- Клянусь пресвятой девой, этот рыцарь, очевидно, лишен не только наследства, но и вежливости, раз он желает предстать перед нами с закрытым лицом! Как вы думаете, господа, - обратился он к своей свите, - кто этот храбрец?
- Не могу догадаться, - отвечал де Браси. - Вот уж не думал, чтобы в пределах четырех морей, омывающих Англию, нашелся боец, способный в один и тот же день победить этих пятерых рыцарей! Клянусь честью, мне вовеки не забыть, как он налетел на де Випонта! Бедняга иоаннит выскочил из седла, точно камень из пращи.
- Ну, об этом нечего особенно распространяться, - сказал один из рыцарей иоаннитского ордена, - храмовнику также порядком досталось. Я сам видел, как ваш знаменитый Буагильбер трижды перевернулся на земле, каждый раз захватывая целые пригоршни песку.
Автосалон «АвтоАзияЦентр» осуществляет продажу автомобилей марок ТагАЗ, Daewoo, Chery, Geely и УАЗ. Автосалон предлагает
купить уаз со скидкой, а также получить скидку на комплект дополнительного оборудования до 50%. Среди моделей УАЗ, предлагаемых в автосалоне: Patriot, Hunter, UAZ 3109, Patriot Pickup. В автосалоне в наличие не только новые, но и подержанные автомобили.
Де Браси, который был в дружеских отношениях с храмовниками, собирался возразить иоанниту, но принц Джон остановил его.
- Молчите, господа! - сказал ом, - Что вы спорите попусту?
- Победитель, - молвил маршал де Вивиль, - все еще ожидает решения вашей светлости.
- Нам угодно, - отвечал Джон, - чтобы он дожидался, пока не найдется кто-нибудь, кто мог бы угадать его имя и звание. Даже если бы ему пришлось простоять в ожидании до ночи, он все равно не может озябнуть после такой горячей работы.
- Плохо же вы изволите чествовать победителя! - сказал Вальдемар Фицурс. - Вы хотите заставить его ждать до тех пор, пока мы не скажем вашей светлости того, о чем мы понятая не имеем. Я, по крайней мере, ума не приложу. Разве что это один из тех доблестных воинов, которые вслед за королем Ричардом ушли в Палестину, а теперь пробираются домой из Святой Земли?
- Может быть, это граф Солсбери? - сказал де Браси. - Он примерно его роста.
- Скорее сэр Томас де Мультон, рыцарь Джильслендский, - заметил Фицурс. - Солсбери шире в кости. И вдруг в свите пошел смутный говор:
- Уж не король ли это? Быть может, это сам Ричард Львиное Сердце?
- Помилуй бог! - сказал принц Джон, побледнев как смерть и попятившись назад, как будто рядом ударила молния. - Вальдемар!.. Де Браси... И все вы, храбрые рыцари и джентльмены, не забывайте своих обещаний, будьте моими верными сторонниками!
-Бояться нечего! - сказал Вальдемар Фицурс. - Неужели вы так плохо помните богатырское сложение сына вашего отца, что подумали, будто он мог бы уместиться в панцыре этого бойца? Де Вивиль и Мартиваль, вы окажете наилучшую услугу принцу, если сию же минуту приведете победителя к подножию трона и положите конец сомнениям, от которых у его светлости не осталось ни кровинки в лице! Всмотритесь в него хорошенько, - продолжал Вальдемар, обращаясь к принцу, - и вы увидите, что он на три дюйма ниже короля Ричарда и вдвое уже в плечах. И лошадь под ним не такая, чтобы могла выдержать тяжесть короля Ричарда.
Во время его речи маршалы подвели рыцаря Лишенного Наследства к подножию деревянной лестницы, подымавшейся с арены к трону принца. Джон был чрезвычайно расстроен мыслью, что его царственный брат, которому он был так много обязан и которого столько раз оскорблял, внезапно появился в пределах своего королевства, и даже все доводы Фицурса не могли окончательно рассеять его подозрения. Прерывающимся голосом принц сказал несколько слов в похвалу доблести рыцаря Лишенного Наследства и велел подвести боевого коня, приготовленного в награду победителю, сам же он все время тревожно ждал, не раздастся ли из-под опущенного забрала этого покрытого стальными доспехами рыцаря низкий и грозный голос Ричарда Львиное Сердце!
Но рыцарь Лишенный Наследства ни слова не сказал в ответ на приветствие принца, а только низко поклонился.
