Гончаров Иван Александрович

   - Скажи, пожалуйста, Вера, - спохватился вдруг Райский, - зачем она вызвала меня?..
   - Не знаю, что-то есть. Она мне не говорит, а я не спрашиваю, но вижу. Боюсь, не опять ли там что-нибудь!.. - прибавила Вера, внезапно охлаждаясь и переходя от дружеского тона к своей грустной задумчивости.
   В то время как Райский уходил от нее, Тушин прислал спросить ее, может ли он ее видеть. Она велела просить.
   
   Любая классика в области литературы, несёт на себе отпечаток времени, в котором писалась книга и свой жизненный урок. Поэтому, так полезно читать именно классику в школьном возрасте. Но, нынешняя молодёжь предпочитает пройти урок жизни, даже, если будет тяжело и больно, нежели получить совет от автора, который поможет впоследствии избежать неприятностей. Английская писательница Джейн Остин одна из не многих, кто подарил миру талантливые работы. Эта женщина сумела найти свой неповторимый стиль, в котором она работала и непревзойденное литературное обаяние. Да, именно это обаяние помогло ей стать известной. Её труды передают не только красочность природы, но и характер, и образ каждого героя. Замечательный сайт про Джейн Остин заинтересует поклонников этой писательницы. Там можно прочесть её биографию, есть немного фотографий самой Остин.
   
