал бы так же свободен, как и твой хозяин, а может быть, даже свободнее его, коли он такой же саксонец, как ты.
- Это горькая правда, - отвечал Гурт" - но если этими тридцатью цехинами я могу от вас откупиться, отпустите мне руки, я вам их сейчас же отсчитаю.
- Стой! - сказал другой, по виду начальник. - У тебя тут мешок. Я его нащупал под твоим плащом и чую, что там гораздо больше денег, чем ты сознался.
- То деньги моего хозяина, доброго рыцаря, - сказал Гурт. - Я бы про них и не заикнулся, если бы вы удовольствовались тем, что принадлежит мне лично.
- Вишь, какой честный слуга! - сказал разбойник. - Это хорошо. Однако же мы не так уж преданы дьяволу, чтобы польститься на твои тридцать цехинов. Только расскажи нам все по чистой правде. А пока давай сюда мешок.
С этими словами он вытащил у Гурта из-за пазухи кожаный мешок, внутри которого вместе с оставшимися цехинами лежал и кошелек, данный Ревеккой. Затем допрос возобновился.
- Кто твой хозяин?
- Рыцарь Лишенный Наследства, - отвечал Гурт.
- Это тот, кто своим добрым копьем выиграл приз на нынешнем турнире? - сказал разбойник. - Ну-ка, скажи, как его зовут и из какого он рода?
- Ему угодно скрывать это, - отвечал Гурт, - и, уж конечно, не мне выдавать его тайну.
- А тебя самого как зовут?
- Коли я скажу вам свое имя, вы, пожалуй, отгадаете имя хозяина, - сказал Гурт.
- Однако ты изрядный нахал! - сказал разбойник. - Но об этом после. Ну, а как это золото попало к твоему хозяину? По наследству он его получил или сам раздобыл?
- Добыл своим добрым копьем, - отвечал Гурт. - В этих мешках лежит выкуп за четырех добрых коней и за полное вооружение четырех рыцарей.
- Сколько же тут всего?
- Двести цехинов.
- Только двести цехинов! - сказал разбойник. - Твой хозяин великодушно поступил с побежденными и взял слишком мало выкупа. Назови по именам, от кого он получил это золото.
Гурт перечислил имена рыцарей.
- А как же доспехи и конь храмовника Бриана де Буагильбера? Какую сумму он за них назначил? Ты видишь, что меня нельзя надуть.
- Мой хозяин, - отвечал Гурт, - ничего не захотел взять с храмовника, потому что жаждет только его крови. Они состоят в смертельной вражде, и потому между ними не может быть никаких мирных сношений.
- Вот как! - молвил разбойник и слегка задумался. - А что же ты делал теперь в Ашби, имея на своем попечении такую казну?
- Я ходил платить Исааку, еврею из Йорка, за доспехи, которые он доставил моему хозяину к этому турниру.
- Сколько же ты уплатил Исааку? Судя по весу этого мешка, мне сдается, что там всё еще есть двести цехинов.
- Я уплатил Исааку восемьдесят цехинов, - сказал Гурт, - а он взамен дал мне сто.
- Как! Что! - воскликнули все разбойники разом. - Уж не вздумал ли ты подшутить над нами, что говоришь такой невероятный вздор?
- Все, что я говорю, - сказал Гурт, - такая же святая правда, как то, что месяц светит на небе. Можете сами проверить: ровно сто цехинов в шелковом кошельке лежат в этом мешке отдельно от остальных.
- Раздуйте огонь сию же минуту, - сказал старший разбойник. - Я посмотрю, что у него там в мешке. Если этот парень сказал правду, щедрость еврея поистине такое же чудо, как та вода, которую его предки иссекли из камня в пустыне.
Мигом добыли огня, и разбойник принялся осматривать мешок. Остальные сгрудились вокруг; даже те двое, что держали Гурта, увлеченные общим примером, перестали обращать внимание на пленника. Гурт воспользовался их рассеянностью, внезапным усилием стряхнул их с себя и мог бы удрать, если бы решился бросить хозяйские деньги на произвол судьбы. Но он был далек от этого. Выхватив дубину у одного из разбойников, он хватил атамана по голове как раз в ту минуту, когда этот последний меньше всего ожидал подобного нападения. Еще немного, и Гурт схватил бы свой мешок. Однако разбойники во-время спохватились и снова овладели как мешком, так и верным оруженосцем.