Двое богато одетых конюхов ввели на арену великолепного коня в полном боевом снаряжении самой тонкой работы. Упершись одной рукой в седло, рыцарь Лишенный Наследства вскочил на коня, не дотронувшись до стремян, и, подняв копье, дважды объехал арену, заставляя лошадь менять аллюр и выделывать разные штуки.
При других обстоятельствах можно было бы подумать, что им руководит простое тщеславие. Но теперь все усмотрели в этом лишь вполне естественное желание получше ознакомиться со всеми достоинствами полученного в дар коня, и зрители снова приветствовали рыцаря хвалебными криками.
Между тем неугомонный аббат Эймер шепотом напомнил принцу, что теперь настало время, когда победитель должен дать доказательство уже не доблести, а своего изящного вкуса, избрав среди прелестных дам, украшавших галереи, ту, которая займет престол царицы любви и красоты и вручит приз победителю на завтрашнем турнире. Поэтому принц Джон поднял жезл, как только рыцарь, во второй раз объезжая арену, поравнялся с его ложей. Рыцарь тотчас повернул лошадь и, став перед троном, опустил копье почти до самой земли и замер, как бы ожидая дальнейших приказаний принца. Все были восхищены искусством, с которым седок мгновенно сумел справиться с разгоряченным конем и сделать его неподвижным, как изваяние.
- Сэр рыцарь Лишенный Наследства, - сказал принц Джон, - вам предстоит теперь почетная обязанность избрать прекрасную даму, которая займет трон царицы любви и красоты и будет главенствовать на завтрашнем празднике. Если вы, как чужестранец, затрудняетесь сделать выбор и пожелаете прислушаться к советам другого лица, мы можем только заметить, что леди Алисия, дочь доблестного рыцаря Вальдемара Фицурса, давно считается при нашем дворе первой красавицей. Тем не менее вам предоставляется полное право вручить этот венец, кому вам будет угодно. Та дама, которой вы его передадите, и будет провозглашена царицей завтрашнего турнира. Поднимите ваше копье.
Принц Джон надел на конец копья венец из зеленого атласа, который был окружен золотым обручем, украшенным зубцами в виде сердец и наконечников стрел.
Говоря рыцарю о дочери Вальдемара Фицурса, принц Джон думал одновременно достигнуть несколько целей. Во-первых, ему хотелось изгладить из памяти свиты неуместную шутку по поводу Ревекки, а во-вторых- примириться с отцом Алисии, Вальдемаром, которого он побаивался. Да и к самой Алисии он не прочь был войти в милость. Сверх того, он мог создать рыцарю Лишенному Наследства (к которому он уже чувствовал сильнейшее нерасположение) могущественного врага в лице Вальдемара Фицурса, который был бы оскорблен, если бы его дочь обошли выбором, что было весьма вероятно.
Именно так и случилось. Рыцарь Лишенный Наследства миновал ложу леди Алисии и медленно проехал дальше вдоль арены, -пользуясь своим правом пристально разглядывать многочисленных красавиц, украшавших это блистательное собрание.
Любопытно было наблюдать, как различно они себя вели во время этого спора: одни краснели, другие старались принять гордый и неприступный вид; иные смотрели прямо перед собой, притворяясь, что не замечают ничего. Многие откидывались назад с несколько деланным, быть может, испугом, тогда как их подруги с трудом удерживались от улыбки; две или три смеялись. Были и такие, что поспешили скрыть свои прелести под покрывалом; но, по свидетельству саксонской летописи, это были красавицы, уже лет десять известные в свете. Возможно, что мирская суета несколько им наскучила и они добровольно отказывались от своих прав, уступая место более молодым.
Наконец рыцарь остановился перед балконом, где сидела леди Ровена, и ожидание зрителей достигло высшей степени напряжения.
Должно сознаться, что именно в этой части галереи особенно горячо принимали к сердцу успехи рыцаря Лишенного Наследства. Седрик Саксонец, восхищенный поражением храмовника, а еще более неудачей, постигшей обоих его злокозненных соседей - Фрон де Бефа и Мальвуазена, перегнувшись через перила балкона, с величайшим волнением и сочувствием следил за подвигами победителя. Леди Ровена не меньше его была захвачена событиями дня, хотя она ничем не выдавала своего волнения. Даже невозмутимый Ательстан как будто вышел из своей обычной апатии; он потребовал большую кружку мускатного вина " объявил" что пьет за? здоровье рыцаря Лишенного Наследства.