   XIX
   Бабушка выслала Пашутку и заперла дверь кабинета, когда пришел Райский. Сама она была очевидно расстроена. Райский испугался.
   - Не случилось ли чего-нибудь неприятного, бабушка? - спросил он, садясь против нее.
   - Что должно было случиться, то и случилось, - печально сказала она, глядя в сторону.
   - Скажите скорей, я - как на иголках!
   - Старый вор Тычков отметил нам с тобой! Даже и обо мне где-то у помешанной женщины откопал историю... Да ничего не вышло из того... Люди к прошлому равнодушны, - а я сама одной ногой в гробу и о себе не забочусь. Но Вера...
   Она вздохнула.
   - Что такое?
   - Ее история перестает быть тайной... В городе ходят слухи... - шептала Татьяна Марковна с горечью. - Я сначала не поняла, отчего в воскресенье, в церкви, вице-губернаторша два раза спросила у меня о Вере - здорова ли она -.и две барыни сунулись слушать, что я скажу. Я взглянула кругом - у всех на лицах одно: "Что Вера?" Была, говорю, больна, теперь здорова. Пошли расспросы, что с ней? Каково мне было отделываться, заминать! Все заметили...
   - Ужели что-нибудь вышло наружу?
   - Настоящая беда, слава богу, скрыта. Я вчера через Тита Никоныча узнала кое-что. Сплетня попадает не в того...
   Бабушка отвернулась.
   - В кого же?
   - В Ивана Ивановича - это хуже всего. Он тут ни сном ни духом не виноват... Помнишь, в день рождения Марфеньки,- он приезжал, сидел тут молча, ни с кем ни слова не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно не тайна, что он любит Веру; он не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней в сад, потом она скрылась к себе, а он уехал... Знаешь ли, зачем он приезжал?
   Райский сделал утвердительный знак головой.
   - Знаешь? Ну, - вот теперь Вера да Тушин у всех на языке.
   - Как же я тут попал? Вы говорите, что Тычков и меня припутал?
   - А тебя приплела Полина Карповна! В тот вечер, как ты гулял поздно с Верой, она пошла искать тебя. Ты что-то ей наговорил - должно быть, на смех поднял - а она поняла по-своему и припутала и тебя! Говорит, что ты влюблен был в Веру, а она будто отбила, "извлекла" тебя из какой-то "пропасти", из обрыва, что ли! Только это и ладит. Что у вас там такое с ней было и о чем ты секретничал с Верой? Ты, должно быть, знал ее тайны и прежде, давно, а от бабушки прятал "ключи"! Вот что и вышло от этой вашей "свободы"!
   Она вздохнула на всю комнату.
   Райский сжал кулаки.
   - Мало было этой старой чучеле! Завтра я ей дам такой сеанс... - сказал он с угрозой.
   - Нашел на ком спрашивать! На нее нечего пенять, она смешна, и ей не поверили. А тот старый сплетник узнал, что Вера уходила, в рожденье Марфеньки, с Тушиным в аллею, долго говорила там, а накануне пропадала до ночи и после слегла, - и переделал рассказ Полины Карповны по-своему. "Не с Райским, говорит, она гуляла ночью и накануне, а с Тушиным!.." От него и пошло по городу! Да еще там пьяная баба про меня наплела... Тычков все разведал...
   Татьяна Марковна потупила взгляд в землю; у ней в лице показалась на минуту краска.
   - А, это другое дело! - серьезно сказал Райский и начал в волнении ходить по комнате. - Ваш урок не подействовал на Тычкова, так я повторю его иначе...
   - Что ты затеваешь? Боже тебя сохрани! Лучше не трогай! Ты станешь доказывать, что это неправда, и, пожалуй, докажешь. Оно и не мудрено, стоит только справиться, где был Иван Иванович накануне рожденья Марфеньки. Если он был за Волгой, у себя, тогда люди спросят, где же правда?.. с кем она в роще была? Тебя Крицкая видела на горе одного, а Вера была...
   Татьяна Марковна опустила голову.
   Райский бросился на кресло.
   - Что же делать? - сказал он в тоске за Веру.
   - Что бог даст! - в глубокой печали шептала Татьяна Марковна. - Бог судит людей через людей - и пренебрегать их судом нельзя! Надо смириться! Видно, мера еще не исполнилась!..
   Опять глубокий вздох.
   Райский ходил по кабинету. Оба молчали, сознавая каждый про себя затруднительное положение дела, Общество заметило только внешние признаки какой-то драмы в одном углу. Отчуждение Веры, постоянное поклонение Тушина, независимость ее от авторитета бабушки - оно знало все это и привыкло.
   Но к этому прибавилось какое-то туманное пятно;
   суетливость Райского около Веры замечена уже была давно и даже дошла до слуха Ульяны Андреевны, которая и намекнула ему об этом в свидании. Крицкая тоже заметила и, конечно, не была скромна на этот счет. Почтительное поклонение Тушина замечали все, и не одна Татьяна Марковна прочила его в женихи Вере.
   В городе вообще ожидали двух событий: свадьбы Марфеньки с Викентьевым, что и сбылось, - и в перспективе свадьбы Веры с Тушиным. А тут вдруг, против ожидания, произошло что-то непонятное. Вера явилась на минуту в день рождения сестры, не сказала ни с кем почти слова и скрылась с Тушиным в сад, откуда ушла к себе, а он уехал, не повидавшись с хозяйкой дома.
   От Крицкой узнали о продолжительной прогулке Райского с Верой накануне семейного праздника. После этого Вера объявлена была больною, заболела и сама Татьяна Марковна, дом был назаперти, никого не принимали. Райский ходил, как угорелый, бегая от всех; доктора неопределенно говорили о болезни...
   О свадьбе ни слуху ни духу. Отчего Тушин не делает предложения или, если сделал, отчего оно не принято? Падало подозрение на Райского, что он увлек Веру: тогда - отчего он не женится на ней? Общественное мнение неумолимо требовало на суд - кто прав, кто виноват - чтобы произнести свой приговор.
   И Татьяна Марковна, и Райский - чувствовали тяжесть положения и боялись этого суда - конечно, за Веру. Вера не боялась, да и не знала ничего. Не до того ей было. Ее поглощала своя внутренняя тревога, ее язва - и она все силы свои устремила на ее утоление, и пока напрасно.
   - Бабушка! - вдруг сказал Райский после долгого молчания, - прежде всего надо вам самим все сказать Ивану Ивановичу. Как он примет эту сплетню: он ее герой -он и судья, как решит - так и поступите. А его суда не бойтесь. Я теперь знаю его - он решит правильно. Вере он зла не пожелает; он ее любит - я видел это, хотя мы о ней ни слова не сказали. Он мучается ее участью больше, нежели своей. В нем разыгрывается двойная трагедия. Он и сюда приехал со мной, потому что растревожился вашим письмом ко мне... конечно, за нее. А потом уж я побываю у Полины Карповны, а может быть, повидаюсь и с Тычковым...
   - Я не хочу, чтоб ты виделся с Тычковым!
   - Бабушка, нельзя оставить!..