- Ах ты мошенник! - сказал атаман вставая. - Ведь ты мне голову проломил! Попадись ты в руки другим людям, которые промышляют тем же, чем мы, плохо бы тебе пришлось за такую дерзость! Но ты сейчас узнаешь свою участь. Поговорим сначала о твоем хозяине: рыцарю подобает идти впереди своего оруженосца, таков уж закон рыцарства. Стой смирно! Если ты только шелохнешься, мы тебя успокоим на всю жизнь. Друзья мои, - продолжал он, обращаясь к своей шайке, - кошелек вышит еврейскими письменами, и я думаю, что этот йомен сказал правду. Хозяин его, странствующий рыцарь, должен пройти через наши руки беспошлинно. Он слишком похож на нас, чтобы нам поживиться на его счет; ведь и собаки не грызутся между собой в таких местах, где водится много лисиц и волков.
- Чем же он похож на нас? - спросил один из разбойников. - Желал бы я послушать, как это можно доказать!
- Глупый ты человек! - сказал атаман. - Да разве этот рыцарь не такой же обездоленный бедняк, как мы? Разве он не добывает себе хлеб насущный острым мечом? Не он ли побил Фрон де Бефа и Мальвуазена точно так, как и нам хотелось бы их побить? И не он ли объявил смертельную вражду Бриану де Буагильберу, которого мы сами опасаемся по множеству причин? Так неужели же у нас не найдется столько совести, сколько ее оказалось у нечестивого еврея?
- Нет, это было бы для нас слишком постыдно! - проворчал другой. - Однако когда я служил в шайке старого крепыша Ганделина, мы в такие тонкости не входили... А как же быть с этим дерзким мужиком? Неужто так и отпустить его невредимым?
- Попробуй-ка сам с ним разделаться, - отвечал атаман. - Эй, слушай! - продолжал он, обращаясь к Гурту. - Коли ты с такой охотой ухватился за дубину, может быть ты умеешь ею орудовать?
- Про то тебе лучше знать, - сказал Гурт.
- Да, признаться, ты знатно меня хватил, - сказал атаман. - Постарайся этому парню нанести такой же удар, тогда и ступай на все четыре стороны; а коли не сладишь с ним... Нечего делать, ты такой славный малый, что я, кажется, сам внесу за тебя выкуп. Ну-ка, Мельник, бери свою дубину и береги голову, а вы, ребята, отпустите пленника и дайте ему такую же дубинку. Здесь теперь света довольно, и они смогут отлично оттузить друг друга.
Вооруженные одинаковыми дубинками, бойцы выступили на освещенную середину лужайки, а разбойники расположились вокруг.
Мельник, ухватив дубину по самой середке и быстро вертя ее над головой, хвастливо вызывал Гурта на поединок:
- Ну-ка, мужик, выходи! Только смей сунуться, я тебе покажу, каково попадаться мне под руку!
- Коли ты и вправду мельник, - отвечал Гурт, с таким же проворством вертя свою дубинку, - значит, ты вдвойне грабитель, и я, как честный человек, вызываю тебя на бой!
После этого оба противника сошлись вплотную и в течение нескольких минут с одинаковой силой и храбростью отражали и наносили друг другу удары. Это делалось с такой ловкостью и быстротой, что по поляне шел непрерывный треск и издали могло показаться, что здесь дерутся по крайней мере шесть человек. Менее упорные и менее опасные побоища не раз бывали описаны в звучных стихах. Но столкновение Мельника с Гуртом так и останется невоспетым за неимением поэта, который сумел бы вдохновиться им. Все же, хотя бой на дубинках уже вышел из моды, мы постараемся если не в стихах, то в прозе отдать дань справедливости этим отважным бойцам.
Долго они сражались с равным успехом. Наконец Мельник, встретив такое упорное сопротивление и слыша хохот своих товарищей, потерял всякое терпение. Такое состояние духа очень неблагоприятно для этой благородной забавы, где выигрывает наиболее хладнокровный. Это обстоятельство дало решительный перевес Гурту, который сумел воспользоваться ошибкам" своего противника с редким мастерством.