Другая группа, помещавшаяся как раз под галереей, занятой саксонцами, не меньше их интересовалась исходом турнира.
- Праотец Авраам! - говорил Исаак из Йорка в ту минуту, как происходило первое столкновение между храмовником и рыцарем Лишенным Наследства. - Как прытко скачет этот христианин! Доброго коня привезли издалека, из самой Берберии, а он с ним так обходится, как будто это простой осленок! А великолепные доспехи, которые так дорого обошлись Иосифу Перейра, оружейнику в Милане! Он и на них обращает так мало внимания, словно нашел их на большой дороге!
- Но уж если он рискует собственной жизнью и телом, отец, - сказала Ревекка, - пускаясь в такую страшную битву, нечего ожидать, что он будет заботиться о целости коня и доспехов.
- Дитя, - возразил Исаак с раздражением, - ты сама не знаешь, что говоришь! Его тело и жизнь принадлежат ему самому, тогда как конь и вооружение.. Впрочем, он хороший юноша. Смотри, Ревекка, смотри! Он опять собирается вступить в бой с филистимлянином. Боже отцов моих! Он победил! Нечестивый филистимлянин пал от его копья. Ну, теперь он отберет их золото и серебро, их боевых коней и доспехи. Все ему достанется, все его добыча!
То ли по нерешительности, то ли в силу каких-либо других причин победитель с минуту стоял неподвижно. Зрители с безмолвным и напряженным вниманием следили за каждым его движением. Потом он медленно и грациозно склонил копье и положил венец к ногам прекрасной Ровены. В ту же минуту заиграли трубы, а герольды провозгласили леди Ровену царицей любви и красоты, угрожая покарать всякого, кто дерзнет оказать ей неповиновение. Затем они повторили свой обычный призыв к щедрости, и Седрик в порыве сердечного восторга вручил им крупную сумму, да и Ательстан, хотя и не так быстро, прибавил со своей стороны порядочную подачку.
Среди норманских девиц, так же мало привыкших к тому, чтобы им предпочитали саксонок, как норманские рыцари не привыкли к поражениям в рыцарских играх, послышался смутный ропот. Но эти выражения неудовольствия потонули в громких криках зрителей: "Да здравствует леди Ровена - царица любви и красоты!" А из толпы простого народа слышались восклицания: "Да здравствует саксонская королевна! Да здравствует род бессмертного Альфреда!"
Как ни неприятно было принцу Джону слышать такие возгласы, тем не менее он был вынужден признать выбор, сделанный победителем, вполне законным. Приказав подавать лошадей, он сошел с трона, сел на своего скакуна и в сопровождении свиты вновь выехал на арену. Приостановившись на минуту у галереи, где сидела леди Алисия, принц Джон приветствовал ее с большой любезностью и сказал, обращаясь к окружающим:
- Клянусь святыми угодниками, господа, хотя подвиги этого рыцаря показали нам сегодня крепость его мышц, надо сознаться, что, судя по его выбору, глаза у него, должно быть, не слишком зоркие.
Но на этот раз, как и в течение всей своей жизни, принц Джон, к несчастью для себя, не мог угадать характера тех, кого стремился задобрить. Вальдемар Фицурс скорее обиделся, нежели почувствовал себя польщенным тем, что принц так явно подчеркнул пренебрежение, оказанное его дочери.
- Я не знаю ни одного правила рыцарства, - сказал Фицурс, - которое было бы так драгоценно для каждого свободного рыцаря, как право самостоятельно избрать себе даму. Моя дочь не ищет ничьего предпочтения; в своем кругу она, конечно, всегда будет получать ту долю поклонения, которого она достойна.
Принц Джон на это ничего не сказал, но так пришпорил своего коня, как будто хотел сорвать на нем свою досаду. Лошадь рванулась с места и вмиг очутилась подле той галереи, где сидела леди Ровена, у ног которой все еще лежал венец.
- Прекрасная леди, - сказал принц, - примите эмблему вашей царственной власти, которой никто не подчинится более искренне, чем Джон, принц Анжуйский. Не будет ли вам угодно вместе с вашим благородным родителем и друзьями украсить своим присутствием наш сегодняшний пир в замке Ашби, чтобы дать нам возможность познакомиться с царицей, служению которой мы посвящаем завтрашний день?