   - Я не хочу, Борис! - сказала она так решительно и строго, что он наклонил голову и не возразил более ни слова. - Ничего хорошего из этого не выйдет. Ты сейчас придумал, что нужно сделать: да, сказать прежде всего Ивану Ивановичу, а потом увидим, надо ли тебе идти к Крицкой, чтобы узнать от нее об этих слухах и дать им другой толк или... сказать правду! - прибавила она со вздохом. - Посмотрим, как примет это Иван Иванович. - Попроси его ко мне, а Вере не говори ни слова. Она ничего не знает - и дай бог, чтоб не узнала!
   Райский ушел к Вере, а к Татьяне Марковне, на смену ему, явился Тушин.
   XX
   Татьяна Марковна внутренне смутилась, когда Тушин переступил порог ее комнаты. Он, молча, с опущенными глазами, поздоровался с ней, тоже перемогая свою тревогу - и оба в первую минуту не глядели друг на друга.
   Им приходилось коснуться взаимной раны, о которой до сих пор не было намека между ними, хотя они взаимно обменивались знаменательными взглядами и понимали друг друга из грустного молчания. Теперь предстояло стать открыто лицом к лицу и говорить.
   Оба молчали. Она пока украдкой взглядывала на него и замечала перемены, какие произошли в нем в эти две-три недели: как осанка у него стала не так горда и бодра, как тускло смотрит он в иные минуты, как стали медленны его движения. И похудел он, и побледнел.
   - Вы от Веры теперь? - спросила она наконец. - Как вы нашли ее?
   - Ничего... она, кажется, здорова... покойна... Татьяна Марковна вздохнула.
   - Какой покой! Ну, пусть уж она, а вам сколько беспокойства, Иван Иванович! - тихо проговорила она, стараясь не глядеть на него.
   - Что мои беспокойства! Надо успокоить Веру Васильевну.
   - Бог не дает, не судьба! Только стала оправляться она, и я было отдохнула от домашнего горя, пока оно крылось за стенами, а теперь перешло и за стены...
   Тушин вдруг навострил уши, как будто услышал выстрел.
   - Иван Иванович, - решительно заговорила Татьяна Марковна, - по городу сплетня ходит. Мы с Борюшкой погорячились и сорвали маску с лицемера Тычкова, вы знаете. Мне бы и не под лета, да он уж очень зазнался. Терпенья не было! Теперь он срывает маску с нас...
   - С вас? С кого - с вас?
   - Обо мне он что-то молол - его не слушали, я мертвая... а о Вере...
   - О Вере Васильевне? Тушин привстал.
   - Садитесь, Иван Иваныч, - сказала Татьяна Марковна, -да, о ней. Может быть, так и надо... может быть, это - возмездие. Но тут припутали и вас...
   - Меня, рядом с Верой Васильевной?
   - Да, Иван Иванович, - и вот где истинное наказание!
   - Позвольте же узнать, что говорят? Татьяна Марковна передала ему слух.
   - В городе заметили, что у меня в доме неладно; видели, что вы ходили с Верой в саду, уходили к обрыву, сидели там на скамье, горячо говорили и уехали, а мы с ней были больны, никого не принимали... вот откуда вышла сплетня!
   Он молча слушал н хотел что-то сказать, она остановила его.
   - Позвольте, Иван Иванович, кончить, это не все. Борис Павлыч... вечером, накануне дня рождения Марфеньки... пошел искать Веру...
   Она остановилась.
   - Что же дальше? -спросил Тушин нетерпеливо.
   - За ним потащилась Крицкая; она заметила, что Борюшка взволнован... У него вырвались какие-то слова о Верочке... Полина Карповна приняла их на свой счет. Ей, конечно, не поверили -знают ее- и теперь добираются правды, с кем была Вера, накануне рождения, в роще... Со дна этого проклятого обрыва поднялась туча и покрыла всех нас... и вас тоже.
   - Что же про меня говорят?
   - Что и в тот вечер, накануне, Вера была там, в роще, внизу, с кем-то... говорят-с вами. Она замолчала.
   - Что же вам угодно, чтоб я сделал? - спросил он покорно.
   - Надо сказать, что было: правду. Вам теперь, - решительно заключила Татьяна Марковна, - надо прежде всего выгородить себя: вы были чисты всю жизнь, таким должны и остаться... А мы с Верой, после свадьбы Марфеньки, тотчас уедем в Новоселово, ко мне, навсегда... Спешите же к Тычкову и скажите, что вас не было в городе накануне и, следовательно, вы и в обрыве быть не могли...
   Она замолчала и грустно задумалась. Тушин, сидя, согнулся корпусом вперед и, наклонив голову, смотрел себе на ноги.
   - А если б я не так сказал?.. -вдруг подняв голову, отозвался он.
   - Как знаете, Иван Иванович, так и решайте. Что другое могли бы вы сказать?
   - Я сказал бы Тычкову, -да не ему, я с ним и говорить не хочу, а другим, - что я был в городе, потому что это правда: я не за Волгой был, а дня два пробыл у приятеля здесь - и сказал бы, что я был накануне... в обрыве -хоть это и неправда, - с Верой Васильевной... Прибавил бы, что... делал предложение я получил отказ, что это огорчило меня и вас, так как вы были - за меня, и что Вера Васильевна сама огорчилась, но что дружба наша от этого не расстроилась... Пожалуй, можно намекнуть на какую-нибудь отдаленную надежду... обещание подумать...
   - То есть, - сказала Татьяна Марковна задумчиво, - сказать, что было сватовство, не сладилось... Да! если вы так добры... можно и так. Но ведь не отстанут после, будут ждать, спрашивать: скоро ли, когда? Обещание не век будет обещанием...
   - Забудут, Татьяна Марковна, особенно если вы уедете, как говорите... А если не забудут... и вы с Верой Васильевной будете все тревожиться... то и принять предложение...-тихо досказал Тушин.
   Татьяна Марковна изменилась в лице.
   - Иван Иванович! -сказала она с упреком, - за кого вы нас считаете с Верой? Чтобы заставить молчать злые языки, заглушить не сплетню, а горькую правду, -для этого воспользоваться вашей прежней слабостью к ней и великодушием? И потом, чтоб всю жизнь -ни вам, ни ей не было покоя! Я не ожидала этого от вас!..
   - Напрасно! никакого великодушия тут нет! А я думал, когда вы рассказывали эту сплетню, что вы затем меня и позвали, чтоб коротко и ясно сказать: "Иван Иванович, и ты тут запутан: выгороди же и себя и ее вместе!" Вот тогда я прямо, как Викентьев, назвал бы вас бабушкой и стал бы на колени перед вами. Да оно бы так и должно быть -сказал он уныло. -Простите, Татьяна Марковна, а у вас дело обыкновенное начинается с старого обычая, с старых правил, да с справки о том, как было, да что скажут, а собственный ум и сердце придут после. Вот если б с них начать, тогда бы у вас этой печали не было, а у меня было бы меньше седых волос, и Вера Васильевна...
   Он остановился, как будто опомнившись.
   - Виноват! - вдруг понизив тон, перешедший в робость, сказал он. - Я взялся не за свое дело. Решаю и за Веру Васильевну, -а вся сила в ней!