Мельник яростно наступал, нанося удары обоими концами своей дубины и стараясь подойти поближе. Гурт только защищался, вытянув руки и быстро вращая палкой. В этой оборонительной позе он держался до тех пор, пока не заметил, что противник начинает выдыхаться. Тогда он наотмашь занес дубину. Мельник только что собрался отпарировать этот удар, как Гурт проворно перехватил дубину в правую руку и изо всей силы треснул его по голове. Мельник тут же растянулся на траве.
- Молодец, честно побил! - закричали разбойники. - Многие лета доброй потехе и старой Англии! Саксонец унесет в целости и казну и свою собственную шкуру, а Мельник-то сплоховал перед ним.
- Ну, друг мой, можешь идти своей дорогой, - сказал Гурту атаман. - Я дам тебе в провожатые двух товарищей. Они тебя доведут кратчайшим путем до шатра твоего хозяина да охранят от ночных бродяг, у которых совесть не такая чуткая, как у нас. Нынешней ночью много их шатается по здешним местам. Берегись, однако, - прибавил он сурово. - Ты ведь не сказал нам своего имени, так и наших имен не спрашивай и не пытайся узнавать, кто мы и откуда. Если же будешь пытаться, пеняй на себя - с тобой случится нечто похуже, чем сегодня.
Гурт поблагодарил атамана за любезность и обещал следовать его советам. Двое разбойников взяли свои дубины и повели Гурта окольной тропинкой через чащу вниз, к оврагу. На опушке им навстречу вышли двое людей. Они обменялись несколькими словами с проводниками и опять скрылись в глубине леса. Отсюда Гурт заключил, что шайка большая и сборное место охраняется зорко.
Выйдя на открытую равнину, поросшую вереском, Гурт не знал бы, куда ему направить свои шаги, если бы разбойники не повели его прямо на вершину холма. Оттуда был виден частокол, окружавший ристалище, шатры, раскинутые у обоих его концов, знамена, развевавшиеся над ними. Гурт мог даже расслышать напев песни, которую распевали часовые, стоявшие на ночной страже.
Разбойники остановились.
- Дальше мы не пойдем, - сказал один из них, - иначе нам самим не сдобровать. Помни, что тебе сказано: помалкивай о том, что с тобой приключилось сегодня, и увидишь, что все будет хорошо. Но если позабудешь наши советы, то не убережешься от мщения, хотя бы ты спрятался в Тауэре.
- Спокойной ночи, милостивые господа, - сказал Гурт, - я ваших приказаний не забуду и надеюсь, что вы не примете за обиду, коли я пожелаю вам заняться более безопасным и честным ремеслом.
На этом они расстались. Разбойники повернули обратно, а Гурт направился к шатру своего хозяина и, невзирая на только что выслушанные увещевания, не замедлил рассказать ему все свои приключения.
Рыцарь Лишенный Наследства был удивлен щедростью Ревекки не менее, чем великодушием разбойников. Впрочем, он недолго размышлял об этих странных событиях, потому что хотел поскорее лечь спать. Ему было необходимо как следует отдохнуть, чтобы набраться сил для завтрашнего состязания.
Итак, рыцарь лег на роскошную постель, приготовленную в его шатре, а верный Гурт растянулся на полу, покрытом вместо ковра медвежьими шкурами, у самого входа в шатер, чтобы никто не мог проникнуть к ним, не разбудив его.
ГЛАВА XII
Герольды уж не ездят взад-вперед,
Гремит труба, и в бой рожок зовет.
Вот в западной дружине и в восточной
Втыкаются древки в упоры прочно,
Вонзился шип преострый в конский бок.
Тут видно, кто боец и кто ездок.
О толстый щит ломается копье,
Боец под грудью чует острие.
На двадцать футов бьют обломки ввысь...
Вот, серебра светлей, мечи взвились,
Шишак в куски раздроблен и расшит,
Потоком красным грозно кровь бежит 1.
Чосер, "Кентерберийские рассказы"
1 Перевод О. Б. Румера.