Ровена осталась безмолвной, а Седрик отвечал за нее на своем родном наречии.
- Леди Ровена, - сказал он, - не знает того языка, на котором должна была бы ответить на вашу любезность, поэтому же она не может принять участия в вашем празднестве. Также и я и благородный Ательстан Конингсбургский говорим только на языке наших предков и следуем их обычаям. Поэтому мы с благодарностью отклоняем любезное приглашение вашего высочества. А завтра леди Ровена примет на себя обязанности того звания, к которому призвал ее добровольный выбор победившего рыцаря, утвержденный одобрением народа.
С этими словами он поднял с полу венец и возложил его на голову Ровены в знак того, что она принимает временную власть.
- Что он говорит? - сказал принц Джон, притворяясь, что не знает по-саксонски, тогда как на самом деле отлично знал этот язык.
Ему передали смысл речи Седрика по-французски.
- Хорошо, - сказал он, - завтра мы сами проводим эту безмолвную царицу к ее почетному месту. Но, по крайней мере, вы, сэр рыцарь, - прибавил он, обращаясь к победителю, все еще стоявшему перед галереей, - сегодня разделите с нами трапезу?
Тут рыцарь впервые заговорил. Ссылаясь на усталость и на то, что ему необходимо сделать некоторые приготовления к предстоящему завтра состязанию, он тихим голосом принес свои извинения принцу.
- Хорошо, - сказал принц Джон высокомерно, - хотя мы и не привыкли к подобным отказам, однако постараемся как-нибудь переварить свой обед, несмотря на то, что его не желают удостоить своим присутствием ни рыцарь, наиболее отличившийся в бою, ни избранная им царица красоты.
Сказав это, он собрался покинуть ристалище и повернул коня назад, что было сигналом к окончанию турнира.
Но уязвленная гордость бывает злопамятна, особенно при остром сознании неудачи. Джон не успел отъехать и трех шагов, как, оглянувшись, бросил гневный взгляд на того йомена, который так рассердил его поутру, и, обратясь к страже, сказал повелительно:
- Вы мне отвечаете головой, если этот молодец ускользнет.
Йомен спокойно и твердо выдержал суровый взгляд принца и сказал с улыбкой:
- Я и не намерен уезжать из Ашби до послезавтра. Хочется посмотреть, хорошо ли стаффордширские и лейстерские уроженцы стреляют из лука. В лесах Нидвуда и Чарнвуда должны водиться хорошие стрелки.
Не обращаясь прямо к йомену, принц Джон сказал своим приближенным:
- Вот мы посмотрим, как он сам стреляет, и горе ему, если его искусство хоть до некоторой степени не оправдает его дерзости.
- Давно пора, - сказал де Браси, - примерно наказать кого-нибудь из этих мужиков. Они становятся чересчур нахальны.
Вальдемар Фицурс только пожал плечами и ничего не сказал. Про себя он, вероятно, подумал, что его патрон избрал не тот путь, который ведет к популярности. Принц Джон двинулся вперед и покинул арену. Вслед за ним и все зрители повалили вон из ограды.
Большая часть публики устремилась в Ашби, где многие знатные гости проживали в замке, а другие нашли себе пристанище в самом городе. В число их входило и большинство рыцарей, участвовавших в турнире или собиравшихся принять участие в завтрашнем состязании. Они медленно ехали верхом, толкуя между собой о происшествиях этого дня, а шедший мимо народ приветствовал их громкими кликами. Такими же кликами проводили и принца Джона, хотя эти приветствия скорее были вызваны пышностью одежды и великолепием блестящей свиты, чем его собственными достоинствами.
Гораздо более искренними и единодушными возгласами был встречен победитель. Но ему так хотелось поскорее уклониться от этих знаков народного внимания" что он с благодарностью принял любезное предложение маршалов ратного поля занять одну из палаток, раскинутых у дальнего конца ограды. Как только он удалился в свой шатер, разошлась и толпа народа, собравшаяся поглазеть на него и обменяться на его счет различными соображениями и догадками.
Шум и движение, неразлучные с многолюдным сборищем, мало-помалу затихли. Некоторое время доносился говор людей, расходившихся в разные стороны, но вскоре и он замолк в отдалении. Теперь слышались только голоса слуг, убиравших на ночь ковры и подушки, да раздавались их споры и брань из-за недопитых бутылок вина и остатков различных закусок, которые разносили зрителям в течение дня.