   - Вот видите, без моего "ума и сердца", сами договорились до правды, Иван Иванович! Мои "ум и сердце" говорили давно за вас, да не судьба! Стало быть, вы из жалости взяли бы ее теперь, а она вышла бы за вас - опять скажу - ради вашего... великодушия... Того ли вы хотите? Честно ли и правильно ли это и способны ли мы с ней на такой поступок? Вы знаете нас...
   - И честно, и правильно, если она чувствует ко мне что говорит. Она любит меня, как "человека", как друга: это ее слова, -ценит, конечно, больше, нежели я стою... Это большое счастье! Это ведь значит, что со временем... полюбила бы -как доброго мужа...
   - Иван Иванович, вам-то что этот брак принес бы!.. сколько горя!.. Подумайте! Боже мой!
   - Я не мешаюсь ни в чьи дела, Татьяна Марковна, вижу, что вы убиваетесь горем, - и не мешаю вам: зачем же вы хотите думать и чувствовать за меня? Позвольте мне самому знать, что мне принесет этот брак! - вдруг сказал Тушин резко. - Счастье на всю жизнь -вот что он принесет! А я, может быть, проживу еще лет пятьдесят! Если не пятьдесят, хоть десять, двадцать лет счастья!
   Он почесал голову почти с отчаянием, что эти две женщины не понимают его и не соглашаются отдать ему в руки то счастье, которое ходит около него, ускользает, не дается и в которое бы он вцепился своими медвежьими когтями и никогда бы не выпустил вон.
   А они не видят, не понимают, все еще громоздят горы, которые вдруг выросли на его дороге и пропали - их нет больше, он одолел их страшною силою любви и муки!
   Ужели даром бился он в этой битве и устоял на ногах, не добыв погибшего счастья. Была одна только неодолимая гора: Вера любила другого, надеялась быть счастлива с этим другим - вот где настоящий обрыв! Теперь надежда ее умерла, умирает, по словам ее ("а она никогда не лжет и знает себя", подумал он)-следовательно, ничего нет больше, никаких гор! А они не понимают, выдумывают препятствия!
   "Ах нет, нет, нет!" -с бешенством про себя шептал Тушин - и почти злобно смотрел на Татьяну Марковну.
   - Татьяна Марковна! -заговорил он, вдруг опять взяв высокую ноту, горячо и сильно. - Ведь если лес мешает идти вперед, его вырубают, море переплывают, а теперь вон прорывают и горы насквозь, и все идут смелые люди вперед! А здесь ни леса, ни моря, ни гор - ничего нет: были стены и упали, был обрыв и нет его! Я бросаю мост чрез него и иду, ноги у меня не трясутся... Дайте же мне Веру Васильевну, дайте мне ее! - почти кричал он,- я перенесу ее через этот обрыв и мост - и никакой черт не помешает моему счастью и ее покою - хоть живи она сто лет! Она будет моей царицей и укроется в моих лесах, под моей защитой, от всяких гроз и забудет всякие обрывы, хоть бы их были тысячи!! .Что это вы не можете понять меня!
   Он встал, вдруг зажал глаза платком и в отчаянии начал ходить по комнате.
   - Я-то понимаю, Иван Иванович, - тихо, сквозь слезы, сказала Татьяна Марковна, помолчав, - но дело не во мне...
   Он вдруг остановился, отер глаза, провел рукой по своей густой гриве и взял обе руки Татьяны Марковны.
   - Простите меня, Татьяна Марковна, я все забываю главное: ни горы, ни леса, ни пропасти не мешают - есть одно препятствие неодолимое: Вера Васильевна не хочет, стало быть - видит впереди жизнь счастливее, нежели со мной...
   Изумленная, тронутая Татьяна Марковна хотела что-то возразить, он остановил ее.
   - Виноват опять! - сказал он, - я не в ту силу поворотил. Оставим речь обо мне, я удалился от предмета. Вы звали меня, чтоб сообщить мне о сплетне, и думали, что это обеспокоит меня - так? Успокойтесь же и успокойте Веру Васильевну, увезите ее, - да чтоб она не слыхала об этих толках! А меня это не обеспокоит!
   Он усмехнулся.
   - Эта нежность мне не к лицу. На сплетню я плюю, а в городе мимоходом скажу, как мы говорили сейчас, что я сватался и получил отказ, что это огорчило вас, меня и весь дом... так как я давно надеялся... Tот уезжает завтра или послезавтра навсегда (я уж справился) - и все забудется. Я и прежде ничего не боялся, а теперь мне нечем дорожить. Я все равно, что живу, что нет, с тех пор, как решено, что Вера Васильевна не будет никогда моей женой...
   - Будет вашей женой, Иван Иванович, - сказала Татьяна Марковна, бледная от волнения, -если... то забудется, отойдет... (Он сделал нетерпеливый, отчаянный жест...) если этот обрыв вы не считаете бездной... Я поняла теперь только, как вы ее любите...
   Она еще боялась верить слезам, стоявшим в глазах Тушина, его этим простым словам, которые возвращали ей всю будущность, спасали погибшую судьбу Веры.
   - Будет? - повторил и он, подступив к ней широкими шагами, и чувствовал, что волосы у него поднимаются на голове и дрожь бежит по телу. - Татьяна Марковна! Не маните меня напрасной надеждой, я не мальчик! Что я говорю - то верно, но хочу, чтоб и то, что сказано мне - было верно, чтобы не отняли у меня потом! Кто мне поручится, что это будет, что Вера Васильевна... когда-нибудь...
   - Бабушка поручится: теперь -это все равно, что она сама...
   Тушин блеснул на нее благодарным взглядом и взял ее руку.
   - Но погодите, Иван Иванович! - торопливо, почти с испугом, прибавила она и отняла руку, видя, как Тушин вдруг точно вырос, помолодел, стал, чем был прежде. -Теперь я -уж не как бабушка, а как женщина, скажу: погодите, рано, не до того ей! Она еще убита, дайте ей самой оправиться! Не тревожьте, оставьте ее надолго! Она расстроена, не перенесет... Да и не поймет вас, не поверит теперь вам, подумает, что вы в горячке, хотите не выпустить ее из рук, а потом одумаетесь. Дайте ей покой. Вы давеча помянули про мой ум и сердце; вот они мне и говорят: погоди! Да, я бабушка eй, а не затрону теперь этого дела, а вы и подавно... Помните же, что я вам говорю...
   - Я буду помнить одно слово! "будет", и им пока буду жить. Видите ли, Татьяна Марковна, что сделало оно со мной, это ваше слово?..
   - Вижу, Иван Иванович, и верю, что вы говорите не на ветер. Оттого и вырвалось у меня это слово; не принимайте его слишком горячо к сердцу - я сама боюсь...
   - Я буду надеяться...- сказал он тише и смотрел на нее молящими глазами. -Ах, если б и я, как Викентьев, мог когда-нибудь сказать: "бабушка"!
   Она сделала ему знак, чтоб он оставил ее, и когда он вышел, она опустилась в кресло, закрыв лицо платком.
   XXI
   На другой день Райский утром рано предупредил Крицкую запиской, что он просит позволения прийти к ней в половине первого часа, и получил ответ:
   "Charmee, j'attends" ' и т. д.
   