Настало безоблачное, великолепное утро. Солнце только что показалось на горизонте, и зрители уже потянулись с разных сторон по зеленому лугу к ристалищу, чтобы пораньше занять самые удобные места. Вслед за ними явились маршалы со своими прислужниками и герольды. Они должны были составить списки участников общего турнира; каждый рыцарь обязан был указать, на чьей стороне 6н собирался выступить. Подобная предосторожность была нужна для того, чтобы равномерно распределить сражающихся и не давать численного перевеса ни той, ни другой партии.
Рыцарь Лишенный Наследства был признан главой первой партии, Бриан де Буагильбер, как лучший после него боец предыдущего дня, назначен был предводителем второй. К нему примкнули, конечно, все зачинщики турнира, за исключением Ральфа де Випонта, который все еще не оправился после своего вчерашнего падения.
Несмотря на то что общие турниры были гораздо опаснее одиночных состязаний, они всегда пользовались большим успехом среди рыцарей. Многие рыцари, которые не отваживались на единоборство с прославленными бойцами из числа зачинщиков, охотно выступали в общем турнире, где могли выбрать себе равного по силам противника. Так и на этот раз: в каждую партию записалось по пятидесяти рыцарей, и маршалы, к великой досаде опоздавших, объявили, что больше никого не могут принять.
К десяти часам утра все поле было усеяно всадниками и пешеходами, спешившими на турнир. Вскоре затем затрубили трубы, возвещавшие прибытие принца Джона и его свиты.
К этому времени приехал и Седрик Саксонец с леди Ровеной, но без Ательстана, который облекся в боевой панцырь и заявил, что станет в ряды бойцов. К немалому удивлению Седрика, он записался в партию Бриана де Буагильбера.
Седрик решительно возражал против неблагоразумного выбора своего друга, но Ательстан своим ответом показал ему как свое упорство, так и неумение оправдать свой поступок.
У него была особая причина пристать к партии храмовника, но он умолчал о ней из осторожности. Хотя по вялости характера он ничем не проявил своей особой преданности леди Ровене, тем не менее он был далеко не равнодушен к ее красоте. Ательстан считал, что его брак с Ровеной дело решенное, так как Седрик и другие родственники красавицы выразили свое согласие. Поэтому гордый властитель Конингсбурга с затаенным неудовольствием смотрел на то, как герой вчерашнего дня по праву победителя избрал Ровену царицей праздника. Ательстан вознамерился наказать его за такое дерзновенное посягательство. Уверенный в своей несокрушимой силе, он решился не только отказать рыцарю Лишенному Наследства в своем содействии, но и обрушиться на него при случае всею тяжестью своей боевой секиры.
Так как принц Джон намекнул, что ему хотелось бы обеспечить победу партии зачинщиков, де Браси и другие приближенные к принцу рыцари записались в их партию. С другой стороны, много славных рыцарей записалось в противную партию, желая выступить под начальством такого превосходного бойца, каким оказался рыцарь Лишенный Наследства.
Как только принц Джон заметил, что избранная царица турнира подъехала к ристалищу, он с самым любезным видом поскакал к ней навстречу и сам помог ей сойти с лошади, между тем как вся его свита обнажила головы и один из важнейших сановников взял ее лошадь под уздцы.
- Как видите, - сказал принц Джон, - мы первые подаем пример верноподданнических чувств к царице любви и красоты и сами возведем ее на трон. Благородные дамы, - обратился он к галерее, - извольте приблизиться к вашей повелительнице, если желаете, в свою очередь, удостоиться таких же почестей.
С этими словами принц провел леди Ровену к тронной ложе, а самые красивые и знатные из присутствующих дам поспешили вслед за нею, стараясь сесть как можно ближе к своей временной царице.
Как только леди Ровена заняла свое место, раздалась торжественная музыка, наполовину заглушаемая приветственными криками толпы. Блестящее оружие и доспехи рыцарей ослепительно сверкали на солнце; бойцы толпились по обоим концам ристалища и с жаром обсуждали расположение своих сил.
Герольды призвали к молчанию на время чтения правил турнира. Правила эти были введены для того, чтобы, по возможности, уменьшить опасность состязания, во время которого рыцари должны были сражаться отточенными мечами и заостренными копьями.