На лугу, вне ограды, во многих местах расположились кузнецы. По мере того как сумерки сгущались, огни кузниц разгорались все ярче и ярче; это говорило о том, что оружейники всю ночь проведут за работой, занимаясь починкой или переделкой оружия, которое понадобится назавтра.
Сильный отряд вооруженной стражи, сменявшийся через каждые два часа, окружал ристалище и охранял его всю ночь напролет.
ГЛАВА Х
Как вещий ворон - прорицатель жуткий -
Летит во мраке молчаливой ночи,
Когда больному предрекает гибель,
Заразу сея с черных крыл своих,
Так в ужасе бежит Варрава бедный,
Навеки проклиная христиан.
Марло, "Мальтийский еврей"
Едва рыцарь Лишенный Наследства вошел в свой шатер, как явились оруженосцы, пажи и иные приспешники, прося позволения помочь ему снять доспехи и предлагая свежее белье и освежительную ванну. За их любезностью скрывалось, вероятно, желание узнать, кто этот рыцарь, стяжавший в
один день столько ларов и не соглашавшийся ни поднять забрала, ни сказать своего настоящего имени, несмотря на приказание самого принца Джона. Но их назойливое любопытство не получило удовлетворения. Рыцарь Лишенный Наследства наотрез отказался от всяких услуг, говоря, что у него есть свой оруженосец. Этот мужиковатый на вид слуга был облечен в широкий плащ из темного войлока; на голове у него была черная норманская меховая шапка. Опасаясь, по-видимому, как бы его не узнали, он надвинул ее на самый лоб. Выпроводив всех посторонних лиц из палатки, слуга снял с рыцаря тяжелые доспехи и поставил перед ним еду и вино, что было далеко не лишним после тяжких трудов этого дня.
Рыцарь едва успел наскоро поесть, как слуга доложил, что его спрашивают пятеро незнакомых людей, каждый из которых привел на поводу коня в полном боевом снаряжении. На рыцаре была длинная мантия, которую он накинул, когда снял доспехи. У этой мантии имелся большой капюшон, под которым можно было почти так же хорошо скрыть свое лицо, как под забралом шлема. Однако сумерки уже настолько сгустились, что в такой маскировке не было надобности; рыцаря мог бы узнать только очень близкий знакомый.
Поэтому рыцарь Лишенный Наследства смело вышел из шатра и увидел перед своей дверью оруженосцев всех пятерых зачинщиков турнира: он узнал их по коричневым с черным ливреям и по тому, что каждый из них держал в поводу лошадь своего хозяина, навьюченную его доспехами.
- По правилам рыцарства, - сказал первый оруженосец, - я, Балдуин де Ойлей, оруженосец грозного рыцаря Бриана де Буагильбера, явился от его имени передать вам, ныне именующему себя рыцарем Лишенным Наследства, того коня и то оружие, которые служили упомянутому Бриану де Буагильберу во время турнира, происходившего сегодня. Вам предоставляется право удержать их при себе или взять за них выкуп. Таков закон ратного поля.
Четверо остальных оруженосцев повторили почти то же самое и выстроились в ряд, ожидая решения рыцаря Лишенного Наследства.
- Вам четверым, господа, - отвечал рыцарь, - равно как и вашим почтенным и доблестным хозяевам, я отвечу одинаково; передайте благородным рыцарям мой привет и скажите, что я бы дурно поступил, лишив их оружия и коней, которые никогда не найдут себе более храбрых и достойных наездников. К сожалению, я не могу ограничиться таким заявлением. Я не только по имени, но и на деле лишен наследства и принужден сознаться, что господа рыцари весьма обяжут меня, если выкупят своих коней и оружие.
- Нам поручено, - сказал оруженосец Реджинальда Фрон де Бефа, - предложить вам по сто цехинов выкупа за каждого коня вместе с вооружением.
- Этого вполне достаточно, - сказал рыцарь Лишенный Наследства. - Обстоятельства вынуждают меня принять половину этой суммы. Из остающихся денег прошу вас, господа оруженосцы, половину разделить между собой, а другую раздать герольдам, вестникам, менестрелям и прислуге.