   * Очень рада, жду (франц.). Шторы у ней были опущены, комнаты накурены. Она в белой кисейной блузе, перехваченной поясом, с широкими кружевными рукавами, с желтой далией на груди, слегка подрумяненная, встретила его в своем будуаре. Там, у дивана, накрыт был стол, и рядом стояли два прибора.
   - Мой прощальный визит! - сказал он, кланяясь ей и останавливая на ней сладкий взгляд.
   - Как прощальный! -с испугом перебила она, я слушать не хочу! Вы едете теперь, когда мы... Не может быть! Вы пошутили: жестокая шутка! Нет, нет, скорей засмейтесь, возьмите назад ужасные слова!..
   - Что это у вас? - радостно произнес он, вдруг уставив глаза на стол, -свежая икра!
   Она сунула свою руку ему под руку и подвела к столу, на котором стоял полный, обильный завтрак. Он оглядывал одно блюдо за другим. В двух хрустальных тарелках была икра.
   - Я знаю, что вы любите... да любите...
   -Икру? Даже затрясся весь, как увидал! А это что? - с новым удовольствием заговорил он, приподнимая крышки серебряных блюд, одну за другой. - Какая вы кокетка, Полина Карповна: даже котлетки без папильоток не можете кушать! Ах, и трюфли - роскошь юных лет! - petit-fours, bouchees! de damesi Ax, что вы хотите со мной делать? - обратился он к ней, потирая от удовольствия руки. - Какие замыслы у вас?
   -Вот, вот чего я жду: этой улыбки, шутки, смеха -да! Не поминайте об отъезде. Прочь печаль! Vive 1'amour et la joie *.
   