Бойцам воспрещалось колоть мечами, а позволено было только рубить. Им предоставлялось право пустить в ход палицу или секиру, но отнюдь не кинжал. Упавший с коня мог продолжать бой только с пешим противником. Всадникам же воспрещалось нападать на пешего. Если бы рыцарю удалось загнать противника на противоположный конец ристалища, где он сам или его оружие коснулось бы внешней ограды, противник был бы обязан признать себя побежденным и предоставить свою лошадь и доспехи в распоряжение победителя. Если выбитый из седла не в состоянии был подняться сам, его оруженосец или паж имел право войти на арену и помочь своему хозяину выбраться из свалки, но в таком случае рыцарь считался побежденным и проигрывал своего коня и оружие. Бой должен был прекратиться, как только принц Джон бросит на арену свой жезл или трость. Это была мера предосторожности на случай, если состязание окажется слишком кровопролитным и долгим. Каждый рыцарь, нарушивший правила турнира или как-нибудь иначе погрешивший против законов рыцарства, подвергался лишению доспехов; вслед за тем ему на руку надевали щит, перевернутый нижним концом вверх, и сажали верхом на ограду на общее посмеяние.
Возвестив громким голосом все эти правила, герольды стали на свои места. Рыцари двинулись длинными вереницами с обоих концов арены и выстроились друг против друга двойными рядами. Предводитель каждой партии занимал место в центре переднего ряда.
Красивое и вместе устрашающее зрелище представляли эти рыцари верхом на рьяных конях, в богатых доспехах, готовые устремиться в ужасный бой. Они, словно железные изваяния, возвышались на своих боевых седлах и с таким же нетерпением ожидали сигнала к битве, как и их резвые кони, которые звонким ржаньем и топотом выражали свое желание двинуться вперед.
Рыцари подняли свои длинные копья, и их острые наконечники сверкали на солнце, а значки реяли над плюмажами шлемов. Так они стояли, пока маршалы проверяли ряды обеих партий, желая убедиться, что в каждой из них равное число бойцов. Счет оказался вполне верен. Тогда маршалы удалились с ристалища, и Уильям де Вивиль громовым голосом воскликнул:
- Пусть едут!
Трубы зазвучали. Копья разом склонились на упоры, шпоры вонзились в бока коней, передние ряды обеих партий полным галопом понеслись друг на друга и сшиблись посреди арены с такой силой, что гул был слышен за целую милю.
Вслед за тем на поддержку своим двинулись вперед и вторые ряды.
Об исходе схватки сразу нельзя было ничего сказать, так как поднялось густое облако пыли. Только через минуту взволнованные зрители получили возможность увидеть, что происходит на поле битвы. Оказалось, что добрая половина рыцарей обеих партий выбита из седла. Одни упали от ловкого удара копьем, другие были смяты непомерной силой и тяжестью противника; иные лежали на арене, не имея сил подняться; иные успели вскочить на ноги и вступить в рукопашный бой с теми из врагов, которых постигла та же участь; третьи, получившие тяжелые раны, шарфами зажимали льющуюся кровь и пытались выбраться из толпы.
Оставшиеся всадники, лишившись копий, разбитых в яростной схватке, снова сомкнулись и, обнажив мечи, с боевыми кликами обменивались такими ударами, как будто от исхода этого боя зависела их честь и самая жизнь.
Сумятица увеличилась еще более, когда к месту схватки подоспели вторые ряды, бросившиеся на помощь своим товарищам. Сторонники Бриана де Буагильбера кричали: "Босеан, Босеан! За храм, за храм!" А противники их отвечали на это криками "Дездичадо! Дездичадо!", превратив девиз, начертанный на щите их вождя, в свой боевой клич. Битва продолжалась с переменным успехом. Лязг оружия, возгласы сражающихся и звуки труб сливались в ужасающий шум, заглушая стоны раненых, беспомощно распростертых на арене. Великолепные доспехи рыцарей, давая трещины при каждом ударе меча или секиры, покрывались пылью и кровью. Пышные перья, сорванные с шлемов, падали, как снежные хлопья. Вид рыцарского войска утратил всякую привлекательность и мог внушать только ужас или сострадание.