Оруженосцы сняли шапки и с низкими поклонами стали выражать глубочайшую признательность за такую исключительную щедрость. Затем рыцарь обратился к Валдуину, оруженосцу Бриана де Буагильбера, и сказал ему:
- От вашего хозяина я не принимаю ни доспехов, ни выкупа. Скажите ему от моего имени, что наш бой не кончен и не кончится до тех пор, пока мы не сразимся и мечами и копьями, пешие н конные. Он сам вызвал меня на смертельный бой, и я этого никогда не забуду. Пусть он знает, что я отношусь к нему не так, как к его товарищам, с которыми мне приятно обмениваться любезностями, но как к человеку, которого я считаю своим смертельным врагом.
- Мой господин, - отвечал Валдуин. - умеет на презрение отвечать презрением, за удары платить ударами, а за любезность - любезностью. Если вы не хотите принять от него хотя бы часть того выкупа, который назначили за доспехи других рыцарей, я должен оставить здесь его оружие и коня. Я уверен, что он никогда не снизойдет до того, чтобы снова сесть на эту лошадь или надеть эти доспехи.
- Отлично сказано, добрый оруженосец! - сказал рыцарь Лишенный Наследства. - Ваша речь обличает смелость и горячность, подобающие тому, кто отвечает за отсутствующего хозяина. И все же не оставляйте мне ни коня, ни оружия и возвратите их хозяину. А если он не пожелает взять их обратно, возьмите их себе, друг мой, и владейте ими на здоровье. Раз я имею право ими распоряжаться, охотно дарю их вам.
Балдуин низко поклонился и ушел вместе с остальными, а рыцарь Лишенный Наследства возвратился в шатер.
- До сих пор, Гурт, - сказал он своему служителю, - честь английского рыцарства не пострадала в моих руках.
- А я, - подхватил Гурт, - для саксонского свинопаса недурно сыграл роль норманского оруженосца.
- Это правда, - отвечал рыцарь Лишенный Наследства. - А все-таки я все время был в тревоге, как бы твоя неуклюжая фигура не выдала тебя.
- Ох, - сказал Гурт, - вот нисколько не боюсь этого! Если кто может меня узнать, то разве шут Вамба, насчет которого я до сих пор не знаю в точности, дурак он или плут. Однако трудно мне было удержаться от смеха, когда старый мой хозяин проходил так близко от меня, воображая, что Гурт пасет его свиней за много миль отсюда, среди кустов и болот Ротервуда! Если меня узнают...
- Ну, довольно об этом, - прервал его рыцарь. - Ты знаешь, что я обещал тебе.
- Об этом не стоит говорить! - сказал Гурт. - Я никогда не изменю другу из-за страха наказания. Шкура у меня толстая, выдержит и розги и скребки не хуже любого борова из моего стада.
- Поверь, что я сумею вознаградить тебя за смелость, с которой ты подвергаешься ради меня опасности, Гурт, - сказал рыцарь. - А пока что возьми, пожалуйста, десять золотых монет. "
- Я теперь богаче, - сказал Гурт, пряча деньги в сумку, - чем любой раб или свинопас.
- А вот этот мешок с золотом, - продолжал его хозяин, - снеси в Ашби. Разыщи там Исаака из Йорка. Пускай он из этих денег возьмет себе то, что следует за коня и доспехи, которые он достал мне в кредит.
- Нет, клянусь святым Дунстаном, этого я не сделаю! - воскликнул Гурт.
- Как не сделаешь, плут? - спросил рыцарь. - Как же ты смеешь не исполнять моих приказаний?
- Всегда исполняю, коли то, что вы приказываете, честно и разумно и по-христиански, - отвечал Гурт. - А это что ж такое! Предоставить еврею платить самому себе - нечестно, так как это все равно, что надуть своего хозяина, да и неразумно, ибо это значит остаться в дураках.
- По крайней мере, удовлетвори его как следует, упрямец! - сказал рыцарь Лишенный Наследства.
- Это я исполню, - ответил Гурт, сунув мешок под плащ.
Но, выйдя из шатра, он проворчал себе под нос:
- Не я буду, коли не заставлю Исаака удовлетвориться половиной той суммы, которую он запросит!
С этими словами он ушел, предоставив рыцарю Лишенному Наследства углубиться в размышления о своих личных делах По многим причинам, которых мы пока не можем разъяснить читателю, эти размышления были самого тяжелого и печального свойства.
Теперь мы должны перенестись мысленно в селение Ашби, или, скорее, в усадьбу, стоявшую в его окрестностях и принадлежавшую богатому еврею, у которого поселился на это время Исаак со своей дочерью и прислугой.