   * Да здравствует любовь и веселье (франц ).
    "Эге! какой "abandon"*!-даже страшновато..."- подумал он опасливо.
   
   * непринужденность! (франц.)
    - Садитесь, сядем рядом, сюда! - пригласила она и, взяв его за руку, усадила рядом с собой, шаловливо завесив его салфеткой, как делают с детьми и стариками. Он машинально повиновался, с вожделением поглядывая на икру. Она подвинула ему тарелку, и он .принялся удовлетворять утренний, свежий аппетит. Она сама положила ему котлетку и налила шампанского в граненый стакан, а себе в бокал, и кокетливо брала в рот маленькие кусочки пирожного, любуясь им.
   После жареной дичи и двух стаканов шампанского, причем они чокались, глядя близко друг другу в глаза, - она лукаво и нежно, он - вопросительно и отчасти боязливо, - они, наконец, прервали молчание.
   - Что вы скажете? - спросила она выразительно, будто ожидая чего-то особенного.
   - Ах, какая икра! Я еще опомниться не могу!
   - Вижу... вижу, - сказала она лукаво. - Снимите маску, полноте притворяться...
   - Ах! - вздохнул он, отпивая из стакана.
   -Enfin la glace est rompue?* На чьей стороне победа? Кто предвидел, кто предсказывал? A votre sante!*
   