Но такова сила привычки, что даже знатные дамы, наполнявшие галереи, глядели не отрываясь на побоище с трепещущим интересом. Правда, иные прелестные щечки бледнели; по временам, когда чей-нибудь возлюбленный, брат или муж внезапно падал с лошади, раздавались испуганные возгласы. Но большинство дам поощряли бойцов рукоплесканиями, махали платками и шарфами и восклицали: "Молодецкое копье! Добрый меч!", когда замечали ловкий удар.
Если даже прекрасный пол принимал такое живое участие в кровавой потехе, можно себе представить, с каким увлечением следили за ней мужчины. Их волнение выражалось громкими кликами при каждом новом повороте боя; взоры всех были прикованы к происходящему на арене; глядя на зрителей, можно было подумать, что они сами раздают или получают удары. В минуты затишья слышались громкие восклицания герольдов:
- Сражайтесь, храбрые рыцари! Человек умирает, а слава живет! Сражайтесь! Смерть лучше поражения! Сражайтесь, храбрые рыцари, ибо прекрасные очи взирают на ваши подвиги.
Каждый из зрителей старался отыскать глазами предводителей, державшихся в самой гуще сражения и ободрявших товарищей восклицаниями и примером. Оба совершали славные подвиги, оба не находили среди всех остальных рыцарей равных противников. Одушевленные взаимной враждой, прекрасно понимая, что падение одного из предводителей равносильно решительной победе, они все время искали встречи друг с другом. Но сумятица и беспорядок в начале боя были таковы, что все их старания ни к чему не приводили; их постоянно разлучали другие участники турнира, в свою очередь стремившиеся помериться силами с предводителем враждебной партии.
Но мало-помалу ряды сражавшихся стали редеть: одни признали себя побежденными, других прижали к ограде в конце арены, третьи лежали на земле раненые, и храмовник с рыцарем Лишенным Наследства сошлись наконец лицом к лицу. Соперники схватились со всей яростью смертельной вражды. Искусство, с каким они наносили и отражали удары, было таково, что у зрителей невольно вырывались единодушные возгласы восторга и изумления.
Но именно в эту минуту партия рыцаря Лишенного Наследства оказалась в очень трудном положении: на одном фланге его сторонников теснила богатырская рука Реджинальда Фрон де Бефа, на другом - могучий Ательстан опрокидывал и рассеивал всех попадавшихся ему на пути. Наконец оба эти рыцаря одолели всех своих противников и, торопясь оказать помощь храмовнику, разом повернули коней и помчались на рыцаря Лишенного Наследства.
- Берегись, берегись, сэр Лишенный Наследства! - кричали ему зрители со всех сторон, так что рыцарь вовремя заметил новых противников.
Изо всей силы ударив храмовника, он осадил свою лошадь назад и увернулся от натиска Ательстана и Реджинальда Фрон де Бефа. Оба эти рыцаря едва не столкнулись друг с другом и, не удержав во-время своих лошадей, промчались между соперниками. Однако они тотчас исправили свой промах и вместе с Брианом де Буагильбером втроем напали на рыцаря Лишенного Наследства.
Ничто не могло бы спасти его, если бы не удивительная сила и резвость благородного коня, доставшегося ему накануне.
Это обстоятельство было тем более важно, что лошадь Буагильбера была ранена, а кони Ательстана и Реджинальда Фрон де Бефа изнемогали под тяжестью своих гигантских хозяев, закованных в тяжкие доспехи. Рыцарь Лишенный Наследства с таким искусством управлял своим конем, а это благородное животное так быстро ему повиновалось, что в течение нескольких минут он мог отбиваться сразу от трех противников. С быстротою сокола увертывался он от врагов, бросаясь то на одного, то на другого, на лету ударяя мечом и тотчас отскакивая назад.
Все зрители бешено рукоплескали его искусству, однако было ясно, что он все-таки должен пасть под напором троих противников. Тогда вся знать, окружавшая принца Джона, стала единодушно упрашивать его поскорее бросить жезл на арену, чтобы спасти доблестного рыцаря от бесславного поражения, вызванного численным превосходством противников.
- Ну нет, клянусь небом, - отвечал принц Джон, - этот молодчик, скрывающий свое имя да еще пренебрегающий нашим хлебосольством, уже получил приз, пускай теперь выигрывают другие.