В небольшой, но роскошно убранной в восточном вкусе комнате на вышитых подушках сидела Ревекка. Она с тревогой и дочерней нежностью следила за движениями своего отца, который уныло, нервною поступью шагал взад и вперед. По временам он всплескивал руками и возводил глаза к потолку, как человек, удрученный великим несчастьем.
- "О Иаков, - восклицал он, - о вы, праведные праотцы всех двенадцати колен нашего племени! Я ли не выполнял всех заветов и малейших правил Моисеева закона, за что же на меня такая жестокая напасть? Пятьдесят цехинов сразу вырваны у меня когтями тирана!
- Как же, отец, - сказала Ревекка, - мне показалось, что ты охотно отдал принцу Джону золото.
- Охотно? Чтоб на него напала язва египетская! Ты говоришь- охотно? Так же охотно, как когда-то в Лионском заливе собственными руками швырял в море товары, чтобы облегчить корабль во время бури. Я одел тогда кипящие волны в свои лучшие шелка, умастил их пенистые гребни миррой и алоэ, украсил подводные пещеры золотыми и серебряными изделиями! То был час неизреченной скорби, хоть я и собственными руками приносил такую жертву!
- Однако эта жертва была необходима ради спасения нашей жизни, - сказала Ревекка, - и разве с тех пор бог отцов наших не благословил твою торговлю, не приумножил твоих богатств?
- Положим, что так, - отвечал Исаак, - а что, если тиран вздумает наложить на них свою руку да еще заставит меня улыбаться, пока он будет меня грабить? О дочь моя, ведь мы с тобой обездоленные, бесприютные скитальцы! Самое худшее для нашего племени в том и заключается, что когда нас оскорбляют и грабят, все кругом только смеются, а мы обязаны глотать обиды и смиренно улыбаться.
- Полно, отец, - воскликнула Ревекка, - и на нашей стороне есть некоторые преимущества! Правда, эти язычники жестоко притесняют нас, однако они до некоторой степени зависят от детей Сиона, рассеянных по лицу земли, преследуемых и презираемых. Если бы не наши богатства, они были бы не в состоянии ни содержать войско во время войны, ни давать пиров после побед. А ведь все золото, что мы им даем, с лихвою возвращается снова в наши же сундуки. Мы подобны той траве, которая растет тем пышнее, чем больше ее топчут. Даже сегодняшний блестящий турнир не обошелся без помощи презираемого еврея и только по его милости мог состояться.
- Дочь моя, - сказал Исаак, - ты затронула еще одну струну моей печали! Тот добрый конь и богатые доспехи, что составляют весь чистый барыш моей сделки с Кирджат Джайрамом в Лейстере, пропали. Да, пропали, поглотив заработок целой недели. Впрочем, еще посмотрим, может быть это дело будет иметь лучший конец. Он в самом деле добрый юноша!
- Но ведь ты, - возразила Ревекка, - наверно, не раскаиваешься в том, что отплатил этому рыцарю за его добрую услугу.
- Это так, дочь моя, - сказал Исаак, - но у меня так же мало надежды на то, что даже лучший из христиан добровольно уплатит свой долг, как и на то, что я своими глазами увижу стены и башни нового храма.
Сказав это, он снова зашагал по кемнате с унылым видом, а Ревекка, видя, что ее попытки утешить отца только заставляют его жаловаться на новые и новые беды и усиливают мрачное настроение, решила воздержаться от дальнейших замечаний.
Между тем совсем стемнело, и вошедший слуга поставил на стол две серебряные лампы, горящие фитили которых были погружены в благовонное масло; другой слуга принес драгоценные вина и тончайшие яства и расставил их на небольшом столе из черного дерева, выложенном серебром. В то же время он доложил Исааку, что с ним желает поговорить назареянин (так евреи называли христиан). Кто живет торговлей, тот обязан во всякое время отдавать себя в распоряжение каждого посетителя. Исаак поспешно поставил обратно на стол едва прирубленный кубок с греческим вином, сказал дочери: "Ревекка, опусти покрывало" - и приказал слуге позвать пришедшего.
Едва Ревекка успела опустить на свое прекрасное лицо длинную фату из серебряного газа, как дверь отворилась и вошел Гурт. Наружность его скорее внушала подозрения, чем располагала к доверию, тем более что, входя, он не снял шапки, а еще ниже надвинул ее на хмурый лоб.
- Ты ли Исаак из Йорка? - сказал Гурт.