   * Итак, лед сломан? (франц.) * За ваше здоровье! (франц.) -A la votre!*. Они чокнулись.
   
   * За ваше! (франц.) - Помните... тот вечер, когда "природа, говорили вы, празднует любовь...". - Помню! - шепнул он мрачно, - он решил все!..
   -Да, не правда ли? я знала! Могла ли удержать в своих слабых сетях бедная девочка... une nuHite, cette pauvre petite fille, qui n'a que sa figure?..* Ни опытности, ни блеска, дикая!..
   
   * ничтожество, жалкая девочка, у которой нет ничего, кроме хорошенькой внешности? (франц.)
   
   - Нет, не могла! Я вырвался...
   - И нашли то... что давно искали: признайтесь! Он медлил.
   -Buvez - et du courage!*
   
   * Пейте - и смелей! (франц.} Она придвинула ему стакан. Он допил его, она сейчас наполнила его опять.
   - Признайтесь...
   - Признаюсь.
   - Что тогда случилось там... в роще?.. Вы были так взволнованы. Скажите... удар?..
   - Да, удар и... разочарование.
   - Могло ли быть иначе: вы -и она, деревенская девочка!
   Она гордо оправилась, взглянула на себя в зеркало и выправила кружево на рукавах.
   - Что же там было? - спросила она, стараясь придать небрежность тону.
   - Это не моя тайна! -сказал он, будто опомнившись.
   -Oh, je respecte les secrets de famille...* Пейте же!
   
   * О, я уважаю семейные тайны (франц.).
   
   Она придвинула стакан. Он отпил глотка два.
   - Ах! - вздохнул он на всю комнату. - Нельзя ли отворить форточку?.. Мне тяжело, больно!
   -Oh, je vous comprends!-Она бросилась отворять форточку. - Voila des sels, du vinaigrede toilette...*
   
   * О, я вас понимаю! Вот соль, вот туалетный уксус... (франц.)
    -Нет, благодарю !-говорил он, махая платком себе в лицо. - Как вы были тогда страшны! Я кстати подоспела, не правда ли? Может быть, без меня вы воротились бы в пропасть, на дно обрыва! Что там было, в роще?.. а? - Ах, не спрашивайте!
   -Buvez done! *
   
   * Пейте же! (франц.). Он лениво отпил глоток. - Там, где я думал...- говорил он, будто про себя, - найти счастье... я услыхал... - Что? - шепотом спросила она, притаив дыхание. - Ах! - шумно вздохнул он, - отворить бы двери!
   - Там был... Тушин - да?
   Он молча кивнул головой и выпил глоток вина.
   Злая радость наполнила черты ее лица.
    - Dites tout*.
   
   * Говорите все (франц.). - Она гуляла задумчиво одна...-тихо говорил он, а Полина Карповна, играя цепочкой его часов, подставляла свое ухо к его губам. - Я шел по ее следам, хотел наконец допроситься у ней ответа... она сошла несколько шагов с обрыва, как вдруг навстречу ей вышел...
   - Он?
   - Он.
    - Я это знала, оттого и пошла в сад... О, я знала, qu'il у a du louche!* что же он?
   
   * что здесь что-то кроется! (франц.)
    - Здравствуйте, говорит, Вера Васильевна! здоровы ли вы?.. - Лицемер! - сказала Крицкая. .- Она испугалась... - Притворно! - Нет, испугалась непритворно, а я спрятался -. и слушаю. "Откуда вы? - спрашивает она, - как сюда попали?" - "Я, говорит, сегодня приехал на два дня, чтобы завтра, в день рожденья вашей сестры... Я выбрал этот день..."
   - Eh bien?*
   
   * И что же? (франц.)
   
   - Eh bien! * "решите, говорит, Вера Васильевна : жить мне или нет!"
   
   * Что! (франц.)
   
   - Ou le sentiment va-t-il se nicher! * - в этом дубе! - заметила Полина Карповна.
   
   * Вот где прячется чувство! (франц.)
    - "Иван Иванович!" -сказала Вера умоляющим голосом. "Вера Васильевна! - перебил он, - решите, идти мне завтра к Татьяне Марковне и просить вашей руки или кинуться в Волгу?.."
   - Так и сказал?
   - Как напечатал!
   - Mais il est ridicule!* что же она: "Ax, ox?!"
   