Едва он произнес эти слова, как неожиданный случай решил судьбу турнира.
В числе сторонников Дездичадо был один рыцарь в черных доспехах, верхом на вороной лошади, по-видимому такой же крепкой и мощной, как и сам всадник. У этого рыцаря на щите не было никакого девиза, и он не принимал до сих пор почти никакого участия в битве, ограничиваясь отражением случайных противников. Это обстоятельство подало зрителям повод назвать его Черным Лентяем. Теперь этот рыцарь словно проснулся. Видя, как яростно теснят предводителя его партии, он вонзил шпоры в бока своей лошади и, как молния, помчался на помощь товарищу, зычным голосом крикнув:
- Дездичадо! На выручку!
И пора было выручать его. В то время как рыцарь Лишенный Наследства бился с храмовником, Фрон де Беф занес над ним меч. Однако, прежде чем Фрон де Беф успел нанести удар, черный всадник хватил его по голове. Скользнув по гладкому шлему, меч со страшной силой обрушился на броню коня, и Фрон де Беф рухнул на землю вместе с лошадью. Тогда Черный Лентяй обернулся к Ательстану Конингсбургскому. Бросив сломавшийся меч, он выхватил из рук увальня-саксонца тяжелую секиру и так ударил его по гребню шлема, что Ательстан без чувств растянулся на земле. Совершив эти два подвига, Черный Рыцарь, казалось, снова впал в состояние вялого безучастия и спокойно отъехал в северный конец ристалища, предоставляя своему предводителю самому расправиться с Брианом де Буагильбером. Теперь это было уже не такой трудной задачей, как раньше. Потеряв много крови, лошадь храмовника не выдержала последнего столкновения с рыцарем Лишенным Наследства и свалилась. Бриан де Буагильбер скатился на землю, запутавшись ногой в стремени. Его противник мигом соскочил с коня и, занеся роковой меч над головой поверженного врага, велел ему сдаваться. Тогда принц Джон, взволнованный опасностью, в какой находился рыцарь Храма, избавил Буагильбера от унижения признать себя побежденным. Принц бросил на арену свой жезл и тем положил конец состязанию.
Впрочем, последние вспышки битвы догорали сами собой, так как большинство рыцарей, остававшихся еще на поле битвы, как бы по взаимному соглашению воздерживались от дальнейшей борьбы, предоставив предводителям самим решать судьбу партии.
Оруженосцы, благоразумно избегавшие подавать помощь своим хозяевам во время битвы, толпой устремились на арену, чтобы подобрать раненых.
Так кончилась достопамятная ратная потеха при Ашби-де-ля-Зуш - один из самых блестящих турниров того времени. Правда, только четыре рыцаря встретили смерть на ристалище, а один из них просто задохнулся от жары в своем панцыре, однако более тридцати получили тяжкие раны и увечья, от которых четверо или пятеро вскоре также умерли, а многие на всю жизнь остались калеками. А потому в старинных летописях этот турнир именуется "благородным и веселым ратным игрищем при Ашби".
Теперь принцу Джону предстояло рассудить, кто из рыцарей наиболее отличился в бою, и он решил отдать пальму первенства тому рыцарю, которого народная молва окрестила Черным Лентяем.
Некоторые из присутствовавших возражали принцу, указывая, что честь победы на турнире принадлежала рыцарю Лишенному Наследства: он один одолел шестерых противников и выбил из седла и поверг на землю предводителя противной партии. Но принц Джон стоял на своем, утверждая, что рыцарь Лишенный Наследства и его сторонники непременно бы проиграли состязание, если бы не подоспел на выручку могучий рыцарь в черных доспехах, а потому ему и следует присудить приз.
Однако, к удивлению всех присутствующих, Черного Рыцаря нигде не могли отыскать. В ту минуту, как кончилось состязание, он покинул ристалище, и некоторые из зрителей видели, что он медленно и спокойно углубился в соседний лес. Тщетно дважды трубили трубы и герольды громким голосом вызывали его вперед - он не явился. Принцу Джону пришлось снова решать, кому следует вручить приз. Теперь уже нельзя было долее откладывать признание прав рыцаря Лишенного Наследства; потому он и был провозглашен героем дня.
...