- Да, это я, - отвечал Исаак. - А ты кто такой?
- До этого тебе нет дела, - сказал Гурт.
- Столько же, сколько и тебе до моего имени,. - сказал Исаак. - Как же я стану с тобой разговаривать, если не буду знать, кто ты такой?
- Очень просто, - отвечал Гурт: - платя деньги, я должен знать, тому ли лицу я плачу, а тебе, я думаю, совершенно все равно, из чьих рук ты их получишь.
- О-о, - сказал еврей, - ты принес мне деньги? Ну, это совсем другое дело. От кого же эти деньги?
- От рыцаря Лишенного Наследства, - сказал Гурт. - Он вышел победителем на сегодняшнем турнире, а деньги шлет тебе за боевые доспехи, которые по твоей записке доставил ему Кирджат Джайрам из Лейстера. Лошадь уже стоит в твоей конюшне; теперь я хочу знать, сколько следует уплатить за доспехи.
- Я говорил, что он добрый юноша! - воскликнул Исаак в порыве радостного волнения. - Стакан вина не повредит тебе, - прибавил он, подавая свинопасу бокал такого чудесного напитка, какого Гурт сроду еще не пробовал, - А сколько же ты принес денег?
- Сколько я денег принес? - ответил Гурт. - Да небольшую сумму, однако для тебя будет довольно. Подумай, Исаак, надо же и совесть иметь.
- Как же так, - сказал Исаак, - твой хозяин завоевал себе добрым копьем отличных коней и богатые доспехи. Но, я знаю, он хороший юноша. Я возьму доспехи и коней в уплату долга, а что останется сверх того, верну ему деньгами.
- Мой хозяин уже сбыл с рук весь этот товар, - сказал Гурт.
- Ну, это напрасно! - сказал еврей. - Никто из здешних христиан не в состоянии скупить в одни руки столько лошадей и доспехов. Но у тебя есть сотня цехинов в этом мешке, - продолжал Исаак, заглядывая под плащ Гурта.
- У меня там наконечники для стрел, - соврал Гурт без запинки.
- Ну, хорошо, - сказал Исаак, колеблясь между страстью к наживе и внезапным желанием выказать великодушие. - Коли я скажу, что за доброго коня и за богатые доспехи возьму только восемьдесят цехинов, тут уж мне ни одного гульдена барыша не придется. Найдется у тебя столько денег, чтобы расплатиться со мной?
- Только-только наберется такая сумма, - сказал Гурт, хотя еврей запросил гораздо меньше, чем он ожидал:
- Налей-ка себе еще стакан вина, - сказал Исаак, - Ну, а лошадь - не получила ли она каких-нибудь повреждений? Ох, какая жестокая и опасная была эта схватка!
- Конь совершенно цел и здоров, - возразил Гурт, - ты сам можешь осмотреть его.
Гурт выложил на стол восемьдесят цехинов, а Исаак, медленно пересчитав деньги, выдал ему расписку в получении обратно коня и денег за доспехи.
Гурт сложил расписку, бережно спрятал ее в свою шапку и заметил:
- Только смотри у меня, коли ты расписку написал неправильно, я тебе бороду выщиплю.
С этими словами, не дожидаясь приглашения, он налил себе третий стакан вина, выпил его и вышел не прощаясь.
- Ревекка, - сказал еврей, - я рад, что рыцарь добыл себе и золото и серебро, и все благодаря быстроте своего коня и крепости своего копья, которое, подобно копью Голиафа, могло соперничать в быстроте с ткацким челноком.
Он обернулся, ожидая ответа от дочери, но заметил, что ее нет в комнате: она ушла, пока он торговался с Гуртом.
Между тем Гурт, выйдя в темные сени, оглядывался по сторонам, соображая, где же тут выход. Вдруг он увидел женщину в белом платье с серебряной лампой в руке. Она подала ему знак следовать за ней в боковую комнату. Гурт сначала попятился назад. Во всех случаях, когда ему угрожала опасность со стороны материальной силы, он был груб и бесстрашен, как кабан, но он был боязлив во всем, что касалось леших, домовых, белых женщин и прочих саксонских суеверий. Однако же после минутного колебания он повиновался знакам, подаваемым привидением. Последовав за ним в комнату, он был приятно изумлен, увидев, что это привидение оказалось той самой красивой еврейкой, которую он только что видел в комнате ее отца и еще днем заметил на турнире.
...