   * Но он смешон! (франц.)
   - "Нет, Иван Иванович, дайте мне (это она говорит) самой решить, могу ли я отвечать вам таким же полным, глубоким чувством, какое питаете вы ко мне. Дайте полгода, год срока, и тогда я скажу - или нет, или то да, какое..." Ах! какая духота у вас здесь! нельзя ли сквозного ветра? (не будет ли сочинять? кажется, довольно? - подумал Райский и взглянул на Полину Карповну).
   На лице у ней было полнейшее разочарование.
   - C'est tout? *-спросила она.
   
   * Это все? (франц.)
   -Oui!*-сказал он со свистом. - Тушин, однако, не потерял надежду, - сказал, что на другой день, в рожденье Марфеньки, приедет узнать ее последнее слово, и пошел опять с обрыва через рощу, а она проводила его... Кажется, на другой день надежды его подогрелись, а мои исчезли навсегда...
   
   * Да! (.франц.)
   
   - И все! А тут бог знает что наговорили... и про нее, и про вас! Не пощадили даже и Татьяну Марковну, эту почтенную, можно сказать, святую!.. Какие есть на свете ядовитые языки!.. Этот отвратительный Тычков...
   - Что такое про бабушку? -спросил тихо Райский, в свою очередь, притаив дыхание и навострив ухо.
   Он слышал от Веры намек на любовь, слышал кое-что от Василисы, но у какой женщины не было своего романа? Что могли воскресить из праха за сорок лет? какую-нибудь ложь, сплетню? Надо узнать- и так или иначе - зажать рот Тычкову.
   - Что такое про бабушку? - тихо и вкрадчиво повторил он.
   - Ah c'est degoutant *. Никто не верит, все смеются над Тычковым, что он унизился расспрашивать помешавшуюся от пьянства нищую... Я не стану повторять...
   
   * Ах, гадость (франц.)
   
   - Я вас прошу...- нежно шептал он.
   - Вы хотите? - шептала и она, склонясь к нему, - я все сделаю - все...
   - Ну, ну?.. -торопил он.
   - Эта баба - вон она тут на паперти у Успенья всегда стоит -рассказывала, что будто Тит Никоныч любил Татьяну Марковну, а она его...
   - Я это знаю, слышал...- нетерпеливо перебил он, - тут еще беды нет...
   - А за нее сватался покойный граф Сергеи Иваныч...
   - Знаю и это, она не хотела - он женился на другой, а ей не позволили выйти за Тита Никоныча. Вот и вся история. Ее Василиса знает...
   - Mais non!* не все тут. Конечно, я не верю... это быть не может! Татьяна Марковна!
   
   * Да нет же! (франц.)
   
   - Что же пьяная баба еще рассказывает? - допытывался Райский.
   - Что... в одну ночь граф подстерег rendez-vous* Татьяны Марковны с Ватутиным в оранжерее... Но такое решительное rendez-vous... Нет, нет...- Она закатилась смехом. -Татьяна Марковна! Кто поверит!
   
   * свидание (франц.)
   
   Райский вдруг стал серьезно слушать. У него проснулись какие-то соображения в голове и захватило дух от этой сплетни.
   - Дальше? -тихо спросил он.
   - Граф дал пощечину Титу Никонычу...
   - Это ложь! - вскочив с места, перебил Райский, - Тит Никоныч джентльмен... Он не вынес бы этого...
   - И я говорю "ложь"! - проворно согласилась Крицкая. - Он и не вынес...- продолжала она, - он сбил с ног графа, душил его за горло, схватил откуда-то между цветами кривой, садовничий нож и чуть не зарезал его...
   Райский изменился в лице.
   - Hy?-спросил он, едва дыша от нетерпения.
   - Татьяна Марковна остановила его за руку:
   "Ты, говорит, дворянин, а не разбойник - у тебя есть шпага!" и развела их. Драться было нельзя, чтоб не огласить ее. Соперники дали друг другу слово:
   граф -молчать обо всем, а тот -не жениться... Вот отчего Татьяна Марковна осталась в девушках... Не подло ли распускать такую... гнусную клевету!
   Райский от волнения вздохнул всей грудью.
   - Видите, что это... ложь! - сказал он, - кто мог видеть и слышать их?
...

---